КОНЦЕРТ Ф.КЕМПФА (ФОРТЕПЬЯНО)
Москва, Большой зал Консерватории
Январь 2007 г.

• Под хорошую музыку и поспать не грех.
• Митя (сын автора) — просто дилетант. Настоящие профессионалы, любители поспать под хорошую классическую музыку, сразу же устраиваются поудобнее, как правило, в позе задумчивости, медитации или моления и почивают себе со всеми удобствами и, не давая повод заподозрить их в общении с Морфеем; сразу и не поймешь, спят ли они или действительно задумались, медитируют, молятся…
• Надо Мите после 12 вечера классическую музыку ставить: может, хоть тогда будет ложиться не в ночь-полночь. Замечаю, что особенно сладко ему спится под Баха. Под Рахманинова – так, легкая дрема. Шопена можно не беспокоить: хоть глаз выколи…
• Юля (жена автора) правильно сделала, что не пошла: с учетом того, что сейчас она вновь пытается реанимировать свои былые навыки игры на пианино, прослушать концерт такого мастера, как Ф.Кемпф – только комплексы наживать…
• Молодые на концертах классической музыки зачастую засыпают, а вот старики — нет. Наверное, потому, что музыка ассоциативна и вызывает в силу этого определенные воспоминания, ассоциации, мысли… У стариков, переполненных жизненным опытом, мыслями, воспоминаниями, музыка ложится на благодатную почву, в то время как у молодых такой почвы еще просто нет.
• Музыка точно не порождение этого мира. Музыка — запредельна, она – отголосок других миров.
• На концерты классической музыки нужно ходить, чтобы подзаряжаться энергией других миров.
• Слушать траурные марши живым – в этом что-то есть. Может быть, это как подглядывание в замочную скважину?
• Траурный марш Шопена: от драмы к элегии, от элегии к умиротворению, от умиротворения к благости… Жаль, что у Шопена в финале вновь звучат драматические нотки… Жаль с философской точки зрения, с точки зрения философии смерти.
• Три автора – три столетия. Если музыка действительно отражает дух своего времени, то век Рахманинова – ХХ век – самый богатый, самый насыщенный, самый драматичный… В нем есть все!
• Рахманинов – это какая-то бесконечная весна! Даже в воздухе, в спертом воздухе концертного зала, повеяло какой-то весенней свежестью…
• Бурные аплодисменты в конце вечера симфонической музыки – это еще и чувство радости слушателей по поводу завершения этого в некотором смысле испытания нервов, терпения… К счастью, сегодняшний вечер это практически не этот случай.
• Ну, хорошо слушатели: посидели, послушали… Как говорится, в одно ухо влетело, в другое – вылетело, что-то затронуло определенные струны, осталось в сердце, на душе… Но музыканту-то, как жить музыканту со всеми этими мирами в душе?
• “Consolation” Листа на бис – это был исключительно тонкий ход Кемпфа. Только ради подобных моментов, может быть, и надо ходить на такие вечера. Именно моментов… Но тут же он сам, своими же руками все и испортил: вслед за «Утешением» на тот же бис исполнил какое-то игривое произведение, которым – да, продемонстрировал все свое виртуозное мастерство, но напрочь перечеркнул то, что только что породил в душе Ф.Лист. Вот так амбиции убивают искусство, желание лишний раз и неуместно покрасоваться – вкус…

МЫСЛИ, НУ КУДА ОТ НИХ ДЕНЕШЬСЯ…

МЫС НАКСОС, Г. ТАОРМИНА, СИЦИЛИЯ
Октябрь 2007

•    Сицилия! Любил бы я тебя, когда б не летний зной, не цены, не медузы…

•    В ходе пребывания в Таормине, на берегу прекрасного залива Наксос, мне довелось услышать, что с одним  российским туристом приключилось несчастье – инфаркт. Дай Бог ему здоровья, конечно, но в этот момент мне кощунственно подумалось, что умереть в этом сказочном месте – это красиво!

•    Осень для меня в творческом плане, наряду с ранней весной, самое плодотворное время, но видимо, для этого нужно быть в Москве, так как в Наксосе как-то не особенно «творится». Уехав из Москвы, я тем самым изменил не только месту, но и своей музе…

•    А «не творится» в Наксосе, наверное, потому, что здесь свидетельствуешь о совершенстве творения, творения, которое невозможно превзойти. Остается только копировать и описывать…

•    Человеку Богом даны глаза, чтобы видеть, уши — чтобы слышать, язык — чтобы говорить… Вот только ручка, чтобы писать, не Богом дана.

