Переводы
Из Прокол Харум
- Магдалина
- Именно так
- В осенний час безумья моего
- Все и даже больше
- Cолёный пёс
- Сквозь изгородь она проникла в сад
- Дни юности зелёной (вернулись вновь)
- Свети же ярче …
- Исканий путь
- Рождественский Верблюд
- Шляпа
- Белее бледной тени
- Конквистадор
- Именно так
Магдалина
(Мой Королевский Зонофон)
(Г.Брукер)
Да, я знаю, уж ночь настала,
Солнце в море взяло свой курс,
Но я все же дождусь оркестра,
Соло трубного гласа дождусь.
Опустив одну ногу в море,
А вторую зарыв в песок,
Я сплетаю в венок маргаритки
Под аккорды твоих клавикорд.
Трубный глас разметал каприччо,
Выветрил из моих ушей.
И стою вдруг бесстыдно нагая,
А из глаз струит слез ручей.
От себя, в смысле – от тебя,
Отозвался стыд внутренней болью,
Болью, что все росла и росла.
Именно так
(Кейт Рейд / Гари Брукер / Мэтью Фишер)
Распахнут створ твоих очей,
Мои ж не зрят ни зги.
Нуждаюсь в благости твоей —
Приди и укрепи.
Затерян средь бескрайних нив,
Откликнется ли кто?
То ль горя стон иль смеха всплеск?
Умрем и не всплакнем.
Иначе песню назови —
Польется как елей,
Но все же солнцу не светить
Над нивою моей.
Тем, кто не в силах сам понять,
В конце скажу: «Друзья,
Познал ли истину здесь кто?
Надеюсь, это – я».
В осенний час безумья моего
(К.Рейд / Г.Брукер)
Настал осенний час безумья моего, власы запорошил холодный иней
И в жилах кровь хладеющая стынет, не так уж много мне сказать дано.
Все мысли в камень слов облечены (кто птиц последних удержать сумеет?)
Кто прежних лет друзей созвать посмеет? под спудом слов погребены они.
И непреложных истин реже ряд. Еще недавно в них как свято верил!
К познанью путь перекрывают двери, мучителен и тяжек каждый шаг.
Сгущается мрак ночи надо мной, а солнца свет едва-едва теплится
Безумью осени моей не долго длиться: уж скоро саваном укроется оно.
Все и даже больше
(К.Рейд / Г.Брукер)
Не то чтоб весельчак… Но на лице блуждает
Улыбки свет, и рифмой поражает без смысла стих.
За это пред судом готов предстать…
Все здесь друзья, дыханье сперто страхом.
Случись мне разрыдаться, и никто
Слезы бы не узрел.
Во мраке бытия я пребываю
Здесь, без тебя
Лишь луч меня пронзает
Твоей звезды, стоящей предо мной.
Угрюм, подавлен, мрачен…
Скован камнем мой мозг.
Пред взором — мрак пучины. Прямо скажем,
Плохи дела последних дней.
Здесь кто-то должен быть,
Кто суть происходящего рассудит…
Искрит огнями порт.
Свечи моей огарок уж очень мал.
Во мраке бытия я пребываю
Здесь, без тебя
Лишь луч меня пронзает
Твоей звезды, стоящей предо мной.
Явись, Лоллар, и лютнею своею
Мне душу услади.
Как Маддокс времен оных
Закатим пир и будем пировать,
Пока не призовет Тартар.
А призовет, там перечтем
Потери, обретенья…
И, может быть, воспрянем вновь
К любви: не яд она, но жизнь…
Во мраке бытия я пребываю
Здесь, без тебя
Лишь луч меня пронзает
Твоей звезды, стоящей предо мной.
Варианты:
В кругу друзей бессменных, чьи члены страх сковал.
Случись мне разрыдаться, вряд ли
Слезу заметит кто.
Во мрак существованья погружен…
С тобою разлучен…
Пронзает сердце луч твоей звезды,
Стоит она в зените, прямо надо мною.
Cолёный пёс
(Гэри Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»
«Свистать всех…мать! На абордаж!» —
Взревел наш капитан, —
«Всё прочесать! На кубрик, кок!
Живым не выйти вам!»
Проливов свист, мыс Горн – вираж,
Мчат моряков ветра
Крив жизни путь – наш жуток курс
Настала всем хана.
Мы плыли к новым берегам
Там гибнут корабли
Ни кирхи шпиль, ни форта мощь
Не встретит глаз вдали.
Лишь на седьмой болтанки день
Узрели цель свою:
Песок что снег, вода — лазурь
Ад — в прошлом, мы — в раю.
Спалили мачту, дали залп
И к пляжам понеслись
Кэп горло драть, а мы – рыдать:
То слёзы – радости.
Минуло много лун и лет
Приколу ж вечен срок.
Лаг – «пёс солёный» – словно флаг,
Моя ж рука – как шток.
Сквозь изгородь она проникла в сад
(Гэри Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»
Сквозь стражу вереска она проникла в сад
И говорит, что принесла бесценный клад –
Напиток, что способен облегчить
Страдания и раны залечить.
Когда ж: «Ты – призрак» — я сказал,
Стальной кулак мне горло сжал
И сбил другой с ослабших ног
Прямком на пыточный станок.
Утратив аргументов силу,
Рассудок словно повредился
И полетел в порочный круг,
Утроив ужас моих мук.
Она сказала: «Ты молчишь.
Твой глас почти совсем не слышен.
Язык твой боек был всегда.
Что ж, онемел он от стыда?
И мозг твой тоже не у дел,
Строй мыслей светлых поредел?
Хотел ответ я спорый дать,
Но понял, что могу лишь лгать.
Как глупец я поверил себе,
Осознав, что был кем-то другим.
Она ж знала, кем был я тогда
И отвергла меня… навсегда.
Дни юности зелёной (вернулись вновь)
(Гари Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»)
Ко мне приходишь в полночь и молвишь: «Что за мрак!»
Ты снов меня лишила, и свет мой злейший враг.
Твержу я, что не вижу, но ты всё тычешь мне
Те серьги и браслеты, что я дарил тебе.
И пусть лицом смеюсь я
По сердцу ж — острый нож
«С тобой я» – уверяешь,
Но знаю – это ложь.
Пергаментная кожа, зубов где белизна?
И сливок перекисших накрыла плод волна.
И вот в час неурочный курантов слышу бой
Молю я и взываю, ответ – «Не время!» – твой.
И пусть лицом смеюсь я
По сердцу ж — острый нож
«С тобой я» – уверяешь,
Но знаю – это ложь.
Заря в окно заглянет: всё так же ль мы мертвы?
И норовит с кровати смахнуть покровы тьмы.
Без четверти — звонок в дверь, кран каплет свой сонет.
Не в рифму мои просьбы, «Не время!» – твой ответ.
И пусть лицом смеюсь я
По сердцу ж — острый нож
«С тобой я» – уверяешь,
Но знаю – это ложь.
Свети же ярче …
(Гэри Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»
Звонок будильника чуть свет
Готов трезвонить сотни лет.
Мой взгляд теряется вдали
И в слабом отблеске свечи
Дорогу ищет в никуда,
Где знаков нету и следа.
И в силу тысячи светил
Мой мозг безумства свет разлил.
Во всю свингует канделябр,
Три короля несут мне в дар
Миррис и ладан, древних Будд
Пузатых, в злате, весом в пуд.
Но ликованью их не верь:
Их зависть гложет словно червь.
И внемлют: мозг мой засветил
Огнём бесчисленных светил.
Над всем же царствует хаос,
И виснет в воздухе вопрос.
Знакомый евнух отошёл,
Сказав, чтоб службу справно вёл.
Несётся к чёрту колесо,
Язык же мелит все не то!
И клинит, мозг же мой больной
Всё озаряет, сам не свой.
Сияй же ярче!
Да, сияй!
Воссияй!..
Исканий путь
(Мэттью Фишер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»
Я вознамерился сюжет простой придумать,
Что песни новой мог основой стать.
Но в поисках удачного начала
Избитых, серых мыслей встала рать.
Я якорем задумал обернуться
Все страхи на прикол я посадил
Не долго длился миг очарованья:
В борьбе я глубже в тину уходил.
И вот я в мир решил отверзнуть двери
И в путь пошёл ближайшей из дорог
Тот поворот, что чаял, не нашёл я
Лишь понял, как от дома стал далёк.
В исканьях я презрел пути познанья
Сокровища пиратов я взалкал.
Но в битвах тяжко ранил самых близких,
А скрытых истин так и не сыскал.
Я вознамерился сюжет простой придумать,
Что в принципе мог позже песней стать,
Но был прочитан он уж кем-то в прошлом.
Мы всё проходим сызнова опять.
Рождественский Верблюд
(Гэри Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»
Шестизарядная невеста-амазонка
Бежит от света как от пса болонка.
Но правду все ж мгновенно отличит,
Над прочим же таинства мрак разлит.
Безумец сверху, котелок да хвост,
Себя сажает на аршинный гвоздь.
Скакун арабский, вперив черный глаз,
Собой изображает унитаз.
Имярек как Сан-Клаус знаменит
Моим ушам походный сбор трубит,
Но разум немощен, подавлен и убог —
Я от стыда б как свечка сгореть мог.
И прячась в складках своего пальто,
Я впопыхах цитирую не то…
А некий шейх арабский, круче нет,
Собой изображает «хот-дог» стенд.
Карета Скорой помощи внизу
Мне к бегству оставляет лишь стезю
В мир сумерек и ночи. Наконец
В полёте мощном разряжу свой стресс
И пронесусь над морем в дали даль,
Где гложет эмигрантов грусть-печаль.
Там буровых стоит арабских ряд
Подобно анфиладе «псих»-палат.
Шляпа
(Гэри Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»
Твой служебный роман, полиглотка,
Собрав пожитки, вышла на хай-уэй,
Лишь горы пепла за собой оставив
И кучи скомканных, в помаде простыней.
