Год 2004

Несколько лет до этого, во Вьетнаме, компания бизнесменов, в том числе и Вероника,  летела на маленьком фоккере из Хошимина в Нячанг. Русских в самолете было пятеро: четверо мужчин и она — все участники одного из того множества авантюрных проектов, в которых ей в  то время доводилось участвовать.  Остальными пассажирами были японцы, немцы и вьетнамцы.

Перелет был недолгим, и Вероника наметила себе прочитать небольшую повесть Франсуазы Саган. Сначала она  никак не могла вчитаться в текст: ее внимание было приковано к красавицам стюардессам-вьетнамкам, высоким молодым девушкам с тончайшими талиями и в ярких  национальных костюмах красного цвета.   Они предлагали напитки пассажирам, вызывая восхищение своими безупречными манерами, белозубыми улыбками, милым   акцентом английского языка.  Вероника  выпила свой сок и, наконец, погрузилась в чтение очередного любовного приключения французской писательницы. Мужчины, как один, читали газеты.

Через тридцать минут пилот что-то произнес на английском языке с диким акцентом. Вероника не поняла, да и не пыталась прислушиваться. Затем сзади от нее кто-то нажал кнопку вызова стюардессы. Со стаканом воды и с каким-то свертком стюардесса направилась к японской паре, которая сидела за ней.  Вероника  обернулась, японке было плохо. Она потеряла сознание. Бывает … Климат во Вьетнаме слишком жаркий и влажный, не все могут переносить его. Муж японки что-то лепетал на своем языке, пилот что-то объявлял на плохом английском, в то время как Вероника полностью пребывала во власти любовных переживаний героини рассказа. Самолет  все время совершал какие-то странные маневры. В какое-то время ей даже показалось, что он резко пошел на снижение. Снижаться, однако, по ее представлениям,  было еще рано, и Вероника опять уткнулась в книгу, бросив короткий взгляд на своих спутников:  ей показалось, что они бледны,  и что газеты в их руках подрагивают. Впрочем, все мужчины немного трусы. Обычная турбулентность!  Тем временем самолет действительно как-то резко снижался, пилот и стюардессы продолжали что-то объявлять то на вьетнамском, то на ломаном английском. Вероника  же все продолжала читать, не вслушиваясь в их речи.  Неожиданно самолет жестко приземлился. Вероника выглянула в окно иллюминатора, и место, в котором они оказались, показалось ей  довольно странным.  Аэропорта как такового не было, взлетная полоса выглядела какой-то узкой и чересчур заросшей.

Ну, что делать: бедный Вьетнам с трудом перебивается после стольких лет войны! Пассажиры быстро гуськом направлялись к выходу.  Предоставили трап, но он явно предназначался  для других самолетов. Оказавшись на земле, пассажиры, в полном молчании, торопливо прошли по узкой дорожке к длинному сараю, который оказался залом прилета.

— Куда это мы прилетели? – спросила Вероника своих коллег.

— А вы что, не слышали, что объявляли пилот и стюардессы? – вопросом на вопрос ответил ей Борис.

— Нет, я зачиталась рассказом о страстной любви.

— Ну, вы даете! Вы —  счастливый человек! У нас же экстренная и непредвиденная посадка! В джунглях, на старом военном аэродроме по причине отказа одного из двигателей самолета. Мы уже с родными мысленно попрощались, половину пассажиров еле привели в сознание, а вы ничего не слышали, не видели и даже не почувствовали,  ведь мы были чуть ли не на волоске от трагедии.  Да, счастливый же вы человек! – повторил Борис.

Вероника  вспомнила  бледные лица мужчин, газеты, подрагивавшие в их руках.  Да она бы с ума сошла, если бы узнала об отказе двигателя.   Пассажиры этого «счастливого» рейса, не пришедшие еще в себя после чудесного спасения, расселись по лавкам, вдоль стен небольшого зала. Было объявлено, что на ремонт двигателя уйдет часа четыре. Если не получится починить, то за ними прилетит другой самолет. Второй вариант устраивал всех пассажиров больше, чем первый.

В зале в отсутствие кондиционеров было невыносимо душно, но на улице был и вовсе сущий ад — влажно, жарко, беспрерывное жужжание каких-то насекомых.

Эрик пригласил Веронику присесть рядом с ним: он видел, как неловко спускалась она по неудобному трапу,  и специально занял ей удобное место. Стюардессы разносили минеральную воду и какие-то другие напитки. У многих  женщин оказались веера, которыми они грациозно обмахивались.

Эрик, худой, седой, коротко стриженый, мужчина лет под пятьдесят, был одним из координаторов их проекта, а по совместительству еще и переводчиком. Он долгое время жил и работал во Вьетнаме сначала в разных советских, а затем и российских компаниях, благодаря чему хорошо знал местные привычки и обычаи. Кроме вьетнамского, он свободно владел также английским и французским языками. Среди прочих мужчин их команды Эрик выделялся особой мягкостью и интеллигентностью, отточенными манерами и скромностью. Его голубые, почти синие глаза с густыми черными ресницами не могли не привлекать к себе внимания. Вероника видела его всегда улыбающимся.  Она не скрывала, что ей было приятно оказаться с ним рядом. Они начали болтать — так, ни о чем и обо всем.

— Эрик! Вы, я вижу, страстно влюблены во Вьетнам, сколько же лет вы здесь живете?

— Я улетел по контракту из Москвы на пару лет, но задержался здесь на годы.  Влюбился в Юго-Восточную Азию, во Вьетнам, в частности. Это совершенно другой мир. А вообще-то Юго-Восточная Азия вся очень разная. Я более восьми лет живу здесь. Часто летаю в Сингапур, Малайзию, Таиланд, Китай… Был в Мьянме. Пока не добрался еще до Индонезии и Японии, но мечтаю когда-нибудь побывать и там. Равно как  и в Австралии и в Новой Зеландии. Ну да успею еще. Какие наши годы…

— А как же Москва – семья, родители?

— Родители живы и, слава богу, пока здоровы. Жена и дочери регулярно получают неплохие деньги от меня. В Москве я, как правило, бываю на Новый год и на день рождения жены. Он, кстати, почти совпадает с моим собственным днем рождения. Так что, празднуем вместе.  По-своему скучаю, конечно. Но так уж получилось. В конце 90-х в Москве трудно было найти работу, а тут эта подвернулась. Предложение было очень хорошим. Домашние мои были не против этой командировки. Сюда, во Вьетнам, я их привозил пару раз на каникулы, но жить здесь они не захотели —  школа, институт – не те,  климат – не тот,  и прочее. Так что живу я здесь один… почти один.

Вероника не поняла, что конкретно он имел в виду. Да и какое ей было до этого дело? Эрик — «взрослый мальчик».

Народ вокруг постепенно отходил от пережитого шока. Мужчины расстегнули рубашки. Женщины активно обмахивались веерами. Все, не переставая, пили воду, но это не особо помогало: через пару минут жажда возвращалась с прежней силой. Кое-кто попытался заснуть, кое-кто читать. Вероника же с Эриком  продолжили беседу:

— В общем, вам здесь не скучно, выучили местный язык, обычаи?

— На самом деле, если захотеть и немного позаниматься, язык можно легко выучить. Но вот, к примеру, наш Борис:  он уже многое понимает и даже немного говорит, но не хочет дальше учить язык, ленится и тем самым себя обедняет. Мне же вьетнамский язык нравится. Нравятся и их обычаи. Вообще Вьетнам нравится.

— И чем же в особенности?

— Люди… Главное богатство страны — это люди. Они,  на нашей еще памяти, пережили тяжелейшую войну. Но не озлобились, смотрят не в прошлое, а в будущее. Не пьют, не сквернословят, никого ни в чем не винят, уделяют много времени учебе, работе, мечтают о светлом будущем для себя и для своих детей.  У них в душе – весна, а у нас – осень. Страна пока еще очень бедная, но потенциал развития у нее очень большой. Представляете, эту узкую полоску земли, местами с просто не проходимыми джунглями. А численность населения — почти под сто миллионов.  Все стремятся обзавестись своим домом, накормить, воспитать, обучить своих детей! Еще недавно они ели все, что двигалось, летало или ползало. Жили в лачугах. А сейчас у них все может быть, если, конечно, работать – мясо, рыба, морепродукты, изобилие овощей и фруктов, а главное свой дом. Последние технические разработки для них не проблема: по соседству — Сингапур и Малайзия.

А у нас? Земли полно, население по численности почти то же самое. Но у них оно растет, а у нас – сокращается.  Повсеместно процветает пьянство, коррупция, разврат, лень. Желание у народа не зарабатывать, а красть — это у нас в крови! Зависть, злоба, агрессия.  Наука загублена, образование и медицина на нижайшем уровне. Социальной защиты никакой. А пенсионеры? Получают копейки и, по сути, влачат жалкое существование, доживают свой век… Кроме, конечно, тех, кто был у «кормушки»… Но у них-то всегда было все хорошо. Глаза бы мои на это все не смотрели! Так вот я и смотрю на то, что здесь. И жить хочу здесь, пока могу. Мне, например,  нравятся вьетнамские дети – пионеры: не избалованные, воспитанные, всегда и всем улыбающиеся, в одной руке — мобильный телефон, в другой еще какой-нибудь новейший гаджет, говорят на трех языках и мечтают стать космонавтами и учеными. У нас остались такие пионеры?

—  Как раз дети везде прекрасные. Вот мечты, действительно, у них могут быть разными.

—  Да не только дети, взрослые тоже в своем большинстве приличные и порядочные люди. Теперь во Вьетнам прилетают толпы туристов со всего света. Смотрите, сколько они построили пятизвездочных отелей! Какой там сервис, прекрасная еда, массажи, а море, главное – сказочное море!