•    Именно здесь, на берегу залива Наксос, открылась мне истинная слабость человека, с одной стороны,  и его истинная сила и величие – с другой. Грандиозная масштабность пейзажа, сочетающего в себе сразу три безмерные стихии: небо, море и горы – с одной стороны, низводят человека со всеми его творениями: домами, самолетами, яхтами и поездами – до положения мелкой букашки, ползающей по безмерному телу земли, теряющейся в ее просторах, едва ли не бесследно исчезающей в них. Но в то же время творения ума и рук этой «букашки» преодолели и продолжают преодолевать все три названные стихии, каждая из которых в тысячи, миллионы и даже миллиарды раз превосходит силы человека. Действительно, уже на первых порах своего развития человек пересек морские пространства и преодолел горные хребты и вершины. Научился строить дома, противостоящие силам ветра, дождя, непогоды и даже силам подземной стихии. Чисто физической неспособности противостоять силам природы, таким как цунами, эпидемии, извержения вулканов, землетрясения человек противопоставил упорство, и вот на том же месте, где неоднократно случались трагедии – результат гнева и мести богов – вновь стоят дома, вспахивается земля и цветут сады и виноградники! Несмотря на всю свою физическую немощь, человек пробурил недра и прошел сквозь горы. И стоят они, величественные и могучие, но мы-то знаем: гордость и неприступность их уязвлены: их твердь подобно девственной плеве насквозь  пройдена человеком, и через нее без труда теперь идут вереницы поездов, автобусов, автомобилей…
И, наконец, воздушные просторы: их так же, как и морские, вдоль и поперек бороздят и стремительные лайнеры, стрекочущие вертолеты и даже миниатюрные авиетки и дельтапланы.
Есть поэтому великая логика в переходе человека на определенном этапе развития от многобожия к монотеизму. Многочисленные боги Олимпа, отождествлявшиеся с различными природными стихиями, были в какой-то момент побеждены человеком и физически, и морально, а раз так, то должны были низвергнуться со своих высот. Человек утратил страх перед олимпийцами, а вместе со страхом — и уважение к ним.
Но, расправившись со всеми известными силами этого мира, человек ощутил наличие и присутствие еще одного – мира неизвестного и страшного именно этой своей невещественностью, а посему своей принципиальной неисследовательностью и, следовательно, непознаваемостью. Физика закончилась, началась метафизика.

•    Люди подобны растениям: только лава остановилась, они уже присматривают себе новое место жительства.

МУЗЕЙ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА ИМЕНИ КОРОЛЕВЫ СОФИИ

Мадрид, ноябрь 2008 г.

Хочешь вновь стать счастливым? Обрести былую любовь к жизни? К прекрасному? – Сходи в Музей Современного Искусства в Мадриде! В экспозицию современных, в основном испанских авторов. На 4-м этаже…

В залах 4-го этажа убеждаешься: при определенных условиях все может стать произведением искусства. Вставь в рамку, поставь на постамент, размести в музее… Кто осмелится сказать, что это не искусство?!! Альтернативное, другое, для избранных… — да! Но сказать, что это не искусство, не осмелится никто… А жаль…

Здесь, в Музее Современного Искусства, мне, честно говоря, больше всего  понравились не выставленные экспонаты, а серьезные, сосредоточенные лица зрителей и прелести местных и заезжих jeune-filles. Как-то явно по-особому они здесь смотрятся…

Как правило, зрители довольно резво проходят мимо выставленных и вывешенных шедевров сегодняшнего дня. Особо не задерживаясь. Достаточно, однако, было мне задержаться у одного из них, а тем паче начать что-то записывать или зарисовывать, как тут же и другие начали замедлять шаг, приостанавливаться, всматриваться, вчитываться…
Действуя таким манером, я, в частности, резко поднял статус некоего Герхарда Рихтера (Gerhard Richter) и его квадриптиха под названием “Green Blue”. Я несколько раз перепроверил – неизменно работает… Хоть договор с авторами заключай по популяризации их произведений!

Приходится быть постоянно настороже, чтобы не поставить сумку, не облокотиться и тем более не присесть на какое-нибудь произведение искусства, искусно стилизованное под случайно забытые строителями или уборщиками предметы.
С другой стороны, это, наверное, единственный в своем роде музей, где экспонаты можно совершенно свободно трогать руками.

Среди скульптурных групп на меня самое больше впечатление произвел одиноко стоящий стул, изящностью своих выгнутых форм явно выделявшийся на фоне примитивных линейных форм пола, стен, проема, прохода из одного зала в другой, потолка… Впечатление нарушила смотрительница, вернувшаяся на свое место и прямиком усевшаяся на это произведение искусства.

В разделе скульптуры должны, просто обязаны выдавать каски и другие средства безопасности и охраны труда. Только в данном случае, наверное, не труда, а лицезрения, что ли…

Эта королева София  — уж не тещей ли она была короля, при котором создавался этот музей?

Везде царит абсолютная произвольность названий! Например, Gipsy Kings! А почему, скажем, не Moody Blues? Или не Procol Harum? В целом авторы в названиях своих работ  вполне могли бы посоревноваться в остроумии с рок-музыкантами…

Спору нет, все это в высшей степени оригинально, ни на что не похоже, в известном смысле уникально… Вопрос, однако, в другом: насколько все это надо?

