В просвете бытия

от

Зинаида Серебрякова не очень интересовала меня, но все же и не пойти на нее я не смог, оказавшись в будний день в двух шагах от Лаврушинского и не увидев привычной очереди. «А что, выставка Серебряковой все еще идет?» — спросил я у входа, и то ли охранник, то ли билетер чуть ли не силой втянул меня в прохладное фойе музея.
«Радиогид брать не буду, пробегусь быстренько по залам и обратно на работу», — решил я. Мир неспешной провинциальной русской жизни окружил меня в первом же зале. Шальная русская девушка с французскими корнями из рода Бенуа-Лансере и с гребнем в руке задорно улыбалась мне через зеркало, а ее sosie в белой ночной рубашке заманчиво и чуть испуганно посмотрела на меня в свете свечи и поманила в глубину темной комнаты. Ну, не меня, наверно, все же, а своего светловолосого мужа-железнодорожника, в этом его фирменном кителе и фуражке, которые как-то не очень вписываются в художественный и архитектурный интерьер этой семьи. «Never merry a railroad man» – не очень кстати прозвучало у меня в голове. Я хотел хотя бы перевести эту фразу на французский, но не смог. Французский я буду учить уже в следующей жизни.
Тем временем я «вышел» на просторы Нескучного — поместья Лансере на границе Курской и Воронежской губернии и затерялся в них: в своей обычной жизни я привык к Нескучному совсем других масштабов. Добравшись до усадьбы уже ближе к ночи, я узнал, что случилась революция и что надо пробираться в город: в деревне стало очень и очень неспокойно.
Крестьяне, чуть ли не лубочные и не сказочные персонажи в изображении Зинаиды, которых она без устали рисовала и темперой, и маслом, которых она по сути кистью своей увековечила, взбунтовались и проявили свой крутой и дикий норов – да, раз лет в двести-триста такое с русскими крестьянами случается. Ничего тут не поделаешь! И тут уж святым делать нечего, их, святых, в этот момент лучше действительно вынести куда подальше.
Но еще за несколько лет до этого Зинаида едет в Италию, воочию видит творения великих художников Возрождения и возвращается оттуда по сути другим человеком и другим художником – художником эпохи Возрождения. И русский мир выходит из своей замкнутости и этой узкой своей широты и разворачивается напротив — во всей своей универсальности и божественной шири. Сначала заурядная купальщица с чертами самой художницы вырастает до масштаба божественных персонажей Микеланджело в Сикстинской капелле – тот же умопомрачительный ракурс и разворот тела и та же пророческая прозорливость во взоре; тот же небесный ветер, развевающий косы, и та же смелость бирюзового цвета, которого в чистом виде и нет вовсе в природе среднерусской полосы. Вообще какие-то новые краски и оттенки появились после Италии на полотнах Серебряковой. А также ракурсы, формы, линии… Все становится смело, округло и размашисто, все закругляется, завихряется и уносится ввысь, занимая собою все видимое пространство.
Такова картина Серебряковой, которая в моем понимании становится апофеозом ее творчества. Во всяком случае после нее все остальное стало для меня чересчур плоско и посредственно. И даже живописные морские пейзажи Франции и экзотические зарисовки, привезенные художницей из Марокко, не впечатлили меня. И только в единственной – и даже нераскрашенной толком – зарисовке, простейшей по своему замыслу и сюжету, проскользнул тот дух, что по-настоящему взыграл и разгулялся в столь впечатлившем меня полотне.
Что же это за полотно? Я не буду больше интриговать читателя и назову его. Уже само название это многозначно и интригующе при всей первоначально мнимой простоте звучания и смысла. «Беление холста». Казалось бы, что может быть проще и зауряднее этой процедуры? Четыре крестьянки в развевающихся от ветра и самой динамики их движений рубахах и сарафанах занимают собой почти все пространство довольно большой по размеру картины. Чрезмерно, можно сказать, большой с учетом, казалось бы, будничности и простоты дела, которым заняты эти женщины. При этом и самого холста, и даже лиц крестьянок почти не видно. Да и крестьянки ли это? – возникает сомнение. Скорее похожи они на ангелов и архангелов, сошедших с картин итальянских мастеров. Зашедшихся в каком-то немыслимом хороводе, который затягивает в себя все пространство земли и неба. Готового затянуть в себя и зал, и другие картины, и самого зрителя. И унести все это в какие-то иные и запредельные дали.
Простая жанровая сценка из сельской жизни вырастает до события вселенского масштаба, а в итоге перерастает и его. Сколько всего сошлось в этой картине? Сколько всего из прежней, настоящей, а, может, и будущей жизни художницы, ее творческих поисков и исканий и чисто житейских мыслей и переживаний должно было сойтись, чтобы картина приобрела всеобщее и универсальное звучание, а значение и смысл ее вырасти до всеобщего и мирового масштаба!
Картина по-настоящему завораживает, от нее трудно отойти и практически невозможно отвернуться. Поэтому отходишь от нее, пятясь спиной вперед, в то время как взгляд твой по-прежнему и неотступно следит за хороводом бело-красных завихрений, буквально вздыбливающих пространство и время.
Но и уйдя из поля твоего зрения, картина не оставляет тебя, а продолжат жить в твоей памяти и будоражить твое воображение. А разум бессильно бьется в попытке разгадать эту нежданно-негаданно свалившуюся на тебя загадку. Бытия…
И здесь начинает работать магия названия картины, которое поначалу ты воспринял так же по бытовому просто и плоско. Обыденно, хоть это и не из твоего уже мира. А мира твоего прошлого. Уже мы понимаем слово «холст» в его довольно узком смысле, а дети и внуки наши могут его вообще не знать. Не говоря уже о том, что холст следовало белить…
«Беление холста»… беление… холста… беление… С каждым раз за разом произносимым словом, одним и другим, и самим этим словосочетанием и само это слово, одно и другое, и само словосочетание это получают какое-то новое звучание и наполняются каким-то новым, все более и более глубоким содержанием. На месте «холста» проступает слово «Христа», а на месте «беление» — все те многочисленные беды и страдания, что выпали на долю Спасителя. «Пленение», «унижение», «избиение», «глумление», «распятие» и, наконец – «снятие с креста», «омовение», «оплакивание», «пеленание» и «погребение»а. До воскрешения и триумфа еще очень далеко…
И опять-таки, в одной картине, в одном и притом таком незамысловатом сюжете, в образе простых крестьянок, в предельно бытовой и заурядной для тех времен жанровой сцене… и вдруг – такие глубинные смыслы и такие универсальные прозрения. Не иначе как над художницей в момент написания картины сошлись все звезды и превратились в одну – ту, что сродни Рождественской. Поменьше, поменьше, конечно, но сродни…