Пустых зеркал немое отраженье
Вновь забирается всё выше по стене,
Ей показалось будто пол стал как-то ниже,
А потолок чрезмерно вверх взлетел.
Обшлаги брюк в пыли все
И спутаны шнурки.
Уж снял бы лучше шляпу,
Коль полы столь длинны.
Часы городские на рынке
Застыли и времени ждут
Их стрелки назад не вернутся,
А встретившись жадно сожрут
Друг дружку и тех простофилей,
Что время посмеют сказать.
И вдребезги светила разлетятся,
А указатель повернётся вспять.
Обшлаги брюк в пыли все
И спутаны шнурки
Уж снял бы лучше шляпу,
Коль полы столь длинны.
Белее бледной тени
(Гэри Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»
Мы вихрем промчались в фанданго
И юлой пронеслись через зал.
Я почувствовал приступ дурноты,
Зритель же без конца «бисовал».
Гул толпы разрастался всё громче,
Потолок уходил под откос.
Мы еще по одной заказали —
Тут как тут человек и поднос.
Это было однако позднее,
Уж был ясен рассказа финал.
Лик её от белил белым-белый
Бледной тенью того света стал.
Она молвила: «Нет в том резона:
Правда зрима яснее чем день».
Я же взглядом всё путался в картах,
Даже мысли отпугивал тень,
Что она как те двадцать весталок
К побережью направит стопы.
А глаза, хоть и были раскрыты,
Ночи мрак лицезрели они.
Это было однако позднее,
Уж был ясен рассказа финал.
Лик её от белил белым-белый
Бледной тенью того света стал.
Конквистадор
(Гэри Брукер / Кейт Рейд – «Прокол Харум»)
Конквистадор, твой жеребец заждался ездока,
Ты ж аки горний херувим –
Самая чистота.
Я вижу, грудь твоя в броне
Давно уж не блестит,
А в маске смерти на лице
Безличие сквозит…
Глупец, я чаял Новый свет для Старого открыть,
Останки бренные мои, где б мне теперь сокрыть?
Конквистадор, орёл венчал наплечник в серебре,
А ныне ножны – одна ржа, пристанище песка.
И хоть твой весь в каменьях меч
Не стал добычей псов,
Морских соленых волн картечь
Струится сквозь остов.
Конквистадор, труба зовёт, я должное верну.
Пусть я глумился над тобой,
Но с грустью ухожу.
Сомкнётся сумерек полог
Армады нет, ты – одинок.
Ты гордо меч свой воздымал,
Конквиста – миф, ты ж — тленом стал.
Именно так
(Кейт Рейд / Гари Брукер. Мэтью Фишер – «Прокол Харум»)
Распахнут створ твоих очей,
Мои ж не зрят ни зги.
Нуждаюсь в благости твоей —
Приди и укрепи.
Затерян средь бескрайних нив,
Откликнется ли кто?
То ль горя стон иль смеха всплеск?
Умрем и не всплакнем.
Иначе песню назови —
Польется как елей,
Но все же солнцу не светить
Над нивою моей.
Тем, кто не в силах сам понять,
Скажу в конце: «Друзья,
Познал ли истину здесь кто?
Надеюсь, это – я».
Из Л. Коэна
- Как точнее узнать сколько людей
- Пиллигрим
- Утренняя песенка
- Воздушный змей — иллюзия
- Инные заслужили
- Песнь
- В моих руках
- Да
- Цветы, что я оставил на лугах
- Обратный путь
- В стенах монастырей новозаветных
- Желание
- Все мое богатство
- Песнь для Абрама Кляйна
- Песнь для моего успокоения
- Летняя хокку
- Дар
- Стихотворение
- Письмо
- Любовники
- Моление о мессии
- Американка
- Из героического
- Предупреждение
- Муха
- Как роса не оставит следа
- Аните
- Ты приютила парочку влюбленных
- Суженая моя столь мала
- Два куска мыла
- Плач рогоносца
- Исаиа
- Из Года Прошлого Пришелец
- Вальсирующие
- Скрытая тревога
- Небеса
- Гитлер
- Крушение мирской жизни
- Музыка, застигнутая нами врасплох
- Гидра
Как точнее узнать сколько людей
Бесконечное множество, но как точнее узнать, сколько
Людей населяет меблированные комнаты хотя бы этого города только.
Вечерами, всматриваясь в окна домов соседних из своего окна,
Готов поклясться — в каждом из них лицо, всматривающееся в меня.
Отвожу свой взгляд, в голове же – новый вопрос:
Перед тем как заснуть, многие ли из моих сегодняшних vis-a-vis
Подумают факт сей в анналы личные занести.
Пиллигрим
Как часто наслаждений плотских час являл мне
Образ нищего бродяги, бредущего к престолу на грязи,
Хозяин чей лишь был способен мне проложить маршрут
От боли до любви меж Сциллы саблезубых скал
И Харибды водоворота кипящих волн.
Бродя в полях твоих бескрайних кос, утратить я не мог
Предначертанной тропы; в изнеможении близ тела твоего
Мне все ж хватало сил для новых клятв, зароков,
Обещаний, и часто, охраняя твой тишайший сон,
Я в трепет приходил благоговейный
От прелестей явленных неземных.
Теперь
Я понял, отчего столь многие на полпути застыли
Между любовью прежнею и той, что предстоит,
В раздумье тягостном: способен ли тот путь куда-то привести –
Абрис ланит твоих вместил бескрайний горизонт,
Простор небесный, он – лишь диадема в твоих власах.
Утренняя песенка
Снилось ей будто по «скорой» приехавшие врачи
По самые колена ампутировали ей обе ноги.
Хорош же сон, приснившийся той,
Что ночь бок о бок коротала со мной.
Меня здесь не было в ходе операции,
Не было и криков боли при ампутации.
Хороша ж история поведанная мне той,
Что ночь бок о бок коротала со мной.
Воздушный змей — иллюзия
Воздушный змей – иллюзия свободы.
Как ни о ком радеешь ты о нем.
Тихонько тянет он – себя мнишь господином,
чуть посильней – едва ль не простаком.
Как сокол прирученный воспаряет
и в поднебесье вольно он парит,
рука твоя его вмиг усмиряет,
и вот безропотно в комоде он лежит.
Воздушный змей – рыбешка, что в твой невод
попала на безрыбье: вот беда!
Играть готов ты с нею бесконечно
хватило б рыбке сил,
да ветер бы не спал.
Воздушный змей – он как последний стих:
уж выпустил его, но как совсем расстаться?
Держаться так и будешь за него,
пока не призовут другим заняться.
Воздушный змей есть компромисс со славой,
Что найден может быть лишь в свете дня,
когда леса, поля и ветер тот же самый –
все вкруг тебя суть верные друзья.
Когда же ночь холодные объятья
тебе откроет, будешь под луной,
парящей в небе и тебе не властной,
ночь напролет молить судьбу о власти
над лирой, правдой и душевной чистотой.
Инные заслужили
Иные своей жизнью заслужили,
Чтоб гор вершины имя их носили.
Могилы холм – не вышел он ни статью,
Ни живописностью: сколь скуден трав покров…
А дети — те, чуть срок, бегут подальше
От памятных по детству кулаков,
Чей образ навсегда связался с отца руками.
Утратил друга я
Из жизни он ушел достойно, как и жил,
В молчаньи горделивом,
На память не оставив о себе ни книг, ни сыновей,
Ни даже женщины, чтобы его оплакать.
Не поминальная молитва и слова
сии, они — лишь присвоение вершине,
вершине, на которую всхожу —
благоуханной, темной и впитавшей
Уж дымки утренней седую белизну —
Ей – имени представшего пред Г-дом раба.
Песнь
Едва я не уснул
не вспомнив
о тех фиалках белых
что в петлицу
твоей я кофты вдел
и как поцеловал тебя
а ты ответила
так робко будто никогда
ты прежде не была моей.
В моих руках
В моих руках
две крошечные груди
твои едва трепещут
как два птенца упавшие на землю.
Во всех твоих движеньях
мне мнится шелест двух сводимых крыл
двух падающих крыл.
Я слов лишен поскольку
подле меня ты пала
а ресницы твои
как иглы маленьких фарфоровых зверьков.
Способен я возненавидеть дни
когда уста твои
ловцом меня лукаво нарекают.
Когда ты льнешь ко мне
чтобы поведать
про неприглядность лика своего
мне хочется призвать
глаза и рты, сокрытые
в граните, свете, водах
в свидетели против тебя.
Хочу чтобы признали
несостоятельность они свою
пред рифмой черт трепещущего лика
из глубины могил.
Когда ты льнешь ко мне
чтобы поведать
про неприглядность лика своего
как жаль что не дано мне превратиться
в воды зеркальной гладь
в которую ты взглянешь
и звонко рассмеешься.
Да
Безмолвие, ты мнишь,
к душевному покою ближе, чем лира.
Я в дар тебе готов преподнести
безмолвие (кому-кому, а мне
оно, увы, так ведомо).
Но и теперь ты скажешь
Нет, не безмолвье это,
А новая поэма
И мне ее обратно возвратишь.
Цветы, что я оставил на лугах
Цветы, что я оставил на лугах,
Цветы, что я тебе не подарил,
Сегодня как один их все верну.
Пусть веки вечные они цветут,
Цветут не в мраморе и не в стихах,
А там, где сгнили, превратившись в прах.
И каравеллы, вросшие в причал,
Громады зыбкие – герои, полубоги,
Их капитаном в прошлом я не стал.
Верну и их, все – до последней мачты,
И пусть плывут в веках
Не на бумаге плывут и не в балладах – а там, где рок
На кораблекрушенье их обрек.
Дитя, на чьих неразвитых плечах стою
И чьи заветные желанья я подавлял
Публичной, освященною муштрою,
Сегодня и тебя верну я из забвенья,
Чтоб мучился ты вечною тоскою
Не в биографиях, не в исповедях лживых,
А там где взрос ты, шаловлив, кудлат,
Где принялся твой чудный, дивный сад.