Давно уже отдых здесь не хуже, чем в Таиланде или в Малайзии. Увидите, скоро Вьетнам перегонит многие страны. Люди работают от зари до зари шесть дней в неделю, ведут правильный здоровый образ жизни, в четыре утра уже делают гимнастику. Поставляют нам в Россию рис, фрукты, рыбу и морепродукты. Русских во Вьетнаме полно, они скупили почти весь креветочный бизнес. Много русских в нефтяном бизнесе, в туризме. К нашим, русским, во Вьетнаме особое отношение. Они по-прежнему благодарны русским за помощь в войне, но в бизнесе нашим уже не доверяют. Ориентируются на передовые западные технологии, равняются на Европу, Сингапур, Японию, и как бы ни показалось вам странным, на США. Они не хотят вечно помнить о войне и о голоде.

Вероника  с интересом слушала Эрика. Когда она в первый раз летела во Вьетнам, то очень нервничала по поводу того, что не успела сделать нужные прививки. Поездка эта представлялось  ей поездкой на край света, в страну дикую, нищую, и грязную.

Давным-давно в институте в ее группе учились вьетнамцы – миниатюрные мальчики и девочки, покупавшие одежду в «Детском мире», в том числе и из соображений экономии.   Как раз в то время шла тяжелая война с США.  Вьетнамцы очень нуждались, ели в общежитии жареную селедку. При этом были очень способными студентами, тщательно записывали за преподавателями все лекции, а затем давали их списывать ленивым и сытым москвичам. Один высокий красавец, студент из ГДР, женился на одной хорошенькой вьетнамке. Никто из русских студентов не мог понять его странного выбора, а немец в итоге оказался очень счастливым.

—  Мне, вообще-то, — проговорила Вероника — тоже здесь нравится: очень много красивого вокруг, потрясающая природа! А вот вьетнамцы в большинстве своем пока еще бедны. Трудновато им приходится…

Они  замолчали. От жары пот градом стекал по их лицам. Сначала они попытались заснуть, затем – почитать, но все безуспешно. Через какое-то время Эрик продолжил:

— Я вам сказал, что живу здесь «почти один». А вы тактично не спросили, что я имею в виду. Хотите, поделюсь с вами? Разумеется, эта информация только для вас. Я даже не знаю, зачем я буду вам это рассказывать. Видите ли, здесь, во Вьетнаме, у меня нет близких друзей, которым я мог бы довериться. Знакомых на самом деле много, но далеко не со всеми хочется делиться своими сокровенными секретами.  Сюда приезжают зарабатывать деньги, почти все временщики, а я один, кто здесь задержался…

— Эрик, если чувствуете необходимость – рассказывайте. Иногда малознакомому человеку можешь рассказать значительно больше, чем близкому. У меня самой сколько раз такое случалось. Это эффект случайного попутчика.

Эрик оживился и после минутного замешательства окончательно решился и начал свой рассказ.

— Знаете, я вообще-то прилично подустал от тех русских, что приезжают сюда, как я уже сказал, в основном за большими деньгами. Все они люди очень разные: кто щедр, кто жаден, кто приезжает что-то купить,  кто — своровать, а кто-то  просто развлечься…  С разными людьми приходилось работать.

Говоря же о бизнесе…  Бизнес во Вьетнаме очень политизирован, надо быть всегда на чеку, никогда не знаешь, кто за кем стоит.

Моей специализацией было обслуживание русских бизнесменов. Программа – стандартная, как правило, рассчитанная на неделю. С утра — деловые переговоры, а во второй половине дня – туристическая программа или шопинг. Я показывал гостям исторический центр Ханоя, помогал купить сувениры и популярную здесь контрафактную продукцию, катал на рикшах, для особо любопытных организовывал выход в знаменитый подводный Театр марионеток. Обеды во французском ресторане на озере в центре Ханоя, послеобеденный отдых в пятизвездочном отеле, бассейны, массажи в четыре руки – вьетнамки — большие мастерицы массажа! Ужины в лучших рыбных ресторанах: с лобстерами, свежей рыбой, виски, десертами и экзотическими фруктами. После этого — небольшой разврат. Мужчинам как бы невзначай, на ушко, одним из служащих  гостиницы или ресторана предлагалось развлечься с «девочками» или, по  настроению, с «мальчиками» за совсем небольшие деньги. Здесь это делается не так открыто, как, скажем, в Таиланде, но скрытая проституция есть. Страна еще очень бедная, и многим нужны деньги. Наши «непорочные» бизнесмены, приняв на грудь, как правило, никогда не отказывались от подобных предложений. А поутру друг перед другом  хвастались своими подвигами. Мы возили гостей на море, на лучшие курорты, останавливаясь в лучших отелях. Всем приезжавшим нравился наш прием.  Они улетали с корзинами экзотических фруктов, с сувенирами своим близким и желанием непременно организовать бизнес во Вьетнаме. Так и было.

Во время таких визитов мы, принимающая сторона, сами тоже себе ни в чем не отказывали, акционеры наши высоко держали марку и оплачивали все наши причуды. Как-то в ходе работы с очередной делегацией из России я познакомился с одной девочкой.  Администратор гостиницы, по моей просьбе, прислал мне в номер массажистку.  Это самая малая и популярная прихоть во Вьетнаме.  Массажисткой оказалась девочка, почти подросток — не старше 15 лет. Маленькая, хрупкая, обещающая в дальнейшем превратиться в настоящую красавицу. На ломаном английском она спросила меня, какой массаж я предпочитаю. Естественно, что я выбрал массаж всего тела. Еще бы, упустить такую возможность!

Детские ласковые пальчики нежно блуждали по моему телу, я же сквозь полузакрытые глаза наблюдал за своей «гостьей».  Простая заколка едва сдерживала густой хвостик струящихся иссиня-черных волос. То и дело девочка поправляла выбивающуюся из-под заколки прядь.  Кожа ее была тончайшей, смуглой и очень красивой.  На  ее тонкой и длинной шейке и на внутренней стороне рук просматривались светло-голубые ниточки вен. Обычно у вьетнамок не очень красивые зубы: сказывается нехватка белка и кальция в  рационе питания, но у этой девочки зубы были необычайно ровные и белоснежные. Она уже понимала силу своей притягательности: то и дело улыбалась и кокетливо щурила глаза. Делая массаж, она прилагала  немалые усилия, от чего личико ее покрывалось легкой испариной, а щеки становились нежнейшего персикового цвета, и это делало ее еще более прекрасной.

Я испытывал необъяснимое наслаждение. Она как будто бы не делала мне массаж, а играла на рояле. Что она только не вытворяла своими маленькими умелыми пальчиками! Настоящий виртуоз! Я заплатил и спросил, является ли массаж ее постоянной работой. Оказалось, что нет – просто она временно заменяла приболевшую сестру. А так она оканчивает среднюю школу и живет в поселке, в многодетной семье, помогает матери. Отец недавно умер от ранений, полученных во время войны. Ее старшая сестра выучилась на массажистку, вот и ее немного обучила. Сестра с мужем живет отдельно, так что кроме нее помогать матери воспитывать трех сыновей некому. Денег особо никаких, вот и приходится подрабатывать массажем. Попросила меня не сомневаться: директор отеля разрешил ей работать, он знает их семью, воевал с ее отцом в одном отряде.

Я попросил ее вернуться на следующий день.  Весь тот день я только и думал о девушке и о том, как снова ее увижу. Она пришла. Я спросил, как ее зовут.

— Лиен, — почти пропела она.

— Красивое имя, и я знаю, что оно означает – цветок лотоса. Но ты больше похожа на другой цветок — на ландыш.  У вас во Вьетнаме такие цветы не растут, а у нас в России их много. Это маленькие такие белые колокольчики, которые нежно-нежно пахнут. Как ты…

Она смутилась и покраснела.

Так начались наши встречи. Сначала я платил Лиен за массаж, затем просто стал передавать небольшие суммы денег через ее сестру: для Лиен и для ее матери.  Девочка училась, после уроков она прибегала ко мне в гостиницу, где мы снимали офис. В свободное время я гулял с ней по городу, кормил ее, одевал, обувал, и рассказывал про себя и про свою семью. Ей нравилось находиться в моем обществе. Я ее не трогал и только лишь  любовался ее молодостью и красотой. Как ни странно, она не напоминала мне ни о дочерях, ни о жене. Это было нечто другое.  Нежное и наивное существо все больше и больше  привязывалось ко мне. Она целовала меня при каждой встрече, обнимала: сначала как утраченного отца, потом как друга, потом…

Потом начался сезон проливных тропических дождей, времени свободного стало больше. В полном одиночестве я часами просиживал в своей гостинице, и вдруг понял, окончательно для себя понял, что нужно менять свою жизнь. В этот вечер мы с Лиен сблизились. Описать мое состояние не представляется возможным. Счастье, забота, желание жить и рожать детей — все с чистого листа и, несмотря на годы, на семью, на неизбежные упреки знакомых и близких.

Я пошел к матери Лиен и сказал, что буду заботиться о них, разведусь с женой и женюсь на Лиен. Мать ее очень этому обрадовалась. И Лиен тоже. Теперь в гостинице мы живем вдвоем. Я сам  готовлю обеды и ужины, сам все стираю, в том числе и ее кукольные стринги и лифчики, развешиваю их в номере, делаю с ней уроки, а ночью, я так счастлив, что боюсь в это поверить. По утрам смотрю в ее раскосые счастливые глазки, и радости моей нет предела.

Школу мы с Лиен с божьей помощью через месяц закончим, я подыскиваю нам квартиру – жилье во Вьетнаме стоит очень дорого. Места здесь мало под застройку — вот и дорого. Дела на работе идут отлично, нефть на подъеме и деньги пока льются рекой. Вы не поверите, Лиен уже беременна, мы ждем сына — так определила ее опытная мать. Вы представляете, на каком я небе? Я в тридевятом царстве, в тридесятом государстве и на седьмом небе с прекрасной принцессой! Мои друзья и коллеги меня не понимают, но мне кажется, что они просто завидуют моему счастью, просто завидуют, и все. А мне, знаете ли, все равно. Жена моя обеспечена, дочери выросли. В Москве пока никто ничего не знает. Вообще никто не знает никаких особых деталей. Кроме вас…

— Эрик! Я за вас очень рада. Но как же  ваша семья в Москве? Ведь все они тоже, наверное, вас любят и ждут. У жены будет, поверьте мне, жутчайший стресс, а ваши девочки? Смогут ли они вас когда-нибудь понять, простить и смириться с вашим выбором?