На выходе всматриваюсь в спокойные, умиротворенные лица входящих… Несчастные, они еще не догадываются, что их здесь ждет!..

Лично я на выходе из экспозиции 4-го этажа чувствовал себя персонажем «Герники»!

После просмотра экспозиции 4-го этажа я вошел в стеклянную кабину и шахту лифта, откуда во всей своей красе открывалась панорама неоклассического Мадрида… И простоял здесь никак не меньше получаса не в силах оторваться от вновь открывшейся мне прекрасной реальности. Затем вздохнул и нажал кнопку второго этажа, где меня ждало продолжение экспозиции. С трудом преодолел искушение сразу же нажать кнопку нулевого этажа…

Все остальное спорно, но с одним не поспоришь: современное искусство учит тебя как-то по-особому ценить и любить жизнь…

Отчаявшаяся душа! Прежде чем нажать на курок, открыть ручку газового крана, сделать роковой глоток… – сходи на 4-й этаж Музея Современного Искусства, что в Мадриде, а потом выйди на улицы и площади этого прекрасного города. Гарантирую, ты увидишь жизнь и себя в ней в совсем другом свете!..

Вот вам и ответ на вопрос, поставленный выше – кому и зачем все это надо? В большей или меньшей степени надо всем, чтобы вспомнить, что жизнь в конце концов все-таки прекрасна!

*    *    *

На фоне искусства сегодняшнего дня (см. выше) даже самые авангардные произведения конца XIX и первой половины XX века смотрятся как самая настоящая классика. Хуан Грис, Дали, Пикассо, Миро … — да это же просто «академики»!
Ранние же работы Миро и Дали, практически все еще в реалистической манере – они просто умилительны. И главное – ни малейшего предчувствия будущей великой и скандальной судьбы!

В целом знакомство с этой, наиболее значимой частью экспозиции музея прошло серьезно, академично, по-деловому. Вся ирония и сарказм остались на 4-м этаже. Репродукции живущих в памяти картин оживали, наполнялись плотью и… красками, и от этого казались… еще более нереальными. Нет, не может быть! На расстоянии вытянутой руки!… Эти былые кумиры…

На фоне классиков XX века приятно поразили произведения некоторых малоизвестных, по крайней мере мне, авторов:

Hermenegildo Anglada-Camarasa  — само имя художника уже произведение искусства! Картина – бесплатное приложение! Правда, и картина хороша! 1913 год – год начала I Мировой войны. Имеет ли это какое-то значение? Юная княгиня де Прадера, Sonya de Klamery в виде некоего экзотического животного (змеи?) в диковинном лесу и в окружении других не менее экзотических животных… Простоял в полном остолбенении минут десять.
А в соседнем зале – опять ступор, еще минут на 20! Скульптура, фактически только торс (можно ли так выразиться о женщине?) резца некоего Mateo Inurria под названием «Forma, 1920». Идеальнейшая женская фигура из мрамора. Поистине не нужны идеальному человеку ни голова, ни руки, ни ноги… Фантастика!.. И не нужно более ничего: вот оно чистое, в абсолютно чистом виде искусство! Вот он — исток настоящего искусства!

К сожалению, не по всем понравившимся произведениям сделал заметки. Сейчас сожалею, а тогда в какой-то момент наступило перенасыщение, и досматривал все уже как-то по-дежурному, на автопилоте. Лишний раз убедился, что в музеи нужно ходить по тематическим программам. В Москве-то да (да и то никогда нет времени), а в Мадриде, Лондоне, Париже, даже в Питере… — не наездишься!

Последняя запись, естественно, посвящена «Гернике», которая, кстати сказать, мне не очень-то и нравится.  «Герника» — выражение крайней противоестественности  события! Форма, буквально вывернутая наизнанку… вслед за смыслом (точнее отсутствия смысла) свершившегося факта!..» Кто-то по-другому в состоянии объяснить?

СПОТОРНО

Сентябрь 2007-10-23

В современном обществе возглас Диогена «Ищу человека!» вновь обретает самый актуальный и непосредственный смысл: людей вокруг тебя масса, но все они в своем, виртуальном мире, мире мобильных телефонов, лэп-топов, CPS’ов… и т.д. Темные очки на глазах еще в большей степени подчеркивают остраненность, мнимость присутствия других в этом реально окружающем тебя мире.