Нет, вовсе не злой умысел влечет
Меня к предательству, измене, отреченью
То утомленье душу бередит, тобою вызванное утомленье.
Послушай: злато, плоть, любовь, луна, слоновья кость,
Кровь, Б-г – каким товароведом я стал и есть.
А было время — плоть моя знавала славу,
Но не теперь – теперь она скорее хранилище, музей
Былых воспоминаний: тут чей-то рот когда-то побывал,
Там след руки оставил кто-то, здесь чуть влажно,
А там тепло.
Послушайте, кто право обладанья имеет тем,
к чему не приложил руки? Так я к красе твоей
имею отношенье такое же, как к гривам лошадей,
как к водопадам… Это мой последний
реестр. Вздыхаю бездыханно я
Люблю тебя, люблю –
И запускаю в вечное движенье.
Обратный путь
Потерян я, но
не как лист опавший,
не как захороненный черепок.
Неверно я тобою был бы понят
Как видно, не настал еще мой срок.
Изменником меня ты назовешь
за кровь, что расточил
в бессмысленной любви
Что ж, ты права:
вся эта кровь не стоит
ни лучика малейшего звезды.
Ты знаешь, как позвать,
хоть будет этот звук
лишь сотрясеньем воздуха
Не скоро мы забудем
тот степ, что отбивали мы
ни те слова, что ты мне протянула
чтоб вспрянуть из пыли.
Ты мне нужна,
но не как листьям солнце,
а черепкам – прикосновенье рук
Так человек бежит к своей делянке
среди полей и нив бескрайних
раскинувшихся вкруг.
Тебя я буду ждать
В нежданном месте твоих путей
Как проржавевший ключ
Как перышко – его ты не поднимешь
пока не повернешь в обратный путь
С сознаньем ясным
что конечный пункт, мучительный, далекий
никак не изменит судьбы твоей.
В стенах монастырей новозаветных
В стенах монастырей новозаветных я не простаивал подолгу
над камнями могильными, поросшими быльем. Здесь славный свой конец
герои обрели, о чем и по сей день вещают нам баллады;
тех трав могильных я не ворошил снопы,
но и не попирал бесцельно.
Я воли разуму не дал дивиться или ждать
в пространстве бесконечных расстояний,
что разделяют гор заснеженных верха и лодки рыбаков.
Скорее то пристало луне
иль раковине, что покоится на дне под рябью вод бегущих.
Я не смирял дыханье,
чтобы расслышать дыханье Господа,
И я не приглушал биенья сердца,
И голодом я не морил себя, чтоб тем виденья вызвать.
Пусть часто видел я ее,
Но так ни разу
Не превратился в цаплю
И не оставил берег,
И радужной форелью я не стал
И не покинул воздух.
Не поклонялся я ни стигмам, ни мощам,
ни гребням бронзовым,
ни мумий свиткам, брошенным в огонь.
При этом вот уж десять тысяч лет как я живу, не ведая печалей.
Приходит день и я смеюсь, приходит ночь – и сном я забываюсь.
Мои любимые гурманы-повара готовят яства мне,
Мой организм себя сам чистит, сам себя врачует,
Дела мои идут куда как хорошо.
Желание
Ниспошли хоть кого, Провиденье!
Ведь любовь моя так далеко,
Не вернется она и завтра,
А ведь нет ее так давно.
Во всем свете нежнее нет кожи,
Чем на чреслах милой моей,
Но и нет никого ее дальше,
Одиночества нет больней.
К ней как к некоей редкой святыне
В приснопамятной Святоземле
Тянутся на поклон божьи люди
И жрецы воскуряют елей.
К ней, увы, не могу устремиться:
Вглубь души моей нужно плыть,
Не могу к ней и ночью прижаться,
К той любви, что хочу сохранить.
Ниспошли хоть кого, Провиденье!
Плоть! Что может теплей быть, нежней?
Лишь скелетов нетленные кости
Холодят мои ноги во сне (… маршируют в постели моей)
Все мое богатство
Уйду?.. Куда?.. Зачем?..
Лишь нищий может
От нищеты бежать,
А от богатства?..
Нет смысла…
Всё моё богатство – ты!
Песнь для Абрама Кляйна
Умолк псалмопевец усталый,
В сторонку свой уд отложив.
К концу подошел День Субботний,
Оставлен Субботний Жених.
Стол праздничный гнилью отмечен,
Чернеет огарок свечи,
А хлеб, им так чудно воспетый,
Корой очерствелой лежит.
Вновь к уду рука потянулась,
Тот трепет в ночи не унять,
Но нет, не найти нужной песни,
Чтоб утром с ноги верной встать.
Закон пребывает в забвеньи,
Забвению предан и Царь.
Струну перебрал безотчетно,
Любовь к песнопеньям, воспрянь!
Он спел – хоть бы что изменилось,
Пусть многим была песнь слышна.
Его же лицо просветлилось,
И силой налились чресла.
Песнь для моего успокоения
Ниже-ниже к воде опусти
свои веки
и слейся в ночи
с ив кустами —
под ними лежишь
Несть числа ни сверчкам,
ни волнам, что
одна безмятежней другой
безвозвратно на берег спешат
Звезды тут вид имеют
иной и луна
заблудилась совсем
в гуще зарослей — водных трав
Кто тщетою сочтет треск цикад
ведь ко времени вроде они
да ко времени вроде они
Кто тебя празднолюбцем почтет
за желание вместе с солнцем
вместе с солнцем в землю сойти.
Летняя хокку
Фрэнку и Мариан Скотт
Безмолвие
и все безмолвнее оно
лишь стоит вдруг замешкаться
сверчку
Дар
Безмолвие, ты мнишь,
к душевному покою ближе, чем лира.
Я в дар тебе готов преподнести
безмолвие (кому-кому, а мне
оно, увы, как ведомо).
Но и теперь ты скажешь
Нет, не безмолвье это,
А новая поэма
И мне ее обратно возвратишь.
Стихотворение
Есть некто, ходит слух,
кому довольно имя лишь вслух произнести
возлюбленной, и та ему навек
останется верна.
Колодой бессловесной лежу подле тебя,
молчанья опухоль нам обметала губы.
На лестнице я слышу звук шагов его,
за дверью – чу! — волшебный свой он прочищает голос.
Письмо
Как со свету сжила ты всю свою семью,
Не следует мне знать,
Пусть лучше губ твоих по телу моему струят ручьи.
Твои мечты мне ведомы:
Громады городов, поверженные в прах, и грохот колесниц,
И солнце – вплоть подошедшее к земле
И ночи — без конца…
И все же мне какое дело до этого всего
Близ тела твоего.
Я знаю, за стенами — война
И ты… ты отдаешь приказы
младенцев избивать и полководцев лишать голов
Но что мне кровь?
Была бы плоть твоя все так же безмятежна…
Вкус крови на твоих губах
Меня не ужасает,
Лишь руки еще дальше уходят в чащобу кос твоих.
Нет, я не заблуждаюсь
Мне ведомо все, что произойдет
как только рати стерты будут с лица земли
А падшие в разврате посажены на кол…
Цель строк сиих одна — лишить тебя иллюзий,
Что в день, когда глава
Моя в чреде глав полководцев прочих
Кровосочащимся трофеем обернется
На кольях врат твоих,..
Иллюзий, что не предвидел я судьбы такой…
Предвидел! И знай, что выбор тот сознателен был мой!
Любовники
После погромной ночи встретились они
В развалинах своих домов –
И сделку как добрые купцы свершили: за ее любовь
Он ворохом своих стихов сторицей расплатился.
В преддверии пылающих жаровен они
Урывком обменялись кратким
Лобзанием, но тут пришел солдат — прикладом
Он выбил зуб ее в коронке золотой.
Уже в самой печи, где выше, выше
Вздымались пламени немые языки,
Он даже там пытался прикоснуться губами к полыхающей груди
Той, что столбом горящим повергалась в пепел…
Впоследствии не редко он гадал:
Обмен тот, был ли впрямь он справедливым?
А те, что грабили все вкруг напропалую,
Те знали твердо: жертвою подлога он пал.
Моление о мессии
Теплее птицы кровь его на моем рукаве
свинца весомей сердце его в моей руке
взгляд его пронзает любви сильней
О, выпусти прежде воронов, лишь затем — голубей
Короче века жизнь его на моих устах
смерть его тяжким бременем на моих плечах
взгляд его пронзает любви сильней
О, выпусти прежде воронов, лишь затем — голубей
О, выпусти прежде воронов, лишь затем — голубей
О, песнь свою из оков темничных пропой
Взгляд твой пронзает любви сильней
Кровью своею могил твердь открой
О, песнь свою из оков темничных пропой
взгляд твой пронзает любви сильней
свинца весомей сердце твое в моей руке
теплее птицы кровь твоя на моем рукаве
О, подари мне любви ветвь из своих ветвей
когда вороны голову сложат за голубей.
Американка
Американских дев крутые чресла,
затянутые в красную косынку,
мимо меня промчались громозвучно
подобно племени монгольского пожару,
и город содрогнулся от восторга,
обрушив стены вековых строений
на бруствер мостовых;
глаза мои, уставшие до боли
высматривать подростков-китаянок,
состарившихся не ко сроку
и мелких столь средь корабельных сосен
на фоне грандиозных сих ландшафтов,
что стоит лишь на миг мне отвернуться,
чтобы затем часами и часами их взглядом вновь искать.
Из героического
Сияньем будь глава моя объята,
глазели бы вослед мне ротозеи
из всех своих авто;
простри я телеса свои
сквозь вод и рек просторы,
я б вровень плыл со стаей рыб и змей:
а потерявши крыльев оперенье
в полете к лучезарному светилу…
Ужель ты думаешь, что стал бы я читать
тебе стихи в стенах гостиной этой
и мысли нечестивые питать
при виде губ твоих малейших шевелений?