— Вы знаете, Вероника, мне сейчас все равно, какая у них будет реакция. Они от меня за эти годы отвыкли, я тоже отвык. Я люблю их, но они стали мне далекими. Все! Я хочу жить по-другому, с чистого листа. Вот я вам все и рассказал, и знаете, мне стало сразу намного легче. Вы меня не осуждаете? А если даже и осуждаете, я все равно останусь со своим Ландышем.

— Я не осуждаю.  Не имею на это никакого права. Будьте счастливы.  Вам, Эрик, виднее.

Эрик встал, принес Веронике и себе по стаканчику лимонного сока. Они продолжали сидеть в душном ангаре, оба молчали. Про себя же Вероника думала, что может быть общего у седого пятидесятилетнего мужчины с этим пятнадцатилетним ребенком. О чем он может с ней говорить?  На педофила Эрик, конечно, не похож. Скорее всего, он искренне влюблен в эту девочку. Пока что – это секс, а что может быть дальше, как он собирается жить с нею с чистого листа? Сможет ли он реализовать свои планы?

К ним подошел Борис, руководитель их  группы во Вьетнаме: «Что это мы такие кислые тут сидим? Не от переизбытка ли лимонного сока? Эрик! Давай теперь я посижу с нашей гостьей. А ты пойди, пожалуйста, и спроси у летчика на этом их кошачьем языке, когда мы улетим из этого ада?»

Эрик встал и пошел к выходу искать кого-либо из персонала. Борис занял место Эрика рядом с Вероникой. Она удивленно его спросила: «А почему на кошачьем?»

— Потому что, когда они разговаривают, особенно женщины, создается ощущение, что они мяукают. Если бы вы знали, как они мне все надоели, абсолютно все эти вьетнамцы!

— Что же вы тогда здесь сидите, возвращайтесь на родину, к семье, к детям.

— Все у меня будет с точностью до наоборот: скоро ко мне приедет жена с детьми. Здесь, дорогая, Вероника, деньги текут рекой, надо бабки зарабатывать. У нас здесь будет шикарная жизнь. Роскошная квартира в самом дорогом квартале Ханоя, школа для детей дипломатов с преподаванием на английском языке, плюс французский язык и вьетнамский. Все преподаватели – носители языка. Свежие фрукты и овощи, свежая морская рыба и морепродукты, витамины, здоровый образ жизни, никаких дурацких московских ночных клубов, наркотиков, табака.

— Тогда, почему же вам вьетнамцы надоели, причем абсолютно все?  Они же вам помогают зарабатывать деньги?

— Сложные они люди. Китайцев, корейцев, японцев не любят, но сами больше на китайцев по характеру похожи.  Менталитет у них другой, не наш. Договариваешься с ними об одном, а они все равно все сделают по-своему. На каждый «чих» требуется куча документов. Согласуют любую бумажку на заседаниях райкома партии. В общем – назад в будущее. Никто никогда из нас не знает, к какому выводу они окончательно придут.  Потом, наконец, вдруг решат —  да, мы готовы купить, скажем, вот эту технологию.  Все, — говорят, —  берем, но теперь, надо искать деньги. Начинается новый этап – поиск денег. Пока ищут деньги, технология уже поменялась. Но все равно худо-бедно удается двигаться вперед.

— Но у нас в России все то же самое, мало чем бизнес отличается.

— Мужчины у них более-менее нормальные, но выпивать с ними не стоит. Пьянеют они мгновенно. Потом развози их по домам. Нет у них привычки —  выпивать. Едят всякую гадость со своим легендарным протухшим рыбным соусом. Смотрите, не вздумайте его даже пробовать, у вас сразу начнутся проблемы с желудком. И вообще с едой во Вьетнаме надо быть очень осторожным. Все надо запивать виски, абсолютно все.

— Но ведь так и спиться можно!

— Можно, если жить здесь долго, ничего не знать и злоупотреблять спиртным.

Большинство вьетнамских женщин –  злые, голодные и жадные. В молодости красивые, улыбающиеся, приветливые, услужливые, а к тридцати пяти годам – алчные сморщенные старухи. Вьетнамцы наших русских баб любят, все норовят их потрогать. У них дотронуться до большой белой женщины —  хорошая примета, обещающая счастье и богатство. Это как у буддистов прикоснуться к смеющемуся Будде — символу счастья по фэншуй. Многие вьетнамки готовы переспать с белым мужчиной за деньги. Любят все блестящее, яркое, дорогое, золото просто обожают. Комсомолки фиговые! Уважают богатых и властных. Не люблю я их.  Но вы ведь тоже приехали не на экскурсию, а деньги зарабатывать? И это правильно. Мы поможем.

— Это верно, мой визит не совсем туристический.

Вероника  подумала, какие же они разные, эти Эрик и Борис: один влюблен во Вьетнам, другой его терпеть не может, но при этом оба в одной связке, работают вместе. Мотивация заработка у всех конечно разная.  Но это и не важно, скорее даже хорошо.

Вернулся Эрик и сообщил, что сидеть здесь всем еще часа три-четыре, но,  что через час из ближайшего населенного пункта приедет машина, если, конечно, проберется по бездорожью, и привезет  воду и еду. В присутствии Бориса Эрику было явно некомфортно, он повернулся и отошел. Борис посидел с Вероникой еще минут десять, повертел в руке ее книжку, спросил, не нужно ли ей чего, и ушел к другим попутчикам.

Григорий с Марком сидели в противоположном углу ангара и оживленно что-то обсуждали и хохотали, рассказывая друг другу смешные истории или анекдоты.  В их группе у каждого была своя роль. Но дело было общим и не очень-то простым. Их всех объединяла  одна цель —  получить контракт на поставку оборудования. Эти двое отвечали за техническую и коммерческую сторону вопроса, Вероника же была ответственной за принципиальную  начальную разработку проекта.

Григорий, умудренный опытом первоклассный инженер, на протяжении многих лет руководил в России крупным заводом, брал на себя всю ответственность, умел решать любые  проблемы. С ним они себя чувствовали уверенными, техническая сторона была в надежных руках. Он помнил все параметры процессов, режимы и регламенты, и никогда не ошибался, предлагая наиболее оптимальные пути реализации проектов. Он был самым старшим из них, но умел прекрасно вписываться в коллектив любого возраста. Внешне он не был  привлекателен: небольшого роста, полноватый, лысеющий, но при этом необыкновенно обаятельный. Его маленькие карие глаза, очень живые, приковывали к себе внимание. Он смеялся так искренне и так заразительно, что все окружающие немедленно начинали смеяться вместе с ним. Он был чрезмерно аккуратен в одежде, рубашки его всегда были накрахмалены и застегнуты на все пуговицы. Обувь всегда сияла. Красивые галстуки были неотъемлемым атрибутом его одежды.  В прошлой советской жизни Григорию пришлось всего добиваться самому и с большими боями. Он, первенец в провинциальной беднейшей и многодетной еврейской семье, обязан был помогать матери, поставить на ноги своих многочисленных братьев и сестер, дать им всем высшее образование. Он призван был быть самым главным – самым знающим, самым опытным, самым незаменимым. В семье, в институте, на предприятии. Таким он и стал. В их компании он немного расслаблялся, и когда, забывая о работе, он просто  говорил о жизни, путешествиях, детях, жене, родных, то производил впечатление милейшего семьянина, заботливого мужа, отца и деда. Но в ходе деловых переговоров он перевоплощался в диктатора. Ему нельзя было противоречить. Да никто бы и не смог, и даже не пытался.

Марк, живший в США, был совсем другим. Высоченный стройный брюнет спортивного сложения, голубоглазый, с подкрашенными в черный цвет волосами, артистической внешности. Он производил впечатление симпатичного счастливчика, выигравшего большой жизненный приз, а именно — прекрасную работу, красивый дом, молодую заботливую жену, способных и милых детей. Чем только он не увлекался: охотой, рыбалкой, подводным плаванием, теннисом, волейболом. Выпив стаканчик виски после плотного обеда, он с удовольствием закуривал дорогую сигару, не забыв обронить, что  одна дорогая и благородная сигара не повредит джентльмену. С этой целью он всегда находил удобное место, стул, кресло или диван. Рассаживался комфортно, забрасывая одну ногу на другую. С большим азартом играл в карты, в преферанс, и, как правило, выигрывал: ему поразительно везло.  Его одежда, обувь, очки, часы, ремни, портфели должны были быть самых известных мировых брендов. Костюмы идеально сидели на его фигуре. Короткая стрижка, гладко выбритые щеки, нескончаемые, строго к месту, рассказанные анекдоты, утонченные западные манеры – все это привлекало к нему заказчиков. Он умел договариваться о цене на любой вид оборудования. Он вел переговоры так, что у заказчиков возникало ощущение, что он отстаивает их интересы, а не свои. Выросший на Кавказе, он знал все восточные приемы, отказать ему было сложно. Он производил впечатление настолько успешного человека, что хотелось ему подражать. В 80-е он уехал в США, лет пять мучился, учил английский язык, доучивался на различных курсах, и наконец, попал в правильное направление бизнеса. И жизнь закрутилась. Он считал своей большой победой  — выжить и состояться в США, главной задачей — дать детям лучшее, мирового уровня,  образование, а целью — войти в круг бизнесменов и встать с ними на одну ногу. Казалось, что он успешно идет к этой своей цели. Стареть он не собирался. И только после бессонной или почти бессонной ночи в самолете или в машине его расслабленное лицо выдавало возраст и все те испытания, что выпали на его долю.

У Вероники тоже была своя роль: она  должна была найти заказчика, заинтересовать его фирменным оборудованием и подготовить почву для конструктивных переговоров. Потом они всей командой летели к заказчику, по России или за ее пределами, колесили по всему миру, и прилагали максимум усилий, чтобы получить заказ. И, как правило, его получали. Иногда это давалось легко, а иногда с огромным трудом.  Такая была у них  работа.  Им она очень нравилась. Они все были близкими друзьями. Дружили домами. Делить им между собой было нечего, каждый уже на старте знал, что получит в итоге очередной баталии.