…«Пусть даже все «да», я – все равно «нет»… В мире всеобщего и тотального потребления, где с равной степенью жадности поглощается все: еда, питье, одежда, развлечения, удобства, информация – мне бы хотелось, несмотря на все материальные возможности, двигаться обратным курсом: все меньше и меньше потреблять, за исключением, быть может, пищи духовного порядка, и по возможности больше производить, в основном в плане культурных ценностей. Выражаясь более образно, мне хотелось бы уйти с этого пира во время чумы и удалиться в уединенное место на природе ли, в библиотеке, в храме, чтобы инициировать и дать выход своим творческим порывам. Есть ли они у меня – это еще вопрос. Была бы в этом уверенность, стал бы я жить в мире, в котором сейчас живу?!! Как завидую я людям типа Муратова, Мережковского, Бердяева и иже с ними, которые жили и, похоже, без видимых усилий в мире своих творческих порывов и грез. Завидую их тонкой, отзывчивой душе, мгновенно реагирующей на явления окружающей действительности, мгновенно вспыхивающей божественным пламенем и этим пламенем согревающей их самих и весь окружающий мир.

Саронно – Мантуя – Венеция – Турин, 12-20.10.2008

Что в ней? Не по возрасту задорно взбитые вихры частично выбеленных волос, наряду с белой сорочкой контрастирующих с черным в обтяжечку плащиком, черным кардиганом, брюками-«дудочками» и стильными, черными же, лакированными туфлями. Бусы, в том же черно-бело-прозрачном варианте, ажурно соскальзывающие аж ниже пояса. Даже телефон черно-белый. А вот сумочка, элегантная, кожаная, тоже черная, но уже с оранжевыми вставками, неожиданно (неожиданно?) совпадает с оранжевым же цветом новомодного романа «Amore 14» некоего Федерико Мочча.
Белая накрахмаленная сорочка довольно широко расстегнута на груди, обнажая смуглую, и от природы, и от частично сохранившегося с лета загара, грудь. Пикантная родинка, одна, другая – у самой границы с белоснежным батистом. Шея, такая же смуглая, испещрена многочисленными рубчиками морщинок – признак уходящих лет. Равно как и лицо, слегка одутловатое, но все еще со следами былой – нет, не красоты, — но, несомненно, привлекательности. Оригинальные клипсы в форме шариков, — да, просто небольших черных шариков, — в сочетании с прядями выбеленных волос не в состоянии скрыть следы ускользающего времени.
Стиль, проигрывающий веку, но с гордо, гордо поднятой головой!

Просто, я бы даже сказал, безвкусно одетая девушка на соседнем кресле, Прямые, просто постриженные волосы. Родинка над рельефной верхней губой. Белые перламутровые зубы без малейшего изъяна.

Столкновение молодости и стиля. Кто победит? Ответа нет. Ответы лежат в разных плоскостях восприятия, отношения… Надо ли сопоставлять? Надо ли сравнивать?

(Поезд Милан-Турин, Порта Суза. Осень 2008 года).

ФЛОРЕНЦИЯ

Июль 2006

  • Кватроченто условно можно разделить на два периода:
  • Донателло и Мазаччо, оказавшие влияние на П.Учелло, Д.Венециано, Фрателли Полайоло (у которых учился Микельанджело) и Вероккьо (у которого учился Л. да Винчи)
  • Поздние джоттески включая Фра Анжелико и Лоренцо Монако, являвшиеся хранителями иконописи: Франческо Липпи, Беноццо Гоццоли, Гирландайо и Пьеро ди Козимо. Эти вторые гораздо более популярны, так как более зрелищны и привлекательны.
  • Мысль о том, что развитие это не движение вверх, как мы ошибочно предполагаем, а хождение по кругу.
  • Родись в Италии, я точно был бы художником!
  • Возрождение… Даже Возрождение это все же детский период творчества человека. Современный человек поэтому должен испытывать  не столько восхищение, сколько умиление от общения с произведениями художников раннего Возрождения. …Как от общения с творчеством детей.
  • Там, где малоопытный художник выводит многочисленные линии, стирает и вновь выводит, штрихует… опытный – проводит одну-единственную линию и… баста, non ci vuole altro!
  • От простого к сложному, чтобы затем опять к простому. Вот та простота, что сродни таланту!
  • Возрождение: почему именно в Тоскане? Где-то же должно было начаться? Здесь же для этого были самые благоприятные условия: сама природа чего только стоит! В детстве, видя «на картинках» эти пейзажи, я даже представить себе не мог, что такое может быть в действительности. Фантазия художника, сила его воображения, да и только. Как поражен я был, увидев эти пейзажи многие годы спустя въяве! Тут-то и вспомнились мне давно забытые картинки из детства! Де-жа-вю, да и только!

25 марта 2011 г.

МЫСЛИ С КОНЦЕРТА М.МОРДВИНОВА

Как нас много и какие мы мелкие… Как нигде и как никогда чувствуешь это на концертах классической музыки. Я не знаю, зачем вообще люди туда ходят. Это способно лишь создавать и развивать комплексы. Все-таки есть в этом элемент мазохизма.
Причем это я говорю еще о тех, кто ходит, а те, что и на пушечный выстрел не подойдут, что за муку почитают оказаться здесь?
И таких миллиарды! Вот в чем весь ужас!
Это не мысль с сегодняшнего вечера, — здесь вещи как раз были подобраны вполне a misura d’uomo, т.е. под среднюю человеческую душу. Эта же мысль – это мысль в целом.