Предупреждение
Если вдруг сосед исчезнет
Да, сосед твой вдруг исчезнет,
Тот тихоня, что граблями мирно правил свой газон,
И его дочурка тоже, что на солнце загорала
Не делись о том с супругой
В час обеденный, не стоит
Что бы с парнем ни случилось
Что все правил свой газон
Ни гу-гу о том и с дочкой
По пути домой из церкви
Мол вот странно целый месяц
Ту девчушку не видал
Ну а если сын заметит
Что соседний дом пустует
Что все съехали оттуда
В угол ты поставь его
Ибо все это заразно
Домой как-нибудь вернешься
Ни детей нет, ни супруги
Ту идею подхватили и оставили тебя
Муха
Проложен цокотухой ратный путь
по крутизне Фариды спящей бедер,
и даже сонным всполохом руки
не удалось прервать
сей дерзостный маневр.
Испорчен день с утра —
и в мыслях не имея
доставить радость, угодить, очаровать
инсект бесчувственный попрал святыню
В коленях возмущенья дрожь
я до сих пор так и не смог унять.
Как роса не оставит следа
Как роса не оставит следа
На сиреневых склонах холма,
Так и я не оставлю следа
На тебе: ни сейчас – никогда.
Когда ястреб схлестнется с ветром,
Кто кого сможет превозмочь?
Вот и мы: сойдемся в желаньи,
Отвернемся и порознь – в ночь.
Пережить всем случается ночи
Без луны и даже без звезд,
Так и мы превозможем прощанье
И уход одного — на погост.
Аните
Увы, ушла Анита.
Свет чьих глаз теперь сравню
Со светом восходящего светила?
Сравненье это прежде мне на ум не приходило.
Пришло сейчас,
Когда Аниты простыл и след (Но вряд ли мне оно Аниту вернет).
Ты приютила парочку влюбленных
Ты приютила парочку влюбленных,
Без имени, без племени, чье прошлое известно только им.
Ты отвела им горницу, с кроватью и окном —
Все в строгом соответствии с обрядом.
Так расстели постель и парочку сию в ней схорони, зашторь поглуше окна.
Пусть поколение минует, и другое под сенью дома родового твоего.
Никто не посягнет на их покой.
Гостящие на цыпочках минуют наглухо запертую дверь,
Натужно напрягая слух: не слышно ль шепота, иль стона, иль напева?
Но нет, не слышно ровным счетом ничего, ни даже вздоха.
Ты же точно знаешь, что, нет, не умерли они.
Ты ощущаешь всеми фибрами души их страстную любовь.
Тем временем взрослеют сыновья и оставляют дом:
Одни в солдаты подались, другие – в город.
Супруг твой мирно почил – на веку своем он потрудился славно.
Остался ль кто еще кто тебя знает? Кто помнит?
Меж тем все в доме чередом своим идет:
До занавеса далеко: побольше б лиц для действия!
Наступит день, и распахнется дверь:
Густыми поросло здесь все садами,
Невиданными запахами, звуками, цветами все здесь напоено
Постель – будто лужайка осередь густого сада
Вся солнца половодьем залита,
На ней – влюбленные, все так же чинно, бессловесно, томно
Справляют свой годами длящийся обряд.
Глаза их сомкнуты,
Так плотно, будто веки – под гнетом приснопамятных монет.
Их рты кровоточат от ран как старых, так и новых.
И время на века сплело ее власы с его седеющею бородою.
Когда подносит он уста свои к ее плечу,
Не ведает она, ее ль плечо иль рот его тот дарит поцелуй.
Вся плоть ее трепещет как влагу жадно пьющие уста.
Рука его скользит по талии ее,
Но ощущенье будто и его торс та же нежная рука ласкает.
Чем крепче обнимает он ее, тем кольца рук ее плотнее его тело обвивают.
Страстно она целует пальцы, приблизившиеся к ее губам.
Его ли это пальцы, ее ли – не все ль теперь равно.
И поцелуям этим – ни края, ни конца…
Стоишь ты над кроватью — ручьями слезы счастья,
Осторожно ты стягиваешь простыню —
Томимые желаньем тела движения не прервут.
За пеленою слез навряд ли глаза твои способны хоть что-то различить.
Одежды стягивая с себя, заводишь песнь – чарующ голос твой,
Ведь это первый глас, что тишину прервал
В сей в парк уподобленной спальне.
Одежды сброшенные сплетутся тут же с виноградною лозою.
Возляжешь ты на ложе и ощутишь, как возродится плоть.
Сомкнешь глаза, и нити времени прошьют навеки веки.
Объятья разомкнешь и вверзнешь в них себя.
Всего лишь на секунду смятение и боль тебя пронзают
При мысли – поколенья скольких же людей лежат здесь, под тобой!
Но губы поцелуем, а руки лаской унимают секундную ту боль.
Суженая моя столь мала
Суженая моя столь мала.
Платок носовой ей – ложе,
А осенью – хватит даже
С розы упавшего лепестка.
Охотники – тому сам свидетель –
Пред нею склоняются ниц –
Но даже во сне, в забвеньи
Не явит она им свой лик.
В дар от них принять она может
Лишь тоску неисбытных слез —
Выворачиваю карманы
В поисках платка или засушенных роз.
Два куска мыла
Двумя кусками мыла я разжился,
они благоухают миндалем.
Скорей наполни ванну, дорогая,
Мы ими себе спину разотрем.
Коль были б у меня те два гроша,
осталась при аптекаре б душа.
А вот флакон с елейными маслами,
о них Писание, ты помнишь, говорит?
Присядь мне на колени, дорогая,
как медь на солнце плоть твоя горит.
Нет, не разжился я еще пока —
Была жизнь парфюмера так же коротка.
Взгляни на магазины, на прохожих,
Угодно ль что еще твоей душе?
И часа не пройдет, твое желанье
Испол… — нет, исполняется уже.
Пусть так же беден я,
пусть беден я все так же.
Плач рогоносца
Пусть это выглядит очередным стихом,
предупреждаю сразу: речь не идет о таковом.
Нет у меня такой страсти:
в лирику превращать все напасти.
Оговорюсь сразу, мне доподлинно известно
о роли в этом деле моей невесты.
Но не это сейчас меня волнует,
более того, это меня как раз не интересует.
Говоря честно и между нами,
Мне плевать: он ли ее соблазнил, она ли…
Мне, может, на все это вообще наплевать,
Просто может ли мужик в таком деле смолчать?
Так ли, иначе оказались вы на Аллее МакКиван, 5,
Музыка – как раз та, что нужно, в комнате – эдакий полумрак.
В общем, при соответствующем гламуре
Через час-полтора все было в полном ажуре.
Знаем мы эти басни про страсти, про то и сё…
Ни то, ни другое тут, к сожалению, ни при чем.
То и сё – верно, да и без страсти не обошлось, по-моему,
но главное не это, главное – наставить рога Леонарду Коэну!
Обращаюсь к вам обоим, а не поодиночке:
нет времени с каждым в отдельности расставлять точки.
Нужно молитву еще дочитать,
долго ль коротко ль под окном ожидать.
Повторюсь и повторять не устану донца:
цель — превратить Коэна в рогоносца.
Версия эта порядком мне льстит:
Ведь здесь имя мое то и дело звучит.
Что действительно мне не мило –
Мало что все это изменило:
друг как был – так и остался другом,
даже невеста, и та — подругой.
Не долгий все же отмерен срок,
Хватит с вас обоих и этих строк.
Вы не поверите: я все бронзовею и бронзовею,
и этот процесс идет все быстрее.
Постепенен он и состоит из этапов,
на данном этапе я становлюсь прахом.
Исаиа
Посвящается Дж.К.С.
Средь пряных специй гор благоуханных
возносят города жемчужные хоромы и шпилей филигрань.
Прекрасней Иерусалим от века ль был, чем ныне?
Паломники – несть им числа, – во храме,
полузабывшись в ритмах монотонных тимпанов и цимбал,
застыли ниц пред славою священного обряда.
Подобно драгоценным изваяньям вышагивают
дочери Сиона, воспитанные в грации и неге,
каменьями играют украшенья на стройных их ногах.
Правительства посажены в чертогах.
Судейские с осанкой горделивой и неподкупностью во взоре
блюдут закон в суде, тем празднуя святую справедливость.
Ремесла и торговля повсеместно пустились в буйный рост
как свежие побеги под благотворным действием дождя.
Монеты отчеканены на славу: сияют будто листья теревинфа
в лучах во славу дня всходящего светила.
Так почему ж стенает и возопиет Исаия:
мол, Иерусалим в развалинах лежит
и все, мол, города и веси пламень гложет?
На холмах Гелбуи благоуханной
от века безмятежней были ль пастухи?
А скот – тучнее, а овечья шерсть — белее?
Куда ни кинешь взгляд — повсюду кедр, инжир, плодовые сады,
с рассвета до заката там парфюмеры множат ароматы.
А в копях самородков никак не меньше, чем зернышек граната в плодах.
Грабительство пресечено, с дорог исчезло вовсе.
Пути ж прямыми стали как стрела.
И годы тучных урожаев в преданье превратили голод.
Враги? Ну что за праведное государство,
да без врагов,
но молодые воины сильны, а лучники искусны,
и промаха не знает их стрела.
Так отчего ж не унимается Исаия,
сей бесноватый, пустошью пропахший,
и все возопиет,
что опустела и обезлюдела земля Иуды.
Возлюбленной своей песнь ныне воспою,
в ней все прекрасно, взять хотя бы косы,
что вороненой стали черней —
их сам мятежный князь окалиной не убелит,
а взять телесную Возлюбленной красу –
ее померкнуть не заставит даже время,
иль взять ее рассудок –
сей родник пречистый законник ни один не замутнит;
одним лишь дуновеньем своим от горечи она избавит горы специй,
придав им сладость, вкус и аромат.