В ангаре по-прежнему было душно, хотелось пить. Какой-то пожилой вьетнамец, сидевший в противоположном углу, начал подзывать к себе всех присутствующих. Из лежащих перед ним дорожных сумок он начал осторожно вынимать какие-то свертки. Это было его богатство — необыкновенные морские раковины самой причудливой формы, размера и  цвета. Вероника  подошла первой, за ней подтянулись Марк и Григорий. Оторвать взгляд от этих произведений природы было невозможно. Старик продавал раковины дешево. Григорий сказал, что его дети уже выросли, нет смысла тащить эти хрупкие вещи в Москву, а Вероника  с Марком накупили различных раковин на память о Вьетнаме и об этом дне, в частности. Еще через час до затерянного в джунглях аэродрома добралась машина с провиантом для пассажиров и запасными частями для самолета.

Еще через несколько часов починили двигатель, пассажиры – деваться было некуда — заняли свои места, помолились, кто, как умел, и самолет взлетел.

Это был один из множества не очень простых бизнес дней этой группы.

Год 2005

В тот год Вероника не успевала отвечать на письма и сообщения. Электронная почта –  чудо мгновенной связи: запросов и ответов. Это чудо то радовало, то убивало в режиме практически реального времени.

Ханой, … 2005

Дорогая Вероника!

Как у вас дела?  Наш общий проект пока застопорился. У меня в личной жизни все замечательно, я четвертый раз сдал выпускные экзамены в школе. Сначала за себя, затем за дочек, а теперь вот — за Лиен. Скоро должен появиться на свет наш мальчик. Лиен чувствует себя отлично, сказывается молодость и здоровье. Я, конечно, очень волнуюсь, мне надо окончательно решить вопрос с жильем. Я набрал кучу долгов, наш вьетнамский бизнес пока идет успешно, так что просматривается скорая возможность их погашения. Могу ли я обратиться к вам,  с просьбой передать моей жене в Москве небольшую сумму денег?

Деньги я вам верну при первой же оказии. Борис скоро будет в Москве, но я не хотел бы, чтобы при нынешних обстоятельствах он встречался с моей женой. Надеюсь, что вы меня поймете. Всего вам наилучшего. Эрик.

Москва, … 2005.

Дорогой Эрик!

Я очень рада за вас. Дай бог, чтобы у вас родился здоровый и симпатичный малыш! Деньги на жилье обязательно найдутся. У нас говорят, что на детей бог дает. Жаль, что наш проект не движется. Я уже соскучилась по Вьетнаму. Мне тоже понравилась ваша новая родина. Я, конечно, передам вашей жене деньги, не волнуйтесь…

Если вам еще что-то нужно, то дайте знать: быть может, мне удастся вам чем-то помочь.

Всего вам наилучшего, пишите мне,

Вероника

Хьюстон, … 2005

Дорогая Ника!

Как у тебя дела? У нас в офисе бесконечные делегации из Шри Ланки, Пакистана и Монголии. В основном морочат голову, денег у них нет, просят профинансировать проекты. Но об этом подробно при встрече в Москве.

Я нахожусь под огромным впечатлением, что же на самом деле произошло с женой Гриши. Напиши мне подробно, я не хочу его сейчас беспокоить.

Всего наилучшего, Марк.

Москва, … 2005.

Дорогой Марк!

Даже и не знаю, с чего начать. Невероятно грустная история! У нас в Москве, как и у вас в Америке, распространились сейчас многочисленные фитнес центры. Вошли в моду. Обеспеченные люди, такие как Гриша, разумеется, приобрели абонементы в эти заведения для себя, для жен и детей.

Гришина жена Рита, первая его помощница во всем, тихая, симпатичная, хрупкая  и скромная женщина. И вдруг,  в свои 55 лет, она решила стать моложе и красивее, что, впрочем, свойственно женщинам ее возраста.

Начала активно посещать тренировки, массажи, бассейн и бани. В тот день она, по всей видимости, перетрудилась в тренажерном зале, устала после продолжительного массажа, перепарилась в сауне, и потом нырнула  в холодный бассейн.  Ну и…  Сердце не выдержало этой нагрузки.

Инструкторы и медработники, работающие в бассейне, не объяснили ей, как надо проводить тренировки. Им это было незачем, фитнес клуб – дело коммерческое.

Она умерла мгновенно от разрыва сердца. Сначала она долго держалась на воде, лежа на животе, не поднимая головы, не вдыхая воздуха, а потом пошла ко дну на глазах у младшей дочери. Бедная младшая Гришина дочка ничего сразу не поняла и нырнула за мамой. Увидев на дне бассейна мертвую обездвиженную беспомощную Риту, девушка  сама чуть не утонула, с трудом вынырнула, доплыла до бортика, крикнула что-то инструктору и потеряла сознание. Через сорок пять минут приехала «Скорая помощь». Врачи констатировали мгновенную смерть. Обе дочки теперь во всем себя винят, почему они разрешали матери выполнять такие же физические нагрузки, какие они позволяли себе.

Гриша, узнав о случившемся, чуть не сошел с ума. Он ведь счастливо прожил с Ритой больше тридцати лет и очень ее любил.  Потом были похороны, поминки – все было им организовано на высшем уровне.

Я тоже пока Гришу не беспокою: немного отойдет, сам объявится.

До связи и береги себя,

Ника

Москва, … 2005

Дорогая Ника!

Сейчас, когда в моей жизни все так перевернулось, по работе я ровным счетом ничего не могу делать. Такое положение мне не свойственно, но со временем я должен прийти в себя. Пока же мне нужно успокоиться самому и успокоить всех своих родных, детей — в первую очередь. Я должен восстановить некий порядок в жизни и в делах – для меня порядок имеет огромную важность. Пока же,  несмотря ни на что,  хотелось бы встретиться. Жду вас с мужем у себя на даче в ближайшие выходные.

До встречи, Григорий.

1. P. S.

Как нарочно, на нервной почве у меня разболелись сразу все зубы. Я сходил к стоматологу, и он сказал, что надо удалить все мое старье и вставить импланты. Нет ли у вас хорошего стоматолога?

Москва, … 2005

Дорогой Гриша!

Мы с мужем обязательно приедем к вам. Не возитесь, мы все привезем с собой. Стоматолог у нас есть. Его телефон я отправлю вам по факсу…

До встречи, Ника

Ханой, … 2005

Уважаемая Вероника!

Я планирую быть в Москве в ближайшее время. Надо обязательно встретиться и обсудить дальнейшие шаги по нашему проекту. Хочу сразу сообщить, что он не развивается из-за отсутствия финансирования. Надо оптимизировать технологические схемы, возможно, придется поступиться принципами, отказаться от новейшего современного оборудования в сторону традиционного. Поговорим. Эрик передает для вас конверт.  Он и так всегда был болезненным, но в последнее время совсем плохо себя чувствует, все время болеет. Постоянные простуды, не может находиться на солнце, не справляется с работой, а ее полным-полно. Возможно, нам придется насильно отправить его в местный госпиталь. Сам он к врачам не идет, лечится какими-то местными снадобьями. Средневековье!!!

Напишите ему, посоветуйте. Он очень вам доверяет и прислушивается. До скорой встречи, Борис.

Москва,… 2005

Дорогой Борис!

Рада буду с Вами встретиться. Конечно, все детали проекта с Вами обсудим. Меня беспокоит здоровье Эрика. Я написала ему письмо, но он, пока мне не отвечает.

До встречи, Вероника.

Москва, … 2005

Дорогой Эрик!

Я встречалась с вашей женой и дочкой. Они очень симпатичные люди. Интересовались вами: как живете, как работаете, почему редко к ним приезжаете…

Я им рассказала про Вьетнам, про нашу работу, про наши культурные выходы в Ханое, всячески уклонялась от рассказов про вас, чтобы не сказать ничего лишнего. Напоила их чаем, отдала деньги и попрощалась. Борис написал мне, что вы что-то разболелись. Вам надо проконсультироваться у местных врачей, есть заболевания, с которыми наши врачи плохо знакомы. Вы должны быть здоровым, впереди вас ждет новая, совсем непростая жизнь, появление на свет сына, решение квартирного вопроса и многое, многое другое. Вы должны быть здоровым, сильным и ответственным за все и за всех.

Всего Вам наилучшего, удачи, поправляйтесь скорее,

Вероника

Хьюстон, … 2005

Дорогая Ника!

Прошу тебя при встрече с Гришей, обязательно вырази ему наши искренние соболезнования по поводу такой трагической смерти Риты. Очень прошу тебя, пригласи его в Хьюстон, мы с ним съездим на рыбалку или на охоту. Он немного отвлечется и развеется. Пусть прилетает с девочками, можно у нас остановиться. Он не говорит на английском языке, так что мои дети их везде повозят и все им покажут.  Мы все для них устроим. Я сам его встречу.

Марк

Москва, … 2005

Дорогой Марк!

За это время произошли какие-то неординарные события. Мы с мужем побывали у Гриши – в первый раз в его новом загородном доме.  Он нас очень тепло встретил.  Я выразила ему твои соболезнования и передала твое приглашение. Гриша, увы, сказал, что он терпеть не может ни рыбалки, ни тем более охоты, что он никогда в руках не держал ни удочки, ни ружья, и, кроме комаров, никого в жизни не убивал. Просил передать тебе большое спасибо за приглашение. Сказал, что он пока никому не пишет. Про Риту старались не говорить. Выглядит он очень растерянным. Кроме того, у него ноют все зубы. Я дала ему телефон нашего дантиста. История с зубами длительная, пусть пока приводит себя в порядок.

