Тургенев – живой, самый нужный, близкий нам человек. Он видит и слышит
нас, потому что мы любим то, что и он здесь любил и не мог разлюбить там.
Дм.Мережковский
— Мы хоть и пенсионеры, но люди либеральных взглядов… Поэтому нельзя ли в ходе экскурсии сделать акцент именно на либеральных, западнических взглядах писателя?

— Наша экскурсия – обзорная, она построена специальным образом и призвана рассказать не столько о самом писателе, сколько о том контексте и том окружении, в котором он жил в Москве, в первые годы своей жизни и в те непродолжительные периоды, когда он возвращался из-за границы…

— Ну, нельзя, так нельзя… Но все же…

Начавшись так радостно: со встречи порядком не видевшихся друзей, – и весело: с рассказов и образов забавнейшей Муму, падчерицы Варвары Петровны – Виви и немого дворника-богатыря Герасима, а на деле – Андрея, – экскурсия в Дом-музей И.С.Тургенева, а по сути – его матери, Варвары Петровны Лутовиновой-Тургеневой, заканчивалась невесело – в фунебральном зале, где в одной из витрин покоятся погребальная маска писателя и гипсовый слепок кисти его руки, написавшей так много гениальных и вдохновенных страниц и вот теперь так безвольно и расслабленно лежащей на бархатной подушечке… И то, и другое – бледная-бледная тень былого творческого и не только творческого горения…
И траурный голос нашего экскурсовода, любезнейшей Елены Владиславовны, поведавшей нам в течение последнего часа-полутора о жизни всем нам близкого по духу и по убеждениям писателя – личности во многом противоречивой, но во многом и последовательной.
Прожил бОльшую часть жизни за границей, в Европе, и при этом самые трогательные и волнительные страницы написаны о России; общался с лучшими умами Франции, Германии, Италии, но при этом и простых русских крестьян не обходил стороной, не чурался; преклонялся перед высотами западной культуры и искусства, и при этом способен был буквально раствориться в лоне нашей девственной и дикой природы…
Тургенев… Человек раздвоенной, скажет кто-то, натуры и души… Русский за границей и иностранец в России… Так и не определившийся до конца, где ему лучше… Разрывавшийся между двумя мирами… – продолжит этот «кто-то».
И я, абсолютно уверенный в том, что только так и надо: страстно любить свою страну, ее земные и небесные просторы… Но любить не с закрытыми, а с широко раскрытыми, как советовал Чаадаев, глазами – видеть все ее недостатки и, по мере возможности и сил, стремиться изжить их. Начав в первую очередь с себя…
И при этом, а, возможно, и в бОльшей еще степени, в степени превосходной, любить западную культуру и западную цивилизацию – колыбель истинной культуры и истинно высокого искусства. В том числе и наших российских.
Дикость и девственность природы и духа… Истинную высоту человеческой культуры и того же духа – вот, что сумел соединить в своем сердце и в своей душе этот человек, Тургенев, и это же завещал нам в своих бесчисленных произведениях. Еще более был прав Мережковский, когда писал: «Говорят, Тургенев – западник. Но что значит – западник? Это ведь только бранное слово славянофилов. Неужели же мы всем существом своим не чувствуем, что Тургенев – не менее русский, чем Л. Толстой и Достоевский? Ежели Петр и Пушкин – истинно русские люди, не в презренном, шутовском, сегодняшнем, а в славном, подлинном смысле этого слова, то Тургенев – такой же истинно русский человек, как Петр и Пушкин. 
Он продолжает дело их: не заколачивает, подобно старым и новым нашим «восточникам», а прорубает окно из России в Европу; не отделяет, а соединяет Россию с Европой. Пушкин дал русскую меру всему европейскому; Тургенев дает всему русскому европейскую меру».
Да, побольше бы таких личностей – и раньше, и тем более сейчас, когда волею людей низких и недостойных рвутся столь драгоценные и нужные нам связи с Европой и европейской цивилизацией, а Россия вновь проваливается в дикость Средневековья…
«В возрасте 64 лет, – не столько даже голос экскурсовода, сколько сама эта цифра выводит меня из области моих размышлений, – писатель скончался….» «Шестидесяти четырех»… Столько же, сколько сейчас и нам, и кто-то из нас не преминул это отметить.
Леннон и Маккартни опасались ветхости и замшелости в эти пресловутые 64, Иван Сергеевич так и вовсе почил в бозе, когда ему «стукнуло». Но сколько сделал и сотворил он до этого! Не грех было и почить – не обязательно, быть может, в бозе, но хотя бы на лаврах…
А мы? Нет, пусть каждый сам задает себе этот вопрос. Я же, «похоронив» своего любимого писателя, подобно Герасиму – свою Муму, шел быстрым и размашистым шагом по Остоженке, по направлению к метро. Но в отличие от Герасима-Андрея я шел не к своему прошлому, а к своему настоящему, приободренный и вдохновленный писателем, с уверенностью в том, что делаю все так, как надо, и что никак по-другому и быть не может…