И вот, охваченный неутоленным чувством,
Исаия, Б-гом избранный, блуждает, наталкиваясь
то и дело на стены в изваяньях, и век их в прикосновеньи с ним,
под натиском его, мгновенно истекает. Исаия же все вертится волчком
в водоворотах пыли, в которую ввергаются и купола, и шпили…
Так гибнет церемониал: вот Святое Имя на полуслове
стынет на кончике кантора языка; страницы Торы блекнут,
общины – в рассеянии, хиреют, а вскорости – и вовсе смолкнут.
В кругах пророка грозного блужданий
дубы и кедры, давшие ему ночной приют,
до срока рушатся, золою обращаясь,
сады цветущие уносятся вслед ветру
подобно черным стаям встревоженного воронья.
И скалы вновь ввергаются в морские воды, а воды — высыхают.
Когда же наконец с пророка уст слетит тот звук,
что призван снять проклятье с Всевышнего прогневавшей страны,
все люди, что пребудут в рассеяньи,
узрят, — свидетельствуя об этом как о чуде, —
сколь неописуемо прекрасен лик каждого из них.
Из Года Прошлого Пришелец
(Л.Коэн)
Струят дожди на прошлогодний лик
Кифара иудейская безмолвна
И карандаш привычно не скрипит
По савану бумаги, что неровно
К доске приколот словно манускрипт
С краями рваными и тенями от кнопок.
Небесный свет как барабана плоть
Мне в ней не суждено заштопать рану
А дождь смывает самописца кровь
С трудов из года прошлого пришедшего Адама.
Я был знаком с миледи, что в солдаты играла дни и ночи напролет
И каждому из них внушить пыталась,
Что Девой Орлеанскою слывет.
Я тоже был той армии солдатом, недолго, может быть, но тоже был
За честь тебе спасибо, Жанна, даром,
Что больших почестей я там не заслужил.
Я не рожден для славы и баталий, хоть китель и ношу не формы для
Оставшимся ж лежать на поле брани:
«Спокойной ночи вам и крепких снов, друзья!»
Два древних рода свадьбу затевали, случись и мне присутствовать при том.
Там Вавилонья мыслилась невестой,
А Вифлеем – заправским женихом.
Невеста трепетная под венцом, нагая, стояла в ожидании меня.
Как в оргии ночной — лиха беда начало,
Нам робость жениха лишь придала огня.
Тела упали в чувственном экстазе, плоть обернулась бархатом кулис.
Раздвинув их, в потемках, различил я гада,
Что с жадностью свой хвост гремучий грыз.
Иные женщины страдают по Исусу, другие Каину всю жизнь свою верны.
Мы Твой алтарь пятою попираем
С мечами руки вверх вознесены.
Восславлю я того, кто мне укажет обратный путь к началу всех начал,
Когда Исус был месяцем медовым,
А Каин крови брата не взалкал.
Исходит весть из всех сусальных Библий, переплетенных кожей на крови,
О том, что край суровый и пустынный
В пески сзывает снова чад своих.
Из года прошлого пришелец под дождем
Стоит за часом час
Недвижим, как громом поражён,
А молви он хоть слово, всё б изменилось враз:
Вершины гор — в Тартаре, а любящих сердца –
На солнечный Парнас.
Небесный свет как барабана плоть.
Мне в ней не суждено заштопать рану
А дождь смывает самописца кровь
С трудов из года прошлого пришедшего Адама.
Вальсирующие
(по мотивам песни Л.Коэна «Dance Me to the End of Love»)
Вальс кружит до твоей запредельной,
В тон пылающей скрипки красы,
Провальсируй меня сквозь напасти,
До прозрачной и тихой воды.
Тебе стану оливкой ветвью,
К дому голубем путь укажи,
Так кружи меня в вальсе, родная,
До заката любви докружи.
Красотой твоей дай насладиться,
Когда нет постороннего глаз,
Насладиться дай томным движеньем
Вавилонских запретных прекрас.
Покажи то, что мне лишь позволишь,
Тот предел, что лишь мне превзойти,
Ты кружи меня дальше, родная,
До заката любви докружи.
Вальс к венцу неуклонно подводит,
Кружит нас поверх стольких голов,
Так вальсируй меня все нежнее…
Больше, дольше – во веки веков!
То спускаемся ниже, то выше
Нас возносят потоки любви,
Мы вальсируем дальше, родная,
Ты кружи меня, больше кружи…
Провальсируй меня до младенцев,
Что уж просят их свету явить,
Проведи за кулисы лобзаний,
Истончивших материи нить.
Время полог жилища отринуть:
Так изношен, уж нам не зашить…
Ты кружи меня дальше, родная,
До исхода мы будем кружить.
Вальс кружит до твоей запредельной,
В тон пылающей скрипки красы,
Провальсируй меня сквозь напасти,
До прозрачной и тихой воды.
Прикоснись ко мне шелка рукою
Иль рукою в перчатки шелках.
Ветер вальсом кружит и уносит
За предел горизонта мой прах.
ВОТ ПОЧЕМУ Я ЗДЕСЬ
Мне все равно, лгали ли другие
Я – точно лгал
Мне все равно, плел ли кто козни против любви
Я-то точно плел
Кому может быть по нраву атмосфера пыток и страданий
Я же мучил и пытал
И это грибовидное облако тут не при чем
Не будь его, ненависти бы у меня не убавилось
Послушайте
Я бы все равно делал все то же самое
Даже не будь страха смерти, страха небытия
И не нужно лить мне на голову как какому-то алкашу
Поток отрезвляющих фактов
Мне не нужно никакого универсального алиби
Как пустая телефонная будка ночью – прошел мимо нее
А она возьми и застрянь в памяти
Как зеркало в фойе кинотеатра, в которое все почему-то смотрятся
Только на выходе
Как нимфоманка, связавшая тысячные толпы
Узами молочного братства
Я жду
Персонального покаяния от каждого из вас
СКРЫТАЯ ТРЕВОГА
Твердит как в горячке:
«Жизнь моя ада хуже».
При этом запястье прячет
И лагерные номера тоже.
Еще бы, рука в порядке
Ни ссадин, ни даже родинки.
Об этих тавро лагерных
Он узнал из военной хроники.
Запястье упорно упрятывает
Под скрещенную ногу.
Собутыльники не прознают
Про скрываемую им тревогу.
Ропот все нарастает:
На запястье ничего нет!
Рюмку поднять не смеет.
Да и как посметь, как посметь!
Гвалт все нарастает
Он же – воды тише.
Знает, что ровным счетом
Там ничего не увидишь.
НЕБЕСА
Великие разминутся
Не задев друг друга
И даже не удостоив взглядом
У каждого из них свое пламя
У каждого из них своя отрада
Одному до другого нет дела
Куда серьезней деянья им совершить надо
Разминутся между собою громады
Запечатлятся в небес многограньи
Зайдутся в бесконечном смехе
Великие между собой разминутся
Подобно астралам в разные времена года
Подобно кометам в разные столетья
Огонь на огонь
Не притушит пламя
И смеха сталь не покроет ржа
Минуют великие один другого
Не задев друг друга
И друг на друга глаза не скося
Одного им лишь надо – знаний
Разминутся великие в мироздании.
ГИТЛЕР
Пусть бы уж с миром почил в истории,
Мощи мощами, провонявшие мазутом,
А рядом с ним прихвостни и шестерки
Пусть бы уж дрыхли нашего мака покрытые ковром.
Отряды СС вновь всплывают в сознаньи,
Где все начиналось и, главное, откуда
Мы выпустили их в нашу пустую жизнь, люди,
Вот и бередят они наш покой с разными прочими тенями.
Какое-то время еще противлюсь серебристым «эмкам»,
Чинным парадом проплывающим через мои мысли,
И затыкаю микрофоны пучками цветов пожухших,
Прямо из кровати, что исчезает в жерле жестокого века.
Бесполезно. Ведь они обернутся маками
Средь могил и новых библиотечных полок
Громадье планов фюрера, его волевой подбородок
Кажутся до боли знакомыми душам, пребывающим в мире.
КРУШЕНИЕ МИРСКОЙ ЖИЗНИ
С работы живодер вернулся как-то
Ну, выдался и денек – сплошная пытка.
Не забыл прихватить и свои аксессуары
В черном кофре в уголок их поставил.
Жена вонзилась в самое больное место
Так не кричали все его клиенты вместе.
Не жизнь, конечно, у нее, а Дахау,
Понял живодер: карьера полетела на х…
Ничего другого не оставалось
Понес на рынок и кофр, и аксессуары.
Сбыл все оптом и поодиночке
Должен же мужик что-то приносить жене и дочке.
МУЗЫКА, ЗАСТИГНУТАЯ НАМИ ВРАСПЛОХ
Посмею еще раз предупредить
начальство
что виски – стопроцентная вода
а шубы сторожит сифилитичка
со стажем
что ж до оркестрантов –
все монстры, все из бывшего гестапо
и все ж, и все ж
коль собрались
на Новогодний бал
а у меня на языке саркома
то водружу дурацкий я колпак
на сотрясенье мозга своего
и в пляс пущусь
ГИДРА 1960
Бело все то, что движется привольно,
Морские волны, чайки, паруса,
В них неподдельна чистота движенья,
Вот только боль, как боль преодолеть.
Не смей и думать о покое в мире.
Иль утешенье – кто бы и когда мог приручить его?
Наверно, и не сможет. Но боль,
Не сможет и она, как темень, объять сей свет.
Насильно подави в себе страданье,
Отринь наивных видений черед
И столь же глупых предостережений – вода они
Для тех, кто должен быть сожжен.
Есть безнадежность в петушином крике
И черепе козлином. Скальпели ж
Взойдут подобно темно-алым макам,
Коль скоро истинно в них этот цвет узришь.