Кстати о порядке. Его дом произвел на нас депрессивное впечатление. Красивый, новый, очень современный дом.  Это была их с женой гордость.  Все в доме в полном порядке, но в каком-то мертвецком порядке. Ни пылинки, ни капли на раковине или на полу, все новое, даже кусочки мыла и полотенца после того, как мы вымыли руки, мгновенно были заменены на новые.  Гардеробная вообще меня убила своим видом.  Впечатление было такое, будто мы оказались в шикарном магазине одежды в момент его открытия. Полнейший порядок. Причем, вещи в шкафах почти все одинаковые. Я вспомнила про его вечные белые рубашки и галстуки. Все выглажено, отпарено. Про себя мы решили, что возможно его помощнице по хозяйству нечего делать, вот она и приводит все в идеальный порядок.  Однако в его кабинете нам бросилось в глаза, что и бумаги, и блокноты, техника и ручки тоже находятся в каком-то исключительном порядке. На столе лежал новый отраслевой журнал, я спросила разрешения его пролистать, посмотрела и вернула Грише, а он потом долго и тщательно укладывал его обратно на место, как будто следуя какому-то ритуалу. В столовой, на столе, стояло три тарелки, три столовых прибора, три салфетки, три стакана — ничего лишнего.  Каждому из нас он разложил по одинаковому кусочку рыбы, по трем картофелинам, по одному кусочку хлеба и всем раздал по одинаковому количеству салата. У кого-то из нас случайно оказалось чуть больше зелени, так он самостоятельно восстановил «паритет»,  отложив лишнее. Принесенную нами еду к столу, он тоже разделил на три равные части.  Что это, как не явное свидетельство глубокого невроза?  Видимо, Ритина смерть его совсем доконала, обострив заболевание. А раньше я не придавала этому никакого значения.

После ужина, он сам начал этот разговор, рассказав нам, что он любит порядок во всем и не может жить даже с дочками, поскольку они постоянно нарушают правила его жизни.  У дочек и их мужей и детей в доме имеется отдельный вход, но он нас к ним не поведет, потому что у них «вечный бардак». На работе у него тоже всегда был полный порядок – без этого он не мог работать. Он и Риту к этому приучил. Во всяком случае, она всегда старалась его поддерживать. В душе  я посочувствовала бедной Рите.  Затем он нам долго и нудно рассказывал о том, что абсолютно не выносит безответственности, необязательности, невыполнения своих обязательств. А несвоевременный ответ на письма приводит его просто в бешенство. И что это всегда было залогом его успехов.

Мы его внимательно выслушали.  В нашем присутствии он немного оживился, перевел разговор на детей и внуков, на их увлечения, но все равно его разговоры  казались нам каким-то искусственно вымученным откровением. Видно было, как он убит горем.

При прощании он попытался нам улыбнуться; договорились, что он обязательно к нам приедет, как только решит свои проблемы с зубами.  Домой мы с мужем возвращались в глубоком молчании, нас не покидало ощущение сильной тревоги за него.

Второе неординарное событие – это болезнь Эрика во Вьетнаме. Он еще совсем не стар, а тает на глазах. Борис считает, что он подцепил какую-то местную легочную лихорадку. Лечиться почему-то не желает. Ведет себя странно, ежедневно что-то пишет, но работой совсем не интересуется. На мои письма пока не отвечает.

Проект во Вьетнаме заморозили, заказчики не могут найти финансирования. Помнишь, как мы им говорили, что не надо увлекаться огромными проектами. Теперь Борис говорит, что они хотят оптимизировать схемы, значительно уменьшить объем оборудования…  Считай, что надо все начинать заново. Но, как всегда говорит Гриша: «Поживем — увидим»…

А как ты? Всего тебе наилучшего,

Ника

Хьюстон, … 2005

Привет, Ника!

У меня, как всегда полно дел. Работа, переговоры, поездки и прочее. Устаю, как никогда. Надоели мне бесконечные встречи, проводы делегаций, обеды, водка, вино, коньяки…

То, что творится у Гриши, меня, конечно, очень расстраивает. Не знаю, чем помочь ему.

А Эрик, честно говоря, странный мужчина, я его плохо знаю, здесь я совсем бессилен…

Скоро прилечу к вам в Москву. Увидимся. Между прочим, наши партнеры из Газпрома пригласили меня  на охоту в Сибирь. На медведя! Вот это будет кайф!  Жду – не дождусь, когда состоится эта поездка. Возьму с собой свою собаку.  Кстати, в выходные я поймал огромного черного марлина — под два метра длиной. Покажу тебе фотографию. Ты не представляешь, какое чувство я испытал. Старик Хэм отдыхает…

До встречи,

Марк

Прошло несколько месяцев. Обычные дела, производственные и бытовые, закрутили каждого из них. Летние каникулы, дети, лагеря и дачи…  Но затем пришел сентябрь, и вся компания вернулась в офисы к своим повседневным обязанностям.

В разгар осени к Веронике в гости на дачу приехал Гриша. Он приехал не один. Познакомил ее с мужем со своей новой знакомой, врачом Милой. Гриша вновь выглядел радостным:  рассказывал анекдоты, смеялся, демонстрируя свои новые белые зубы, все как один какой-то идеально правильной формы и крупнее, чем те свои, что были у него раньше. Это делало его немного смешным.  Но глаза его снова были наполнены жизнью. Во время прогулки, наедине, он рассказал Веронике, что попытался жить один, но не смог: было очень тоскливо, поэтому через друзей пришлось срочно познакомиться с Милой.  Успел уже слетать с ней на Родос – отдохнули классно. Говорил, что Мила — очень хорошая женщина, вдова, врач, жить с нею ему стало легче, чем до этого одному.

И, так как года еще не прошло со дня ухода Риты, он ничего не загадывает в отношении Милы. Определенные формальности должны быть соблюдены. К тому же ему слишком дорога память о Рите. Во всем должен быть полный порядок.  Пока они с Милой только пытаются жить вместе, ну а потом прозвучало так хорошо всем знакомое Гришино выражение «Поживем – увидим» …

Они прекрасно провели вместе тот день, болтали, гуляли, жарили шашлыки, мечтали о том, как бы снова оказаться во Вьетнаме или где-то на другом конце света.

Вероника рассуждала:

—  «Гриша — взрослый и ответственный человек,  и, если ему комфортнее жить с Милой, значит, так тому и быть, ему виднее.  Это его выбор».

На следующий день, утром, они с Гришей по телефону долго обсуждали свои производственные вопросы, спорили, но в итоге обо всем договорились и распрощались.

А в самом конце рабочего дня раздался звонок Гришиного секретаря: «Вероника, это кошмар! Произошла ужасная трагедия, Григорий Ильич час назад насмерть разбился по дороге на дачу. Все было нормально, как обычно: он сделал все назначенные на сегодня дела, пообедал и, не дождавшись водителя, решил сам сесть за руль. Ну а по дороге…  То ли заснул за рулем, то ли с ним случился сердечный приступ…  Он выехал на встречную полосу и лоб в лоб столкнулся с фурой. Машина сгорела дотла, а вместе с ней и…  От него ничего не осталось… Ужас какой-то! Мы вас оповестим о дате и месте похорон, кто бы мог такое представить!»

Представить такое действительно было невозможно. Вероника с мужем приехали на Гришины похороны. Собрались его дочери с мужьями, все его братья и сестры  и множество друзей, коллег, сотрудников. Похороны проходили по еврейским обычаям. В маленьком зале раввин молился на иврите, ритмично раскачиваясь взад и вперед.  Все его близкие медленно проходили мимо постамента, на котором вместо тела покойного лежала в изголовье лишь маленькая кучка не понятно чего, размером с ладонь, прикрытая простыней. Мила им сказала, что это Гришина челюсть с его новыми зубами. И это все, что от него осталось.  Лучше бы она этого не говорила…

Так ушел  Гриша…

А жизнь продолжалась.

В конце ноября в Москву прилетел Борис, и Вероника встретилась с ним в центре Москвы, в итальянском ресторанчике. Бориса было не узнать.  Перед ней сидел совсем другой человек. Стройный высокий шатен с глазами стального цвета, в изысканном темно-синем костюме.  Белоснежная тончайшая сорочка, модный галстук, явно подобранный лучшим менеджером магазина модной итальянской одежды, часы, портфель, ремень и обувь — все это свидетельствовало о больших деловых успехах Бориса.  За короткий срок из разбитного провинциального сибирского паренька, употреблявшего в больших количествах алкоголь, не вынимавшего изо рта сигареты, постоянно использующего в качестве связки фраз нецензурные выражения, получившего весьма посредственное образование, он превратился в молодого руководителя западного типа, стоявшего во главе  крупного многомиллионного проекта.

Он освоил правильные манеры поведения и проведения переговоров, он прочитал и усвоил десятки  отраслевых книг и учебников. Он сам себя совершенствовал, преуспел в английском языке. Теперь он гордо держал голову, не пил и не курил, посетил множество европейских, азиатских и американских компаний, сам научился принимать ответственные решения. На него сделали ставку российские спонсоры, миллионеры, ему они доверяли.  Он превратился в знающего специалиста, не без авантюрной хватки, что так необходимо бизнесмену. Амбиции его зашкаливали. Он чувствовал себя большим боссом.

Однако проект во Вьетнаме все равно не двигался. Причин тому было много. Как бы Борис не пытался убедить Веронику в прекрасных перспективах развития проекта, она знала заранее, что Борис ведет проект «в никуда».  Не совсем правильно обозначенная цель проекта, чрезмерно большая заявленная мощность нового предприятия, завышенный объем инвестирования при отсутствии требуемых банками гарантий – все это делало проект во Вьетнаме нереалистичным, а Борис этого не понимал, вернее не желал понимать.

Он не мог признаться себе, что его вариант развития проекта не подтвержден жизненной и производственной практикой. Спорить с ним было бесполезно, убеждать тоже.

Вероника рассказала ему про Гришу и его жену. Он, опустив глаза, долго молчал.

В середине ужина, они  решили отключиться от обсуждения текущих проблем, чтобы сосредоточиться на прекрасной еде. Веронику однако не оставляла мысль о том, что Борис не все ей рассказал, что его еще что-то очень беспокоит.  Когда, наконец,  дошло дело до «эспрессо», Борис, после первого глотка, нервно спросил у нее, почему Вероника не интересуюсь судьбой Эрика. Она же, как раз и собиралась задать ему этот вопрос.

Ей стало неловко от того, что она сразу не задала Борису вопрос о его друге. Борис резко его критиковал до этого в переписке. Напрасно Вероника медлила с этим.