Музыка это стихия, но стихия, которая в отличие от природной, убивает — да, но, убивая, обещает вечное блаженство.

Мы не можем ни думать, ни чувствовать соразмерно великим музыкантам. Но их музыка позволяет нам в нашем малом, nel nostro piccolo, подняться до самых высот. А может быть, чуть-чуть и раздвинуть свои горизонты.

Ave Maria – как выделяется это произведение на фоне всех этих «Баркарол», «Лесных царей», «Маргарит за прялкой»… Те же авторы, та же музыкальная азбука, тот же инструмент и тот же исполнитель… Но вдохновение, данное свыше и ради прославления высших сил, оно – непревзойденно!

И что такое Канкун после Листа, Шуберта, Скрябина?..

«Вечерние гармонии» Шуберта – они напомнили мне одну из вещей Рильке.
«Девушки любят эту благоухающую мглу с ее прекрасными неисчерпаемыми возможностями. В ней-то они и живут. Редко, лишь когда зашевелятся края завесы, их ранит тонкий луч. И тогда на миг их поражает угол комнаты или сад, на который сошел уже вечер. И они немного пугаются того, что есть комната, и сад, и вечер. И они втягивают страх перед этим множеством вещей в шелковую мглу своих жизней и складывают перед ним ладони. Это и есть их молитвы…»

Хороша концовка «Вечерних гармоний». Ничуть не хуже, чем у приведенной выдержки из Рильке.

Безусловно интересна «Метель». Неужели такие метели бывают у них там, в Европе? Эта, листовская, прямо-таки как наша, причем не та, что за окном сегодня, а та, что захватила тебя где-нибудь в степи, за городом, и уже не знаешь, выберешься живым или нет из этой белой кутерьмы. Неужели Лист попадал в такую? Наверное, все же нет, и это все лишь его богатейшая фантазия, сила воображения.
Обрывается неожиданно и на высокой ноте: кончилась ли как-то вдруг метель? Или как-то вдруг кончился человек?

Неужели живопись абстрактнее музыки? Абстрактные в общем-то вещи, а названия им даны вполне конкретные: «Скиталец», «Привет тебе», «Молодая монахиня»… Но не будешь знать названия, никаких ассоциаций не хватит, чтобы догадаться, о чем речь. А вот зная название, все же есть шанс, что какие-то ассоциативные моменты все же возникнут. Возможно, как в столь любимой мною полуабстрактной живописи, музыкант отталкивается от вполне определенных художественных форм и постепенно уходит, — фантазия его уводит, — в мир потусторонних и уже нефигуративных образов.
Слушателю тоже нужны какие-то ассоциации, и он их ищет и иногда находит. Иначе, как говорит один мой знакомый: «Полный улёт!»
Художники же, абстракционисты, оказались более радикальными. Хотя и у них этот переход от предметного искусства к беспредметному был постепенным. Взять хотя бы их несомненного лидера – Кандинского: видно как от этапа к этапу реальность размывалась у него, превращаясь в абстрактные пятна, закорючки и линии. Думаю, при этом они шли навстречу музыке. По крайней мере, у Кандинского было музыкальное образование. Вдохновлялись музыкой. Учились у музыки…

Посещение этого концерта было закономерным. Лист, Шуберт уже несколько дней, как буквально преследовали меня.
О Листе мне писала знакомая… Присылала ролики с Листом в исполнении модного ныне китайского пианиста Юнди Ли. Я его еще сравнивал с нашим Кисиным.
Шуберт напомнил мне о себе с картины Климта «Шуберт за фортепьяно». Восхитительны там, правда, не Шуберт, а слушательницы и сама атмосфера концерта.
У нас атмосфера тоже была, но послабже, послабже…