Из Битлз
- Да будет так
- Собирайся в путь, приятель, в земляничных кущах тех…
- Равнодушие
- Чтоб жизнь была полнее, да пребудет со мной любовь моя…
Да будет так
(П.Маккартни – «Битлз»)
Счет исчерпается дням светлым
Наступит черных дней черед,
Но явит мне свой лик Мария
И мудро молвит: «Все пройдет».
И в час глухого лихолетья
На гребне страхов и невзгод
Меня умиротворит Мария
Тем словом мудрым: «Все пройдет».
Да будет так! Да, будет, будет!
Пусть все пройдет, да не пребудет.
Сердец разбитых лед растает,
Согласье к людям снизойдет.
Ответ в ночи свечою светит:
«Да будет так. Пусть все пройдет».
Пусть расставанья неизбежны
Тем ближе радость новых встреч.
Пусть все пройдет, но все ж как прежде
Прольется праздничная речь:
«Да будет так, в веках пребудет
Лелей надежды луч златой,
Что за пределами сознанья
Мы снова свидимся с тобой».
Пусть тучи застили полсвета.
Тот свет незримый, неземной
Нисходит пеленой завета,
Как нимб струится надо мной.
Под звуки музыки волшебной
Развеется последний сон —
Марии ликом отражен.
И снова мудрость вековая
Над миром крылья распростет:
«Все преходяще, все прейдет.
Не вечен круг вращенья буден
Вся наша жизнь – лишь эпизод».
Земляничные поля – на века
(Дж. Леннон – «Битлз»)
Собирайся в путь, приятель, в земляничных кущах тех
Мало что материально, ценить что-то – вовсе грех.
Земляничные поляны, земляничные поля
Будьте вы благославенны
Да пребудете в веках!
Жизнь не так уж и несносна
Верь, дружок, закрой глаза
Чем-то в жизни стать не просто
Мне ж все впрочем – трынь-трава!
Земляничные поляны, земляничные поля
Будьте вы благославенны
Да пребудете в веках!
Покусится кто едва ли
На судьбы моей шесток.
Ты поди к нему приладься
Он не низок, ни высок.
Земляничные поляны, земляничные поля…
Часто, впрочем, нет – порою
Мниться мне, что я – не я
Воды чистой сновиденьем
Жизнь привидится моя.
Что ж все в общем-то не плохо
Хоть и худо, хуже – нет
И хотел бы согласиться,
Да сведется к «нет» ответ.
Земляничные поляны, земляничные поля
Будьте вы благославенны
Да пребудете в веках!
Равнодушие
(П.Маккартни – «Битлз»)
Не в радость день. Душа боль источает.
Все добрые слова её – ничто,
Когда ты осознал, что больше ей не нужен.
Она встаёт и макияж наводит
Неспешно, будто в полусне.
Ей никуда спешить уже не стоит,
Нет больше у неё нужды в тебе.
Глаза её зияют пустотою,
Нет больше в них ни искорки любви,
Ни слёз по ком-то пролитых,
А длиться бы да длиться той любви.
Не можешь без неё. Нужна тебе безмерно.
Её словам о гибели любви не веришь ни на миг.
Уверен, что нужда в тебе как прежде.
Но пустота в глазах. Нет ни любви,
Ни жалости по поводу её утраты
Ничего…
Остался ты, она – уж за порогом
В ушах звучат последние слова:
«Да, раньше был один, в ком я нуждалась,
Но он ушёл. Уж лучше я одна».
Уходит день, душа скорбит и ноет,
А в скорости настанут времена, когда
Все те слова, что сказаны, наполнят
И переполнят твоё чело.
Её ты не забудешь.
Взгляд холоден и пуст.
Ни искорки любви в нём, ни слезинки…
А мог бы стать длиною в жизнь роман.
И здесь, и там — повсюду
(П. Маккартни – «Битлз»)
Чтоб жизнь была полнее, да пребудет со мной любовь моя.
Здесь
Днесь и ночь вести отсчёт столетьям
И лёгким взмахом маленькой руки её
Всю жизнь переменить.
Никто не усомнится в возможности сего.
А там,
Там в волосы её персты свои вплетаю,
И мысли в унисон: чего ж ещё желать;
Чу, молвит кто-то, разве невдомёк ей, что там уж он.
Везде она мне мнится.
А вместе мы, и нет нужды иной:
Любить её – встречать везде и всюду
И веру разделять в бессмертие любви.
В глаза её глядеть, где вечно я пребуду.
Нет более высокой у меня мечты.
Так вечно буду я: не здесь, так — там;
Не там, так — здесь. И… всюду.
Из С.Квазимодо
Оставшаяся среди цветущих трав
(С.Квазимодо)
То смутное время года безошибочно угадывалось по скорбным потокам дождей, проливаемых по ночам; по изменчивым облакам, этим легким, самых причудливых форм, яслям, раскачиваемым небесами.
Настал мой смертный час.
Между небом и землей оказался мой последний приют. В кругу тех чудных женщин, что мне когда-то довелось узнать: своими нежными голосами они вновь и вновь
вторили мое имя.
А мать, моя бедная мать – с годами она стала только краше – вся в цветах, выбирала из них самые нежные и осыпала ими мою голову.
Вот уж и ночь на дворе. Небесные светила, точные и безжалостные как само время, следовали тайными курсами извилистых и сверкающих золотом орбит.
Все вокруг, ставшее вдруг изменчивым, непостоянным, заманивало меня в самые укромные уголки Вселенной, чтобы поведать там о разверзшихся садах и о сути
всех вещей – смысле жизни.
Но сердце не оставляла боль – боль от последнего «прости» той вечно юной и прекрасной, что навсегда осталась среди цветущих трав.
…Цветы. А ночью я сзываю в гости деревья
Больничная стена и тень моя на ней.
На тумбочке цветы, а ночью я сзываю в гости
платаны и дубы с опавшею листвой – не желтой, а белесой –
из парка под окном.
Монашенки не будут говорить со мной о смерти.
Сутаны их колеблет мнимый ветер.
Ни юность, ни сердечность им не в диво;
усердием молитвы искупают они обет,
что сами возложили на себя.
А я, я гостем чту себя в сием миру.
Под саваном простынь я, не смыкая глаз,
покоюсь на земле.
Возможно, смерть – болезнь моя.
Но с жаждой я ловлю все звуки жизни.
Я их не понимал. В условном наклоненьи
Я путаюсь, хоть знаю: не спастись.
Я буду смерти верен, как и жизни – был,
И телом и душой, во всяком их движеньи,
Доступном мне.
Вот снова, невесомо, что-то, меня опередив,
в даль мигом унеслось…
Час терпеливо ждет. Чего? – Когда вконец сотрется
та мизерная грань меж видимостью сердца колебанья
и краем бытия.
Из Дип Перпл
Апрель
(Блэкмор / Лорд – «Диип Пёрпл»)
Апрель воистину жесток:
Уже б и солнцу вышел срок,
Но мир как будто бы во мгле.
А лишь рассеется она,
Как тут же вешний дождь пройдёт,
Поля страданьями зальёт.
И непонятно ни мне, ни тебе,
Почему воздымая очи горе,
Туда, где должна быть неба лазурь,
Где должна быть ты, – лишь пунцовая хмурь.
Спроси, отчего тебя в небе нет?
Лишь расплачусь, не в силах найти ответ.
Быть может, внезапно, в какой-то момент
Забудусь я, обретя былой свет,
Но тяжесть вернётся силой свинца –
Ощущенье Апреля, без конца,
Апреля холодного как ложе вдовца.
И пусть в тенетах моей души
Мысль сквозит, что не так уж дела плохи.
Ничего в том обмане отрадного нет,
Коль не радует сердце солнечный свет
И весна в ночь ненастную шлёт привет.
Серое небо на голубом,
Серое небо, где б нам быть вдвоём.
Спроси, почему тебя в сердце нет,
Лишь расплачусь не в силах найти ответ.
Да, не в силах узнать ответ…
Слепцы
(Лорд – «Диип Пёрпл»)
На глади вод я вижу отраженье:
Линяет осень – лета дщерь,
И с приближеньем года завершенья
Зима крылом уже стучится в дверь.
В туман своих раздумий погружён
В барашках волн я вижу шторма приближенье.
Неведомы мне были дум твоих мечты
Как горек ныне одинокий плод забвенья.
А там, в воде, что за гримаса грусти:
Уходит тихо в глубь, печальное лицо?
Ах, если б смена лет в моей являлась власти,
Нашёл бы и тому, как в пиите, резон.
В разгар июля запорошит вьюга.
Откуда вдруг нагрянула она?
Душа твоя всегда была потёмки.
И скорбь моя стремится в небеса.
В те лета дни мы к солнцу устремляли крылья,
И таяли они от зноя жарких слов.
Мгновенно провернулся жернов лихолетья,
Низвергнув всех нас в прошлое, слепцов.
Тут камень рухнул на зерцало вод,
Разрушив дщери лета нежный свод.
А я, я взор отвёл, воспоминаний полн,
О года временах, что за печальный стон!..
И хлынул дождь средь голубых небес.
Пришла зима.
Душа твоя – потёмки.
Лишь скорбь моя стремится в небеса.
Тени преследуют
(Лорд / Пейс – «Диип Пёрпл»)
Вслед за ордами теней, —
Выдаёт их лишь дыханье, —
Карл и джиннов в сто аршин
Полнят спальню очертанья.
Шум дыханья режет слух,
Прежде чем совсем растает.
С улицы прорвётся смех,
Ночь любовью наполняет.
Лёд сковал моё сознанье,
Шарит в мраке по кровати.
Наяву я будто мёртвый,
Алый цвет сменяет жёлтый.
Об одном молю я Голос:
Низвести меня в Потёмки,
Так устал, рассвет не близок,
Сонм теней крадётся томных.