Борис, как-то по-женски, сжал свою голову двумя руками и заговорил.

— Хорошо, я вам расскажу, только потому, что вы были с Эриком знакомы, он вам очень доверял и уважал вас, но об этом никто не должен знать.

Вероника обещала.

Выражение лица Бориса резко изменилось. Он нахмурился, голос его задрожал. Веронике показалось, что сейчас он разнесет бедного Эрика «в пух и прах». Но она ошибалась…

— Эрика уже нет среди нас.

Увидев реакцию Вероники, он быстро продолжил.

— Нет, нет, успокойтесь и пока ничего меня не спрашивайте, я вам сам  расскажу все по порядку.

Началось все очень странно.

Я был исключительно занят на работе в этот период. Однако по каким-то непонятным мне самому причинам стал присматриваться к Эрику. По выходным дням он не выходил на улицу, не отправлялся на пляж, чтобы поплавать в море или в бассейне, избегал солнца.

Его вьетнамская подружка ни с того, ни с сего перестала к нему приходить. Видимо он боялся Лиен заразить, не подпускал ее к себе близко. Я уверен, что вы в курсе, он ведь совсем сдурел на старости лет, завел себе несовершеннолетнюю вьетнамскую подружку. Начал на нее тратить все свои деньги. Она естественно была счастлива, к тому же сразу забеременела. Так вместо того, чтобы сделать аборт, этот наш престарелый Ромео решил на ней жениться и родить ребенка. Он всегда был худощавым, но внезапно начал терять вес, нервничать, замыкаться в себе, редко с нами проводить свободное время. Мы, все его коллеги, конечно же, думали, что он спятил, не может разобраться со своими бабами в Москве и во Вьетнаме.  Но решили его не трогать, пусть живет, как хочет, лишь бы работал и помогал нам. К нашим советам и шуточкам он всегда очень негативно относился. Между тем, работать он стал вяло, безо всякого желания, а потом вообще тяжело заболел. Мы решили, что у него легочная лихорадка. Такое случается во Вьетнаме. Что-то вроде малярии. Лечится плохо, долго. Если не сказать, что вообще считается у многих врачей неизлечимым заболеванием. Мы предлагали ему врачей из военного госпиталя, из клиники дипломатического корпуса, в конце концов, частных врачей. Он отказался от любой врачебной помощи. Стал приобретать какие-то вонючие местные снадобья. Вот в этот период я вам писал и просил о помощи. Потом начали происходить вообще странные события. У него должен был родиться сын, он нам, не смотря на болезнь, казался бесконечно счастливым. Все время говорил о своем Ландыше, так он называл свою вьетнамскую девочку. Как вдруг, сразу же после ее родов, Эрик нам всем объявляет, что этот ребенок якобы не его сын.  Что он, Эрик, послал Лиен, своего Ландыша, далеко и надолго, что больше ничего его с ней не связывает, а нас просил больше его про нее и ребенка не спрашивать и стереть из всеобщей памяти этот эпизод его жизни.

Ну, стереть, так стереть. Мы про себя даже обрадовались. Слава богу, Эрик к нам возвращается. Бог с этой девицей, у нее есть большая семья, кто-нибудь да поможет! Жестоко, конечно, но ему виднее.

Сразу после этого его сообщения, на следующий день, мы отправились с ним в магазин одежды в Ханое. Мне нужны были новые вьетнамки и шорты. Я во Вьетнаме, кроме шорт, футболок и вьетнамок ничего не могу носить вне рабочей обстановки. Жара, влажность и прочее. Вдруг, Эрик, без всякой примерки, несет на кассу зимний твидовый шерстяной костюм, белую рубашку, галстук какого-то темного цвета, носки, комплект нижнего белья и осенние мокасины. Я сразу догадался, как мне тогда показалось, что он собирается в Москву, попросил его заранее меня предупредить, так как работы у нас в это время было очень много. Эрик свободно говорил на нескольких иностранных языках, включая вьетнамский, свой «в доску» человек, без него на деловых переговорах нам было очень сложно: мы не доверяли чужим переводчикам.

Он пообещал предупредить меня об отъезде заранее.

Эрик тем временем продолжал  слабеть, чахнуть и таять буквально на наших глазах; работать он уже не мог и окончательно замкнулся. В какой-то момент – мы,  как раз были у него в комнате —  ему стало совсем плохо и, потеряв сознание, он рухнул на пол. Увидев его, лежащего в обмороке, мы испугались и отвезли его в госпиталь. Как водится, в клиниках, для определения правильного диагноза у него взяли анализы. И, представляете, анализы показали, что у него СПИД, да еще в конечной стадии.  Дальше — больше, врачи сообщили, что этому его заболеванию не менее пяти лет, что Эрик не излечим и погибает. Оформить его на лечение к себе они не смогут, его место может быть только в специальной инфекционной клинике, где ему обязаны облегчить последние часы. Мы перевезли его в инфекционную клинику, за огромные деньги договорились с медперсоналом, там мы его и оставили. Выбора у нас не было.

Не буду вам описывать наше состояние. Скрыть от нас такое заболевание… Мы все эти годы были рядом, ничего не понимали, ели, пили из одной посуды, пользовались одновременно теми же бытовыми предметами и прочее.  А как же его жена в Москве, его несовершеннолетняя любовница, ее ребенок? А наши дети, жены? А мы сами? Что вам описывать тот ужас, который нас охватил… Мы, как один, побежали сдавать анализы, заставили сдать анализы всех наших близких, даже на родине, в России. По-хитрому заставили срочно сдать анализы его жену и дочек в Москве. Слава богу, мы все оказались здоровы…

Он замолчал, а Вероника с трудом пыталась представить этот ужасный, этот трагический поворот судьбы Эрика. Эрик – совсем чужой человек, однажды открылся ей, поделился своим сокровенным счастьем. Не прошло и полугода, как все его эфемерное счастье рассеялось,  превратившись в удушливо-ядовитое облако, исчезнувшее навсегда…

Борис продолжил.

— Эрик, не приходя в клинике в сознание, стал еще стремительнее терять вес, превратился в худющего седого мальчика-подростка, ему все время что-то вкалывали, пытаясь облегчить его страдания. Через пару дней он умер.

Дальше надо было сообщить о смерти Эрика его родным. Что мы должны были сообщать, какой придумать ему диагноз, где его и как хоронить? Мы растерялись…

Эрик жил в дешевой гостинице, где мы арендовали ему номер. Я первым пошел к нему, открыл его шкаф, и все там нашел.

В шкафу висел его новый твидовый костюм, отглаженная новая рубашка, галстук, на полке лежала единственная новая пара нижнего белья, пара носков, а внизу стояли новые мокасины. В карман пиджака был вставлен небольшой бумажный пакет с надписью  «Деньги и одежда на похороны». Больше в шкафу ничего не было. В комнате я нашел три больших черных мешка для мусора, в них лежали абсолютно все его вещи, включая книги и многочисленные альбомы с фотографиями. На одном из мешков лежал лист бумаги с указанием — «Все сжечь».

На журнальном столике лежал дневник Эрика, на нем было написано:

– «Борис! Прочти дневник, пожалуйста, постарайся меня понять. Все, что сочтешь нужным, сообщи моей жене и дочкам. Потом, прошу тебя, сожги, дневник вместе с моими вещами».

Я взял дневник и стал его читать.

Оказывается, как только у Лиен начались схватки, Эрик отвез ее в роддом. В приемном отделении роддома у нее взяли анализы и обнаружили СПИД, ему сообщили, что вполне возможно, у младенца тоже будет этот врожденный вирус. Эрик попросил дежурного врача немедленно проверить, нет ли у него этого заболевания. Оказалось, что он тоже болен, и это была  не лихорадка, как он думал, а СПИД.

Лиен не принимали и не оформляли в роддом, скандалили, здесь могли находиться только здоровые роженицы. Лиен ничего не поняла про СПИД, у нее начались родовые схватки. Пока Эрик в полном шоке выяснял, где ей можно рожать, у нее начались роды, ребенок родился с какими-то осложнениями, но Эрик даже не хотел его видеть. Лиен держали в какой-то грязной пристройке, никто не хотел к ней подходить. Весь медицинский персонал настаивал на том, чтобы Эрик, Лиен и ребенок немедленно покинули роддом. Лиен после родов была еще слаба, она ничего не понимала, почему ее гонят, держат в какой-то грязной пристройке. А Эрик был в шоке. Он решил, что это Лиен заразила его, что она на самом деле обычная малолетняя проститутка, которая его использовала. Он не хотел больше ее знать, не хотел более никакого сына, он вообще не хотел больше ничего слышать о ней. Он позвонил ее сестре, сообщил о том, где она находится, и сказал, что он больше ничего не желает иметь с их семейством. Кое-какие деньги он передаст ей завтра и это будет конец их отношениям. Сестра Лиен попыталась что-то крикнуть ему в ответ, но он отключил телефон.

Он сел в такси и приехал в гостиницу. Всем его планам был объявлен конец. Никакой новой жизни с чистого листа, никакой старой жизни, никакой жизни вообще…

Он долго не мог заснуть в ту ночь, нашел какую-то чистую тетрадку и начал писать дневник.

На следующий день он равнодушно выслушал истеричные крики сестры Лиен — весь этот невообразимый вьетнамский скандал, со слезами, проклятьями, угрозами суда, вплоть до  выдворения из страны. Затем он, молча, передал все накопленные на квартиру деньги для Лиен, не задав ее сестре ни одного вопроса, да и вообще не сказав ей ни единого слова. Лиен пыталась до него дозвониться, но он не отвечал на ее звонки.  Ему было безразлично, что происходит с ней и с их ребенком.

Ежедневно в дневнике он описывал свое медленное умирание. До того момента, как он узнал о своей болезни, он был еще относительно здоров. Спустя несколько дней он еще раз сходил в госпиталь, и врачи подтвердили его диагноз. Более того, они сообщили ему, что он болен уже много-много лет. Тут-то он и понял, что это не она, а он заразил своего любимого Ландыша, а через нее и своего ребенка. Первым его порывом было помчаться к ним, упасть на колени, просить прощения, но потом он решил во искупление своих грехов тихо, одиноко и мучительно умирать. Это был его приговор себе. А Эрик был очень упрямым человеком.