август, 2011

МЫСЛИ ИЗ АЛЕКСАНДРОВА
Не лавр пришел я принести, но плеть…
Город Александров – исток и одновременно результат русского, российского абсолютизма. Здесь зародились его основы и здесь же налицо его неизбежное следствие – люди не живут, а выживают. И это в самый разгар века, получившего название «века всеобщего потребления»!
«Силикатный рай» образца 70-х годов прошлого столетия в центре и полуразвалившиеся избы с «современными» пристройками и надстройками из того же силикатного кирпича и иже с ним – за ближайшим поворотом… Дороги, сегодня еще куда ни шло, но еще 2-3 года назад — сплошные ямы да ухабы… Пара десятков новых домов по дороге на Балакирево – местная «Рублевка», — а на самом деле и здесь кто во что горазд: ни вкуса, ни стиля, ни понимания… Некая попытка «новых русских» вкупе со старыми чинушами вырваться из убожества старой архитектурной застройки и старой жизни в целом и создать нечто свое («новое» — просто язык не поворачивается сказать) в отдельно взятом пригороде…
Пошло, убого, по-прежнему не эффективно все это: история продолжает идти здесь то вкривь, то вкось.
Через город протекает река – громко сказано! – под названием «Серая», которая по преданиям (ох, уж эти предания на Руси!) во времена Грозного была судоходной, а сегодня больше похожа на болотце с вытекающим из него небольшим ручейком. Чуть повыше, по-над рекой, стоит бывший обком-исполком с неизменным памятником Ленину. Хоть и «стоит», но уже не «вечно жив» он, этот «Ленин» в своей александровской ипостаси. Жалок и непригляден «вождь», даром что «поставлен», похоже, в самый разгар «социалистического строительства». Но то ли за прошедшие с момента Перестройки годы осознал он всю неправоту «дела» своего, то ли общая атмосфера исторического пессимизма и запустения наложили на него свой отпечаток – как на суде истории стоит он, едва ли не понурив голову и непривычно для себя, забронзовелого, безвольно уронив вниз руки…
Русская история — плотоядная чушка, без следа сжирает она своих поросят – людей, поколения, эпохи…
Реки мелеют, стены рушатся и обрастают мхом, на развалинах колосится ковыль… И даже ветер не гуляет здесь. Напротив, нехарактерное для здешних мест «белое солнце» стоит в самом зените, стремясь выжечь все живое. И во многом уже преуспевает…
Люди в надежде возводят глаза небу и не видят ничего, кроме бесконечной синевы. И лишь изредка – цепочки облачков, прозрачных и не сулящих ни капли дождя. Но главное, не несущих на себе ни малейшего знака, ни малейшего намека на то, что судьба этой страны, судьба этого народа может иметь какие-то перемены к лучшему.
Майя… Не очень-то уместное и не очень русское это слово неожиданно приходит мне на несколько разгоряченный полуденным солнцем ум, а вслед за ним, как некое уже причитание: Чичен-Ица, Кинич-Эб-Шока, Теотиуакана Кахал-Печ… Древняя цивилизация, пришедшая неизвестно откуда и ушедшая неизвестно куда… Не повторяем ли мы ее путь?..

Апокалиптические видения задника Троицкого собора прерываются голосом то ли служителя, то ли администратора (хотя какой к черту в церкви администратор? – и все же…): «Как вы оказались здесь?» Тоненькая полоска усов и легкий акцент выдают явно не русское происхождение вопрошающего. «Как оказались? Да просто родились тут и все!»

Московский Кремль — это все же масштаб. В Александрове – этой «опричной» слободе, остававшейся на протяжении долгих 17 лет столицей Государства Российского, поражает в первую очередь отсутствие какого бы то ни было масштаба. Слобода, она и есть слобода, да и размеры этой слободы какие-то мизерные. Стены т.н. местного «кремля» — низкие, сторожевые башни – приземистые, да и сами церкви не являют собой образ чего-то устремленного в небо. Здесь они, церкви, приросли светскими административными и хозяйственными постройками, а скорее всего наоборот – сами со временем встроились в существующий сугубо административно-хозяйственный порядок. Тоже, так сказать, для порядку… Мол как же без Бога-то?.. Богу пристало быть! Главенство плоти над духом, земного над небесным, сугубо материального над идеальным – вот она суть нашей исконной русской жизни! Не мы для Бога, а Бог – для нас… Грубый, варварский, утилитарный подход, выдающий в нас вечных язычников и дикарей! Оттого и жизнь наша на протяжении веков такая низкая и убогая…
Написал и задумался… «Убогая» — это что же, «у Бога», «под Богом» значит? Почему же тогда отрицательный смысл? «У Бога» — это же вроде как хорошо?.. Хорошо, да видно не про нас. Похоже, на Руси испокон веков близость к Богу ассоциировалась с бедностью и нищетой. Материального свойства. Которой следовало, естественно, всеми средствами бежать.
Неизменно, однако, получалось с точностью до наоборот. Нищета духа то и дело приводила к нищете плоти.
Даже царь Иван, будучи нищим духом, будучи маловером и еретиком, обрекал себя на жалкое существование в этой Богом забытой слободе… Жил как тать за частоколом владимирских лесов и неприкаянностью бескрайних владимирских просторов. В окружении не двора, а сплошных заплечных дел мастеров – опричников. Опричнины.
И чем неправеднее царь, тем сильнее и изощреннее становилась опричнина. Так оно было — повелось со времен Ивана Грозного, так оно и есть.
Вроде как власть, сила, но боится всего и вся: от «вражеского окружения» до собственного народа… Только Бога не боится…