Из Пинк Флойд
- Солнечное затмение
- Учебный полёт
- Отзвуки
- Повернувшись спиной
- Птицы морские
- Узкая дорожка
- Зелёный – цвет, присущий…
- Время
- Был бы ты здесь
- Буревестник
- В лучах безумного алмаза…
Солнечное затмение
(Роджер Уотерс – «Пинк Флойд»)
Всё, что предержишь
Всё, что узришь
Всё, что ты вкусишь
И всё, что свершишь
Всё, что ты любишь
И что невзлюбил
Всё, во что веришь
И что сохранил
Всё, что ты отнял
И всё, что создал
Выпросил, вымолил, занял, украл
Всё, что ты строил
И что разрушал
Всё, что задумал, алкал иль сказал
Все, кого встретил
И всё, что презрел
С кем враждовал
Помириться ль успел?
Всё, что пребудет
И всё, что прошло
Что наступить еще только должно
Всё, что под солнцем – Песнь песней одна
Только вот солнце затмила луна.
(Солнца же диск затмила луна)
«Воистину нет так называемой невидимой стороны луны,
Ибо вся луна – это сплошной черный диск.»
Учебный полёт
(Гилмур / А.Моор / Б.Эзрин / Дж.Карин – «Пинк Флойд»
В даль траурной ленты простёртая длань,
Тоской безвозвратной сквозит эта даль.
Вслед за воображеньем в стремнину ветров
Рассудок свободный умчаться готов:
Смертельного риска глубины постичь.
Как фатума мне превозмочь паралич?
Взгляд вперился прочно в небес круговерть,
Язык же врос в нёбо как я – в земли твердь.
Края моих крыльев уж скованы льдом
Советам не внял, всё мечтал о своём
Нет штурмана, что путь подскажет домой
Мозг пуст, сердце – камень: прощаюсь с землей.
Взгляд вперился прочно в небес круговерть
Язык же врос в нёбо как я – в земли твердь.
Парю над планетой, на крыльях молитв,
В пустынном пространстве парит пар как нимб.
Скользит моя тень по горбам облаков,
Глаз влагой наполнен, пролиться готов.
Зари свет не сможет нарушить мой сон,
Что душу несёт сквозь ночной небосклон.
Ни с чем не сравнимо то чувство внутри:
Вершина блаженства… Навечно замри!
Мысль вперилась прочно в небес круговерть
Язык же врос в нёбо как я – в земли твердь.
Отзвуки
(Мэйсон/Гилмур/Уотерс/Райт – «Пинк Флойд»)
Высоко в небе альбатрос
Легко парит в струе эфира
Во глубине ревущих волн
Коралл плетёт сады порфира.
В них эхо призрачных времён
Зыбит песок и вязнет в нём.
Мерцает бездна изумрудом.
Нам к суше не указан путь
На «что» и «как» в ответ – молчанье,
Но что-то тронулось в сознаньи
И вот уж к свету мысли льнут.
Две пары незнакомых глаз
Друг с другом встретились в тот час,
И, став тобой, себя в тебе я вижу
Тебя я за руку возьму
Сквозь суши твердь препровожу
И чрез тебя всё лучшее в себе познаю.
Никто нас в путь не призовёт
Не принудит потупить очи
Никто речей не заведёт…
Как к солнцу вырваться из ночи?
Безоблачностью что ни день
Ты с глаз моих сгоняешь тени
И призываешь встать с коленей,
А сквозь глазницы толстых стен
На крыльях света сонм струит
Посланцев утренней зари.
Никто мне на ночь не споёт
Никто мне очи не сомкнёт
И в ширь развёрстого окна
«Внемли!» — кричу сквозь небеса.
Повернувшись спиной
(Гилмур / А.Мур – «Пинк Флойд»
Повернувшись спиной
К нуждам сирых и падших
Не поймешь смысла слов,
Исходящих от них:
«Отзовутся в душе
Стоны калик скорбящих
Или встанешь в ряд тех,
Кто взирает спиной».
И неведомо как
Свет сменяется тенью,
Мраком ночи укрыв
Всех нам близких людей –
Невдомек, кто кем был,
С тяжким камнем на сердце
Как мы все одиноки
В сладких грезах гордынь.
Ночи страшен полет
День бежит торопливо
В край безмолвья, где слов
Молчаливый аккорд –
Странен смысл речей,
Но чарующ и пылок
Перемены сулит
Шелест крыльев ночных.
Взгляда не отводи
От убогих и слабых
И в душе не презри
Холод сердца внутри
Мир на всех поделён
Не взирай равнодушно.
Иль пустая затея –
Встать к проблемам лицом?
Птицы морские
(Роджер Уотерс – «Пинк Флойд»
Мощь волны крушится пылью,
Ввысь летит, орлу взгляд застит,
С воем ветер рассекая,
Моряков зовёт в пучину.
Слышу лишь крик чаек в небе
Вижу лишь твою улыбку.
Ввысь прибой стремит волною,
Всё собою застилая,
Пухом сладким мгла искрится,
Грозди сыплет самоцветов
На скалу, где мы сидели,
Высь небес обозревая,
Море – россыпь изумрудов.
Слышу лишь зов чаек в небе,
Вижу – лишь твою улыбку.
Вал девятый мчит на берег,
Настигает стены замка,
Сокрушая их в руины.
Серебром пестрит зубатка
Пузырьки налим пускает
В глубине моих просторов.
Узкая дорожка
(Дейвид Гилмур – «Пинк Флойд»
В путь пустись,
Что к тьме ведёт, там, на севере, царящей
Лица встречных всё поймут
Ведом свет им звёзд манящих.
Время отдохнуть немного
Чреслам ноющим дать роздых
Ночь тебя опережает, приглашая вновь в дорогу
И не смеешь отказаться.
Слышишь птиц ночных призывы
Недоступен смысл их трелей
Видишь вновь себя бредущим.
(Гнёт стези не отпускает
Путь осилит ли идущий?)
Смутных лиц крадутся тени
Рёв в ушах всё нарастает
Знаешь ты, что сам безумен,
Сила же, там за спиною, страха не преодолеет.
Время отдохнуть немного
Чреслам ноющим дать роздых
Ночь тебя опережает, приглашая вновь в дорогу
И не смеешь отказаться.
Слышишь птиц ночных призывы
Недоступен смысл их трелей
Замкнут круг кошмарных мыслей.
Мыслью вспять вернись к истокам
Жизнь, любовь, зари рожденье
День грядёт, и осознаешь:
Всё, чему дано свершится, – ночи лишь предстереженье!
Зелёный – цвет, присущий…
(Роджер Уотерс – «Пинк Флойд»)
Навис тяжелый полог синевы
Сквозь непрозрачность век тебя я вижу снова
Цвет чистоты – лучится белизна
Сквозь тела твоего летящие покровы.
Под сенью волн спокойно возлегла
Повторных видений неясны очертанья
В глазах её смеётся солнца свет
Но свет луны их полнит вновь рыданьем.
Зелёный – цвет, присущий ей вовек
Мысль искажается от глаза искрометья
И завистью связуется навек
Надежда – жизни луч и злобное проклятье.
Время
(Мэйсон/Уотерс/Райт/Гилмур – Группа «Пинк Флойд»)
Утекают прочь мгновения, испивая хмурость дня
Ты часов соришь богатством лишь пустой забавы для.
Бродишь из угла да в угол: мал отечества удел
Ждешь, покуда кто иль что-то жизни смысл вдохнет в тебя.
Солнцепек мозги уж плавит, дождь достал, ну, впору выть
Но ты молод, время – вечность, можно и баклуши бить.
Вдруг как молния пронзает: десять… двадцать лет как нет!
А ты все стоишь на «старте»! Разве «марш» дал пистолет?
Вприпрыжку пустился за вечным светилом, а оно уж садится
И круг завершив, вновь заходит нам вспять.
Солнце в общем все то же, а мы вот стареем
Дыхалка подводит, к краю ближе на пядь.
Год от года короче, где бы часом разжиться?
Планы – вдрыск, наскрести б мемуаров строк …дцать
С гордым видом на дно в духе лучших традиций
Время – «ноль», песнь пропета, где б слов еще взять?
Был бы ты здесь
(Роджер Уотерс – «Пинк Флойд»)
Впрямь ли ты отличишь Рай от Ада? Молчишь
Синь небес и печаль
Впрямь ли видишь, где зелень полей, а где рельсов холодных сталь?
Где улыбки свет, а где скорби вуаль?
Впрямь ли мог идеал свой предать, героев на тени их променять?
Лес на уголья, дома уют на холод вьюг?
Стылый комфорт на зов перемен
Неужто и вправду пошел на обмен: роль пешки в войне
На лидерства плен?
Как хочу, как молю я, чтоб ты был тут
Мы лишь души заблудшие, в сети попавшие,
Плещемся, годы ж идут и идут.
Топчем все тот же клочёк земли. Что же в итоге? Мы приобрели
Страхи постылые.
Был бы ты тут.
Буревестник
(Блэкмор / Гиллан / Гловер / Лорд / Пэйс – «Диип Пёрпл»
Он – из Ниоткуда
Хлынул вниз дождём.
Буревестник реет,
Вновь седлает гром.
Сонмы туч сгустились,
Обрывая день,
От судьбы не скрыться:
Следует как тень.
О, наездник радуг,
Небо разорви!
Буревестник здесь уж
Пробил час – умри!
Иль несись быстрее…
Вестник бури мчит…
Он с собой приносит неблагую весть
Кровью твердь земную оросишь ты днесь.
Он нас не минует…
Радуг сотрясатель
На Лихом Коне
Без Седла Несётся
В неба эпицентр.
Вниз стремглав сорвался
Вот так оверштаг!
Молнии и громы
От тебя – на шаг!
В лучах безумного алмаза…
(Роджер Уотерс – «Пинк Флойд»)
Вспомни, юным ты был,
Солнце в небе затмил.
Ныне видишь ты небо в алмазах.
Взгляд в усталых глазах
Черней дыр в небесах,
Пробуравленных блеском алмаза.
В перекрестном огне между детством и славой
Стальной вихорь унес тебя вдаль.