Он начал копаться в своем прошлом, и вспомнил, как однажды, лет пять назад, вырвавшись в отпуск в Таиланд, он здорово набрался в Патайе.  Ему было очень весело от выпитого виски и от той свободы, которую он испытал. На следующее утро он обнаружил у себя в кровати каких-то местных юнцов. Они сидели на кровати и ждали его пробуждения, чтобы попросить у него денег за ночь. Он ровным счетом ничего не помнил: ни этих ребят, ни о какой-то проведенной с ними ночи, ни, тем более о каких-то деньгах… У него было такое впечатление, что он не просто крепко выпил, но что накануне он находился под действием каких-то наркотических средств. Эрик проверил наличие документов и денег. Все было на месте. Он  быстро расплатиться с неожиданными посетителями, чтобы поскорее от них отделаться. «Слава богу, — радовался Эрик, — ребята оказались, по меньшей мере, не ворами». Это его  обрадовало и совершенно успокоило. Того, что было ночью и было ли вообще, он совершенно не помнил, а главное, что он не хотел вспоминать об этой странной ночи ни тогда, ни вообще никогда после этого.

Однако  пришлось ему эту ночь вспомнить. Именно тогда, он, и подцепил эту заразу. До поры до времени она тихо бродила в его организме, затем дождалась самого счастливого дня в его жизни и смертельно ударила в самое сердце, полностью опустошив и испепелив его душу. Теперь ему пришел конец. Врачи сказали ему, что вылечить его невозможно, болезнь можно слегка притормозить на несколько месяцев, но это все, что они смогут сделать. И он решил умирать без врачей.

В дневнике он описывал свое с каждым днем ухудшающееся состояние. А тем временем приводил свои личные дела в порядок: подготовил все к своим похоронам, письменно со всеми попрощался, извинился перед нами, перед женой и дочерьми, оставил им оставшиеся деньги, рассказал мне обо всех своих личных секретах и попросил меня проводить его в последний путь.

Вот собственно и все. Потом мы осторожно сообщили о случившемся его сестре, она прилетела, мы его кремировали, а урну сестра увезла с собой в Москву. Никто в Москве, кроме его сестры и вас, не знает о судьбе Эрика. По нашей версии он внезапно умер от местной вирусной пневмонии. Что случилось с его несчастным Ландышем, мы не знаем. Возможно, что он успел отправить ей покаянное прощальное письмо. Но это мои догадки. Жизнь Лиен была раздавлена и растоптана в самом ее расцвете…

По мере того как Борис рассказывал эти ужасающие подробности, сердце у Вероники ломило все больше и больше. Находясь в теплом помещении, она ощутила ледяной холод. Он замолчал.  Вероника тоже долго не могла вернуть себе дар речи. Так и сидела, обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

Теперь была ее очередь опустить глаза, полные слез…

… Так ушел Эрик.

Прошел еще один год.

Марк перешел работать в большую российскую компанию, что вынудило его переехать с семьей в Москву. Теперь Вероника и Марк стали просто друзьями, поскольку работа их больше не объединяла. С другой стороны,  они стали чаще встречаться и лучше понимать друг друга. Марка по уши нагрузили проектами в российских степях, и он неделями пропадал где-то за Уралом. Зато там он полностью смог отдаться своей второй, помимо работы, страсти — охоте. Время от времени он слал Веронике фотографии со своими трофеями.

Веронике было очень жаль смотреть на несчастных оленей, газелей, кабанов, многочисленных уток и тетеревов. Как ни пыталась она  себе объяснить, что коровы, свиньи, бараны – тоже жертвы человека, что все едят их мясо, не поперхнувшись, но, все равно заглядывать в глаза мертвым животным на фотографиях было неприятно. Мужской инстинкт охоты. Весьма спорный вопрос – стоит ли этот инстинкт развивать и поддерживать?

Как-то раз Вероника  читала своей внучке прекрасные детские рассказы М. Пришвина о животных, а потом – ей в руки попали его же рассказы о том, как он чуть ли не ежедневно ходил на охоту и убивал всякую живность. Было что-то патологическое, садистское на ее взгляд  во всем этом — сначала умиляться повадками и проделкам милых лесных обитателей, а затем описывать то, как ты этих зверюшек убиваешь…

Однажды Марку удалось завалить огромного медведя, и Вероника с мужем, невзирая на все свое отвращение к охоте и убийству диких животных, лакомились котлетами из медвежатины под  брусничным соусом.  Эх, — думали они, — слабы мы, воли нет никакой, да и яства оказались очень вкусными…

У Марка отлично продвигались дела, он наслаждался новым своим положением и статусом, достатком, о котором он раньше и мечтать не мог, много путешествовал по Европе. В Москве он тоже не пропускал ни одной театральной новинки, выставки  или концерта заезжего или местного модного исполнителя. Летом с семьей часто приезжал к Веронике на дачу. После обеда на свежем воздухе он обычно откланивался и тут же засыпал в шезлонге в тени какого-нибудь разлапистого дерева. Сказывалась накопившаяся усталость. Он привез Веронике из США комплект игры в крокет. Во второй половине дня, как следует, отдохнув, две семьи вместе играли в настольный теннис, в крокет, а поздним вечером —  в преферанс. В перерыве пили кофе, какой-нибудь новый популярный коктейль или коньяк. Тогда Марк закуривал ароматную сигару. Он привносил в их жизнь моменты сладких буржуазных привычек. Он приобрел их в Хьюстоне и элегантно, даже с особым шиком их демонстрировал. Марк всегда выходил из игр победителем. Он и был таким по жизни.

В начале осени Вероника навестила Марка с женой. Несколькими днями ранее, он пожаловался ей, что у него как-то странно тянет внизу живота. Потом он приободрился, расправил плечи и рассказал про свою уникальную медицинскую страховку, которая, как он выразился, не у каждого министра есть. Правда, он никогда не находил времени, чтобы ею воспользоваться — сдать хотя бы анализы или просто посетить терапевта. Да и такой необходимости не было.

— У нас в США не принято просто так обращаться к врачу, вот, если что-то заболит, тогда другое дело. Врач тебя примет, у тебя возьмут необходимые анализы и определят по ним, что с тобой не так. А у вас, по страховке, кроме анализов, заставляют пациентов пройти всех врачей, сделать УЗИ, рентген, в общем, пройти полную диспансеризацию. У меня на это совершенно нет времени. С другой стороны, раз в год воспользоваться услугами ваших эскулапов надо бы. Пойду, выясню, что со мной.

Жена Марка, Лиля, Вероника и их сын, Эд, ожидали Марка к ужину. Лиля накрыла на стол, расставила фужеры для вина. Пришел Марк. Поздоровался, поцеловал всех присутствующих. Выглядел он немного не в себе: был бледен, улыбка его была вымученной. Вероника  почувствовала себя не совсем комфортно — лишней, было видно, что что-то явно произошло. Она  встала из-за стола, поблагодарила Лилю за гостеприимство и откланялась, сославшись на какие-то срочные дела, о которых совсем забыла. Ее не удерживали.  Лиля осталась стоять на кухне, а Марк, уже прощаясь, неожиданно сдавленным голосом произнес: «Обещай, что приедешь ко мне на похороны…» Вероника  чуть не упала в обморок от этих его слов…

— Прекрати так шутить, что с тобой? — ничего не понимая, спросила она.

— Я только что из госпиталя. Хуже ничего не придумаешь. Рак поджелудочной железы. Последняя стадия. Не излечим. Ваши врачи дали мне три месяца на приведение моих дел в порядок. Прилетай на похороны.

— Марк! Знаешь, как часто ставят ошибочные диагнозы. Надо срочно лететь в Хьюстон и перепроверить эти заключения. Я не могу поверить в это.

— Я лечу послезавтра, к сожалению, диагноз подтвержден всеми исследованиями.

Может быть, наши врачи подарят мне еще несколько месяцев. Странно, сегодня у меня ничего не болит. Ну, пока, Ника.

Вероника вышла из их дома и побрела домой, именно побрела. Ноги были ватными и буквально подкашивались на каждом шагу. Ее мозг отказывался воспринимать эту страшную новость. На следующий день Марк по электронной почте известил о своем диагнозе и прогнозе врачей, как это принято в Америке, всех коллег, знакомых, друзей и близких. Всех, кроме родителей.

Марк вернулся через неделю в Москву и только для того, чтобы подписать все необходимые документы на увольнение, взять семью и улететь обратно домой. Он раздал уже не нужные ему вещи, которые он не собирался брать в США. Продал машину, со всеми простился, и улетел с семьей навсегда в Хьюстон.

Вероника начала часто созваниваться с Марком. После химиотерапии американские врачи оценили его ремиссию в девять месяцев. И в этот отведенный ему срок Марк решил осуществить все то, что он не успел сделать в жизни. Он выходил в море на рыбалку с друзьями и после этого слал Веронике фото с пойманными им гигантскими рыбами. Каждую неделю он ездил на охоту и десятками отстреливал диких оленей.  Месяц он провел у бразильских хилеров, впадая в нирвану от их трав. Вернувшись, домой в Хьюстон, устроил себе прощальный день рождения, на который пригласил всех своих друзей. Все это время родители даже не догадывались о том, как он тяжело болен. Никто им ничего не сообщал. Он как никогда много общался с детьми и друзьями. Как ни странно, он  охотно рассказывал о своем состоянии. Он буквально жаждал общения, он никак не мог со всеми наговориться, в то время как многие его друзья опасались лишний раз его беспокоить. Многие не выдерживали разговоров о тяжелейшей болезни.

Иногда ночью раздавался звонок. Марк хотел поговорить с Вероникой.