Среди наиболее глубоких моих убеждений – это то, что мы, русские, всегда слишком переоценивали и продолжаем переоценивать себя и свое место в жизни и истории. Это неизменно мешает нам в правильной оценке себя, других, своего места в мире, а что еще хуже – закрывает для нас будущее.
С детских лет и на всех этапах воспитания и обучения мне даже не столько твердили, сколько всеми доступными средствами пытались внушить мысль о геоцентристском положении России в мире. Создать впечатление о том, что Россия в центре, а все остальные страны и континенты вращаются вокруг нее и только в качестве таковых имеют смысл и значение.
Более ложного и абсурдного взгляда на положение вещей в мире трудно себе даже представить. Ибо на протяжении веков и тысячелетий Россия стояла особняком от всего остального мира и если кого и интересовала, то не иначе как некая мистическая и запредельная сила, непонятная и непредсказуемая, способная в самый неудачный момент привнести стихийный элемент в цивилизованное развитие событий. С ужасными и непредсказуемыми последствиями. Как таинственная и малоизученная планета Меланхолия в последнем фильме Ларса фон Триера с одноименным названием.
На протяжении всех веков мы это знали и этим пользовались. Еще в большей степени нагнетая страх и мистический ужас на окружающий нас мир. А внутри страны нагнетая миф о геоцентристском положении России, от которой якобы зависят все процессы, протекающие вовне.
«Боятся, значит, уважают» — такую нехитрую формулу выработали мы в отношении себя и остального мира, и это нас более чем устраивало. И устраивает до сих пор. Хотя нас давно уже никто не боится, а напротив – нам уже и самим следовало бы бояться. Но мы по-прежнему в плену ложных стереотипов, и в этом кроется не только отсутствие стимулов к развитию, сегодня в этом кроется уже одна из величайших опасностей, грозящих нашей безопасности и нашей будущности как нации.
Но мы как не видели, так и не видим этой опасности.
XVI век. Александровская слобода. Затерявшаяся где-то среди бескрайних лесов и полей. В отсутствие, собственно говоря, даже нормальных дорог. А зимой так и вовсе – настоящий медвежий угол.
Царь Иоанн сын Василия – как медведь в этой своей берлоге, размеры которой несоизмеримо малы, просто мизерны, в сравнении с территориями, оказавшимися под его влиянием. Это именно что «территории», потому что плотность их заселения крайне низка – городов раз-два и обчелся, все остальное – жалкие деревеньки, где люди испокон веку жили и живут сами по себе и кормятся подле себя, не ведая об окружающем их мире. Они одни во Вселенной.
Пространства пугают. Как любая неизвестность. Боятся нас в окружающем мире, но боимся и мы. Не столько мира окружающего – Запада, он слишком далек, – сколько своих же окраин. Если даже в своем дворце, из-за каждого угла мы ожидаем удара, то что же говорить о других городах и весях.
Со временем мы начинаем бояться и собственной тени. Страх начинает носить параноидальный характер. Лучшее же лекарство от страха – это насилие. Опереди врага и будешь жить. Лучше погубить многих невинных, чем оставить в живых одного виновного. Даже в помыслах, даже в намеке на помысел. И начинает проливаться кровь, Одного, другого, третьего… Ручейки превращаются в речушки, речушки – уже в реки крови… Ответные, защитные действия встречаются и подавляются с особой жестокостью. В них к тому же Каратель находит и оправдание своим неправым, своим чисто превентивным действиям…
Бог покидает эти преступные места, и от этого, в отсутствие Живого Свидетеля, действия палачей становятся еще разнузданнее, а масштабы преступлений еще неимовернее.
Эту болезнь, эту паранойю власти, было время, пережили все и вся, и везде – и в Европе, и в Азии, и на остальных континентах. Но в Европе – другие масштабы и другие условия. Там – ограниченность территории, населения, ресурсов. Там другие ограничительные факторы – Бог, Церковь, Папа… Там другие культурные и исторические ценности. Там все это перемололось со временем и превратилось в… «муку» — устоявшиеся традиции, правила, законы. Освященные опять-таки Богом и Церковью. Активно внедряемые сверху и защищаемые снизу – самим плебсом, который все же заставил власть уважать себя, а значит «плебсом» уже не является.
И абсолютнейший произвол у нас. Верховенство не Закона, а Силы. Как в банде. Вплоть до сегодняшнего дня.
И все тот же параноидальный страх в самих коридорах власти. На самом верху…

МЫСЛИ С ВЫСТАВКИ В.КАНДИНСКОГО В МИЛАНЕ
08.06.2007

• Кандинского надо читать, а не смотреть.

• Интереснее всего ранний Кандинский, но здесь его практически нет.

• В ранних работах – предчувствие. Предчувствие интереснее воплощения.

• Иероглифы Кандинского труднее расшифровать, чем древнеегипетские.

• От выплеснутых на холст чувств и эмоций 1913 года Кандинский ушел к тщательному прорисовыванию… червячков и амеб.

• Начал прорывом в космос, а кончил апологией микроорганизмов и африканских узоров.

• Почему абстракционистов считают абстракционистами? По мне, они – супрематисты или даже вовсе конструктивисты.

• К абстрактной картине труднее всего придумать название. Название абстрактной картины тоже должно быть абстрактным. «Без названия» — это признание фиаско художника, это полный крах его идеологии.