Не сдавайся, мишень отдаленных насмешек,
Жми, чужак и легенда, и жертва, сияй!
Тайну рано познал,
На луну завывал
В обрамленьи шального алмаза.
Тени ночи грозят,
Блики дня ослепят
И растаешь в сияньи алмаза.
Случай выбил тебя из седла сего мира.
Ветра сталь ледяную взнуздай!
И давай же, чудак, миражей созерцатель,
Жми, художник, флейтист, острожанин, сияй!
И неведомо нам,
Где ты здесь или там?
Ты — в сияньи дурного алмаза!
Слой за слоем сложи,
Меня заворожи
Небо вместе увидим в алмазах!
Будем мы почивать в тени славы вчерашней,
Убаюкает нас стальной бриз.
Ну давай же, дитя, триумфатр, побежденный!
Лже- и правдокопатель, вовеки сияй!
Из разных авторов
- Острова (Фрип, Зинфилд – Группа «Кинг Кримсон»)
- Иллюзорные вершины (Джоан Арматрейд / Пэм Нестор, в исполнении группы “Манфред Манн”)
- Один (Боно, “U2”)
- Лестница в небо (Дж.Пэйдж – Р.Плант, Группа «Лэд Цеппелин»)
- Извинений груз (Pet Shop Boys)
- Луна-парк (Pet Shop Boys)
- Благословенна будь (Джон Леннон)
Острова
(Фрип, Зинфилд – Группа «Кинг Кримсон»)
Земли потоки, лес среди воды
Смывают волны острова твердыни.
Мои закаты зыбки и бледны,
И ливня страждут лишь овраги и лощины
За дюймом дюйм сдают любви плацдарм
Потрепанные стены бастиона,
Годами отражавшие напор
Приливов и штормов морские легионы.
Здесь колыбель ветров, на острове моем.
Гранита ввысь стремится монолит,
Где чаек-плакальщиц кружит густая стая.
Фата зари-невесты медленно парит,
В лучах светила предрассветных тая.
Любовью сеть надежно сплетена —
На хитрость ловкостью ответить мышь бы рада
И встала вереска густая пелена,
Где стаи сов пугались силы взгляда.
Лиловые спустились небеса на остров, на меня спустились.
Прибрежных молов каменная твердь
Вопьется жадно в вод морских пучину,
И выбросит на брег монет старинных медь:
Пусть выпьют ради псов морских помину!
В любви равны, навеки сплетены
Деревья и земля вверяются пучине.
Покорные всесилию волны
В песок крошатся гордые твердыни
И в море исчезают.
Как и я…
Иллюзорные вершины
Джоан Арматрейд / Пэм Нестор
(в исполнении группы “Манфред Манн”)
Иллюзорных гор вершины
Вверх и вдаль устремлены,
Дать способные ответы
Тайнам жизни и любви,
И жажды жизни продолженья.
Правда тонет в искаженьи
Изреченных мною слов.
Выступаем этой ночью
К самым пикам твоих снов,
К пикам снов твоих заветным,
К тем, что высятся вдали,
Положить конец способным
Тайнам жизни и любви,
И смерти тьмы преодоленья.
Один
(Боно – “U2”)
Отлегло ль у тебя от сердца?
Перестала ль душа ныть?
Легче ль будет тебе дышаться,
Когда станет кого винить?
Ты сказала: Любовь едина
Как едина сама жизнь.
Нам в ночи одного лишь надо:
Той одной, беззаветной любви,
Что мы щедро с тобой разделим,
Но смотри, ускользнет она,
Если вовремя не прикроешь
Распахнувшийся створ окна.
Я, похоже, тебя расстроил
Горький привкус не сходит с губ?
Стрел Амура ты не познала
И мою ты прикрыла грудь…
Слишком поздно уже сегодня
Тени прошлого ворошить
Мы одни,
Но мы не едины
Серым волком нам впору выть.
Страждешь ли всех и вся прощенья?
Тщишься ль мертвых сонм воскресить?
Жаждешь ли терниев Христовых?
Вот уж лепры струится сыпь…
Разве лишнего испросил я?
Много больше, чем можешь дать?
Просочилась вода сквозь сито
Сухо, пусто, ни дать — ни взять…
Мы одни и мы одиноки,
Причиняем друг другу боль
Жизни нить урезаем сроки…
Ты сказала:
Любовь — Храм Божий
Самый высший она Закон
Всех святилищ она превыше
Возведен этот принцип в канон.
Распахнула ты настежь сени,
И тот час же повергла ниц
Предлагаешь мне боль в опору
Искаженных страданьем лиц.
Страсть — одна,
Да и кровь едина
Общей станет у нас и жизнь
Предначертанное да свершится
Выполняй предсказанье
Аминь
Жизнь одна, во слияньи
Друг с другом.
Сестры,
Братья
Куда взгляд ни кинь…
Жизнь — одна,
Но мы не едины.
Святый Боже, спаси нас
Аминь.
Лестница в небо
(Дж.Пэйдж – Р.Плант, Группа «Лэд Цеппелин»)
Свято верит она,
Злато – все, что блестит
Лестницу в небеса покупает
Твердо знает она, по прибытьи туда,
Пусть хоть все магазины закрыты,
Все ж получит она с полуслова тотчас
То, за чем путь проделан крылатый.
Путь воздушный ей в небо заказан
Вывеска на стене,
Все ж в сомненьи она
Ведь известно: не редко бывает,
Смысл двойной суть речей изменяет.
В ветвях ив, у ручья,
Певчих птах пересвист. Иногда
Мысли в омут заводят коварный.
Как-то странно все это,
Да, странно.
Чувств в груди холодок,
Как взгляну на Восток,
И душа будто рвется наружу.
В грезах виделись мне
Кольца дыма в листве
И зевак голоса отчужденных.
Как все странно,
Действительно, странно.
Прошептал чей-то глас:
Лишь попросим все враз
В Царство смысла флейтист нас проводит.
Краски новой зари
Самый стойкий узрит
И леса отзвук смеха подхватят.
Суматоха в кустах —
Ты гони пустой страх,
То весна стелит путь Май-Принцессе
В жизни есть два пути
Если долго идти,
Всегда можно сменить путь-дорожку.
Все же странно все это,
Да, странно
Гул в мозгу не унять,
Если не осознать:
То флейтист тебя в путь приглашает
Слышишь, ветер ревет,
Знала ль ты наперед,
Что твой путь сквозь эфир пролегает.
(Что опорой тебе будет воздух)
Мы стремились вперед столбовою дорогой
Тени душ обгоняли полет
Вдруг явилась она,
всем мила и близка!
Белым светом струит, доказать норовит,
Что все в золото вновь обратимо.
Тихо! Т-с-с, и до чуткого уха тогда
Заклинания звук донесется:
Когда все – это я, а я – это все,
Мы не скатимся вниз, мы подобны скале.
Марши лестницы тянутся в небо…
Извинений груз
(Pet Shop Boys)
Я ненароком в комнату вошел.
Там вы в вечерних сумерках сидели.
Глаза в глаза: любовно вы глядели.
Как громом был я сценой поражен.
На двери скрип вы обернулись оба.
Ни «ах» ты не смогла произнести,
Но с губ готово уж слететь «Прости»
За то, чему свидетелем я не был.
Молчание наполнило весь свет,
Неловкое как слон в посудной лавке.
При сердца твоего дворе, в ужасной давке,
Я вновь счастливый призван ждать билет.
Смущение не в силах превозмочь
Как будто был я сам с поличным пойман,
Решил я узел разрубить, что уж надорван,
И извинился. И подался в ночь.
Как много лет прошло, как много глупых слез
Я пролил в искупление обиды.
На новый день еще возможны виды,
Коль скоро извинений груз своих ты снес.
Луна-парк
(Pet Shop Boys)
Тени набегают на солнце
Вечереет
И Луна-парк как всегда
Приветливо распахивает двери
Ветер раскачивает луну
Шквал электрических огней
Снопы искр – во все стороны
Все это Луна-парк
Мы все выше и выше
Нас охватывает восторг
Факир, пожирающий огонь
Мы счастливы
Чертово колесо взметнулось в небо
Под наши оглушающие крики
Эй, кто здесь крайний? Не то
Корабль-призрак уйдет без нас!
В Луна-парке всегда
Тьма кромешная
А в тире всегда одни и те же
Пластиковые призы
Оставь и ты свой след
В Луна-парке
Мы все выше и выше
Нас охватывает восторг
Факир, пожирающий огонь
Мы счастливы
Чертово колесо взметнулось в небо
Под наши оглушительные крики
Что это? Гром?
Нет, но он грянет вскоре
И мы все окажемся лишь пылью
Где-нибудь на луне
Нет, нет, еще рано
Пожалуйста, не закрывайте
Луна-парк
Грянет, грянет гром…
Лишь пылью где-нибудь на луне…
Что ни вечер, то новое
Все более удручающее зрелище
И в лунатических снах
Нам слышатся вопли ужаса
А у цыганок, гадающих по руке,
Не было и нет хороших новостей для нас
Будущее Луна-парка
Мрачно и безрадостно
Но даже этот все нарастающий ужас
Вселяет в нас безумную радость
У нас есть хлеб и зрелища
И мы счастливы
Все что нам нужно
Это кружиться на каруселях
Благословенна будь
(Джон Леннон)
Благословенна ты, где б ни была,
Ветрами в космос занесенное дитя.
Уходят Духи Беспокойства прочь.
Сердцами мы срастемся скоро, дочь!
«Все кончено», — иные говорят.
Расправившие крылья вновь парят.
И знаем мы с тобой наверняка,
Что эхом прозвучат прошедшие века
В зияющем отверстии кольца.
Благословенна будь, кем бы тебе ни стать,
Тебе ж, не устающему качать,
Быть теплым и добросердечным впредь
И странности любви уразуметь.
И ныне и во веки всех веков
Не преходяща будет пусть любовь.