— Учти, Ника! Ничего не откладывай в жизни на потом, абсолютно ничего. Раз отложишь, и все – к этому ты уже никогда не вернешься. Живи «на полную катушку». Делай все, что можешь себе позволить. Самое дорогое в жизни — это сама жизнь. Береги здоровье, чтобы успеть насладиться жизнью. Путешествуй, люби, наслаждайся. Больше общайся с детьми, с друзьями и с интересными людьми. Никто никогда не знает, как долго нам суждено прожить. Вспомни Гришу с Ритой, Эрика, посмотри на меня — делай для себя выводы. Скольких близких, родных и друзей мы с тобой уже проводили. Плюй на мелочные проблемы. Не бери их в голову. Все это полная ерунда! Все это уйдет когда-нибудь.

Вероника радовалась этой его активности, но каждый раз, когда раздавался звонок из Хьюстона, вздрагивала, ожидая плохих новостей. Она  боялась ухудшения его состояния.  И это произошло. Лиля позвонила и сообщила ей, что Марка поместили в хоспис и что, если она хочет с ним попрощаться, то должна срочно вылетать. Вероника прилетела в Хьюстон за несколько дней до смерти Марка. Само понятие «хоспис» ее пугало. Она не представляла, что это такое. А это было отделение для умирающих больных в ведущем, в одном из лучших в США, госпитале. Хоспис был огромным многоэтажным зданием. Страшно было даже представить, какое большое количество умирающих больных там находится.

Первое, что бросалось в глаза, это доброжелательная обстановка в хосписе. Весь персонал тактично улыбался каждому посетителю и направлял его к нужным лифтам и далее в соответствующие отделения. На каждом шагу были стойки с аппаратами по дезинфекции рук. В хоспис нельзя было занести инфекцию, но и заразиться там чем-либо было также невозможно.

Большая палата Марка была оборудована всем необходимым медицинским оборудованием, специальной кроватью, способной принимать любые положения, удобные для больного. Душевая кабина, туалет, телевизор, компьютер, холодильник — все это было, как  само собой разумеющееся. В углу находился мягкий диван, кресла и маленькая гардеробная для родных.

Лиля, дети, друзья сидели по очереди с Марком. Одного его не оставляли ни на минуту.

Врачи посещали Марка каждый час. Раз в день в палату заходил кто-то из штатных музыкантов, скрипач, гитарист или пианист с миниатюрной клавишной аппаратурой и тихо исполнял, если не возражали больной и его родные, известные, приятные и никого, не раздражающие,  музыкальные мелодии. В госпитальном ресторане посетителями заказывалась еда, если у них был аппетит, и они могли есть.

Марка Вероника не узнала. Лиля заранее показала ей  его последние фотографии, чтобы она  не продемонстрировала ему свой ужас при встрече. Почти лысый, с совершенно седыми остатками волос, похудевший на десятки килограммов, перед ней полулежал человек, на лице которого оставались только огромные впавшие глаза с черными кругами, и торчащий нос. Его сильно нагружали наркотическими средствами, он весь был обвязан трубочками, проводами, катетерами и прочими устройствами. Все это делалось для того, чтобы он не ощущал никаких болевых симптомов. Вероника сидела около него и гладила ему руку, он был в забытьи. Она пыталась сдерживать слезы, чтобы не напугать этим Марка. Через полчаса он очнулся, узнал ее и произнес: «Ника, дорогая! Раз ты прилетела, значит, мне осталось совсем недолго. Пока я в памяти, передавай всем своим привет и спасибо тебе за выполненное обещание прилететь на мои похороны».

Вероника успела пролепетать что-то глупое, что-то вроде того, чтобы он держался до конца. Она понимала, что ее ответ для него был уже абсолютно не важен. Он опять впал в забытье. Вероника не хотела красть у родных последние часы его жизни и уехала в гостиницу.

Лиля позвонила ей через пару часов и сообщила, что Марку стало легче, он даже попросил принести ему бутерброд с черной икрой и стопочку водки. Врачи разрешили. Он не ел до этого пару дней, держась только на капельнице и лекарствах. И тут вдруг икра и водка!  Врачи сказали, что так бывает: краткое временное улучшение возможно. Они думают, что он, может быть, протянет еще несколько дней.

Вероника порадовалась за Марка и навестила его на следующий день. Он спал. Она  поцеловала его в щеку.

В Хьюстоне Вероника не могла оставаться более пяти дней, да и дожидаться смерти Марка ей было невыносимо.  Вероника попрощалась с ним и покинула этот «хоспис с человеческим лицом».

Ей захотелось побыть одной в каком-нибудь уединенном месте. Она отправилась в Rothko Chapel, известное место, в странный храм, расположенный недалеко от госпиталя.

«Что наша жизнь? – думалось ей по дороге в храм. –  В чем смысл нашей суетной жизни? – Да, мы стараемся найти смысл в каждой минуте своего существования, но весь этот смысл или, правильнее сказать, совокупность смыслов рассыпается как карточный домик, стоит нам оказаться один на один с Вечностью».

Веронике давно хотелось побывать в  этой часовне, но в прошлые свои деловые командировки в Хьюстон ей никогда не хватало времени, чтобы заехать сюда. Теперь же «дел» не было никаких.  Вероника даже не сообщила никому на фирме о своем приезде: ей казалось, что это было бы  не очень честно по отношению к умирающему Марку.  В этот раз она прилетела к нему и только к нему.

Эта часовня, которую правильнее было бы назвать святилищем, так как  она не принадлежала  ни к одной из существующих конфессий, находилась в районе Музеев в Хьюстоне.

Марк Ротко,  известный абстракционист, в 60-е годы прошлого века написал на заказ четырнадцать прямоугольных полотен черного цвета с темно-фиолетовым отливом, которые в дальнейшем должны были занять свое место  в восьмиугольном шатре. Сам Ротко так и не дожил до открытия своей часовни.

Выйдя из такси, Вероника сначала  увидела надломленный обелиск Барнетта  Ньюмана, сооруженный в память Мартина Лютера Кинга, затем прошла еще несколько метров и оказалась у порога часовни. Она зашла в этот едва освещенный шатер. После солнечного, полного красок дня, она оказалась почти в полной темноте. Контраст был поразительный, и Вероника  остановилась. Но кто-то  взял ее за руку и повел вслед за собой, а затем усадил на одну из скамеек, стоявших в центре зала.

К этому моменту глаза Вероники уже начали привыкать к темноте, и она благодарно кивнула служащему.  Сначала ей показалось, что она ничего особенного не видит, но потом,  присмотревшись, замерла от тех странных ощущений, что ее охватили.  Ей показалось,  что полотна живые, как будто бы выполненные из бархатной ткани, но это была не ткань, они были написаны красками.

«Как Ротко смог написать такие полотна? Как ему удалось создать такую удивительную окружающую среду, нечто космическое, не существующее, не осязаемое?

Да, действительно, великому художнику удалось написать  НИЧТО. Почему НИЧТО? Зачем ему это было надо? Что вдохновило его на это? Почему именно четырнадцать черных полотен?»

Два посетителя тихо покинули храм. Вероника  осталась одна в  шатре и не могла оторвать взгляда от этих странных полотен. А они как бы засасывали все ее чувства и все ее мысли  глубоко вовнутрь, в воронку своих бесконечных абстрактных глубин.  Вероника погрузилась в океан воспоминаний обо всех своих ушедших родных и близких.

По мере того, как она все внимательнее вглядывалась в полотна, ей начинало казаться,  что,  то ли весь мир удаляется от нее, то ли  она стремительно уменьшается, превращаясь в какую-то бесконечно малую точку.

«Сейчас я окончательно  бесследно исчезну, — подумала Вероника, но мысль эта, как ни странно, не напугала ее.  Возможно, потому, что ее существо, ее сущность, ее «я» удивительным образом начало переходить, переплетаться и сливаться с тем, что ее окружало.

«Что наши жизни? Что нас ожидает, вот это НИЧТО? Спасет ли нас кто-нибудь, когда-нибудь,   поможет ли кто? Как обрести мудрость, мужество, спасительную высокую духовность в этом суетном, прагматичном мире?

Никто еще не возвращался из НИЧЕГО. Может быть, действительно, просто наслаждаться жизнью? А что значит «просто наслаждаться»?  Работать, как вол? А где взять столько сил, здоровья и денег?  Нет, ничего уже так не хочется, лишь бы  быть здоровой, да чтобы дети были здоровыми и счастливыми…»

Она всматривалась в черные полотна,  продолжала сидеть и думать о том, что есть наши судьбы, как мы беспомощны в этом мире, как мгновенно могут быть разрушены наши планы, наша жизнь…   Все тяготы прожитых лет, материальные и душевные потери и раны – все это казалось НИЧЕМ по сравнению с человеческими утратами. «Какие разные у всех судьбы, драмы и кого, кроме самых близких, это волнует… и волнует ли вообще? »

Она долго сидела, погруженная в свои мысли, задавая себе бесконечные вопросы. Ничто не отвлекало ее здесь. Не было ни икон, ни крестов, ни звезд,  ни  полумесяцев, никто не призывал  ее к молитве,  не оказывал на нее  никакого давления. Перед ней  было великое НИЧТО…

Наконец, Вероника вышла из часовни и  вновь оказалась на открытом воздухе. Был теплый вечер, контраст тьмы и света не ослеплял ее,  хотя все равно ей пришлось немного прищуриться. Звуки улицы ее не оглушали.

«Надо жить;  столько, сколько отмерено судьбой! Наполнить жизнь красками путешествий, текстами любимых книг, звуками чудесной музыки…. Жить, бороться за свою жизнь. Сама жизнь, конечно, и есть счастье!»

В ее голове чудесным образом наступила какая-то абсолютная ясность и понимание всего – без всех этих бесконечных вопросов и ответов. Вот именно так это есть, потому что так и никак иначе быть не может! И так оно всегда было и всегда будет…

Марка похоронили после ее отъезда.

Год 2016

Послесловие

Семилетняя внучка Асенька на даче рассматривала коллекцию морских раковин, привезенных когда-то бабушкой Вероникой из дальних стран.

— Бабушка! А если приложить к ушку ракушку,  можно ли услышать шум моря?

— А ты приложи и  послушай!

— Да, бабушка, да! Я слышу, слышу море, только тихонечко-тихонечко …  А ты слышишь?

— Да, моя девочка, но я слышу не только шум моря, а еще и голоса моих друзей, которые

продолжают плавать где-то в этом море…