• На самом деле самое интересное в нефигуративной живописи это придумывать названия. В случае абстрактного направления, не лучше ли сначала придумать абстрактное название, а затем постараться выразить художественными средствами?

• Интересно ассоциативное восприятие Кандинским цвета: от естественных визуальных и эмоциональных до психических, слуховых и едва ли не вкусовых.

• Кандинский воспринимает мир через цвета, тональности, визуальные образы и формы… Более того, он сам окружающий его мир трансформировал в абстрактные визуальные образы, то есть разложил на отдельные составляющие, а затем попытался вновь собрать, но… ничего не получилось! Получились некие композиции, в которых уже нет и не может быть прежней гармонии. Это лишь жалкая потуга на таковую. Как это зачастую случается с ребенком, разбирающим игрушку или фигурку из «лего». Но, возможно, Кандинский особо и не стремится к этому. Его, похоже, слишком увлекла придуманная им игра в новые необычные комбинации.


МЫСЛИ, НАВЕЯННЫЕ ФИЛЬМОМ «ЧЕЛОВЕК БОЛЬШОЙ РЕКИ»

Документальный фильм о словенце Мартине Стреле, бросающем вызов то одной, то другой великой реке. Дунай, Янцзы, Миссисипи, Амазонка… Не сотни – тысячи километров: одна только Амазонка – 5286 километров! Изо дня в день, из ночи в ночь – до полного изнеможения, до безумия…

Человек бросает вызов природе и не просто гибнет, а сначала сходит с ума… Примеров тому в жизни и искусстве множество, – искусство любит эту тему, – но сегодня мне в голову приходят два: «Голодарь» Ф.Кафки и «Агирре, Бич Божий», – Херцога. В рассказе Кафки человек бросает вызов своей собственной природе, в фильме Херцога, как и в фильме «Человек Большой реки» – Амазонии.
Каковы бы ни были изначальные цели человека, по ходу борьбы они отходят на второй, третий и даже более дальний план. На первый же выходит борьба с безмерно большим, чем сам человек – борьба, в которой он заведомо обречен на поражение. Но в этой борьбе человек в какой-то момент превосходит самого себя, себя того, каким создал его Господь, и в этом чудесным образом проявляется своеобразная победа человека над Создателем. Поскольку та толика, на которую он превзошел свою природу, заложенную в него Создателем, эта-то толика и является плодом его собственной воли.
Другое дело, что, уже ввязавшись в эту борьбу, человек несколько безумен (нормальному такое и в голову бы не пришло!) или, как раньше говорили, одержим силами, противоборствующими Господу, и тогда вновь победа оборачивается поражением – уступает проискам Лукавого…
Сколько же сторон у этой медали? Ведь так можно продолжать и продолжать…
Возвращаясь к Мартину Стрелу. Это человек, несомненно, заряженный на саморазрушение. Свидетельством тому – его пристрастие к алкоголю, прежнее и настоящее. Этот его вызов – реке, самому себе, Богу… – он не от силы, а от слабости. Просто в какой-то момент Мартин, в отличие от десятков и сотен тысяч таких же, как он, несчастных и обреченных на заклание зеленому змию, испытал озарение: чем гибнуть вот так, ни за грош, дай-ка я погибну за что-то, за идею… С музыкой…
Сын Мартина — тоже одержим, тоже на грани… Но в отличие от отца он ничем не рискует. Или думает, что ничем не рискует. Пока.
Почему Мартин выбирает реки погрязнее? Только ли потому, что это позволяет ему собрать больше «спонсорских»? Потому что в конечном итоге это принижает высоту его «подвига»: он бросает вызов уже не Богу, как об этом говорилось выше, а отходам человеческой цивилизации. Ведь риск погибнуть от «экскрементов» человеческой деятельности у него намного выше, чем от недружественных человеку сил природы!
Мужество и отчаянность – лейтмотив всего фильма. Тщета – смысл его концовки. Тщета человеческих усилий будь-то, направленных, как у Мартина, на преодоление природы, будь-то – на уничтожение природы, в данном случае – лесов Амазонии.
Ключевыми к содержанию фильма являются последние слова за кадром, повествующие о сне, ставшим наваждением Мартина после его последнего заплыва. Река, подняв нашего героя над всем краем, варварски уничтожаемым человеком, показала Мартину не только пространство, но и время, показало, каким этот край был до прихода человеческой цивилизации и каким несомненно будет после его гибели. – Таким же, как и был до этого. Человек не должен тщить себя верой в свое мнимое могущество. На этой Земле он подобен лишь камню, брошенному в тихую заводь. Его падение производит определенный эффект: шлепок, брызги, круги, всколыхнувшаяся ряска… Возможно, испуг лягушки или какой мелкой рыбешки. Но это лишь на секунду-другую, ибо уже на третью звук отлетел, круги разбежались, ряска вновь подернулась… И даже некому задать вопрос: «А был ли мальчик?» – Был ли человек?