Понятно, что ни на какую работу я уже в этот день не пошел. А сел в ближайшем скверике, достал еженедельник и по свежим еще впечатлениям набросал эти строки.
Интересно, а прозрел ли кто еще, кроме меня, в этой картине Серебряковой пространства, уходящие в заоблачные выси – небо в этот день впервые за последнее время расчистилось от туч и облаков – в безоблачные выси?..

В просвете бытия

от | Июл 22, 2017 | Авторские публикации

5 комментариев

  1. avatar

    Веришь-не веришь, но я как раз сегодня планировал пойти на выставку Серебряковой. Но хорошо сделал, что занялся делами и перенес на Воскресенье. Завтра уж точно пойду и буду смотреть подготовленным Сашей взглядом.
    А потом может быть тоже сяду на скамейку и что-нибудь набросаю.

    Ответить
    • avatar

      Веришь — не веришь, а я как раз все дела, намеченные на пятничный вечер, перенес на субботу, а вместо них набрал текст этого очерка в компьютере, подыскал соответствующие иллюстрации и направил Левону. Как знал, что ты соберешься на Серебрякову… Лишнее доказательство того, что случайностей не бывает… Набросай, набросай, очень любопытно будет прочесть…

      Ответить
  2. avatar

    Посещение Третьяковки далось мне сегодня с некоторыми сложностями. Бес меня попутал зайти утром в Интернет и увидеть, что сегодня проводится экскурсия по Немецкому (Введенскому) кладбище. На этом кладбище я был в прошлом году, но в одиночку, впечатление было большим, но возникло много вопросов. В общем я стал подсчитывать, удастся ли мне сходить и на выставку и на кладбище, с чего начать, как подгадать по времени с экскурсией, удастся ли вообще физически совместить две прогулки и пр.
    В общем я так и сомневался, пока ехал до Третьяковской, в итоге все же вышел из метро и увидел здоровенную очередь. Вспомнил Сашу, удивился его везению и уж было повернулся, чтобы ехать на кладбище, но в этот момент понял, что очередь стоит в классическую Третьяковку, а Серебрякова выставляется в новом Инженерном корпусе. Там народу было немного и я пошел туда. Во многом согласен с Сашей — прекрасные портреты дореволюционного периода, родственники, муж-железнодорожник Серебряков (кстати невероятно похож на артиста Серебрякова, и если поставят когда-нибудь сериал про художницу, то роль мужа — его). Чуть менее понравились пейзажи и вообще все творчество в эмиграции. Странно, что последняя картина помечена 1938 годом, хотя Зинаида Евгеньевна прожила еще 30 лет. Интересные эскизы росписи Казанского вокзала. Часто прохожу по дороге домой залами этого вокзала, но никогда особенно не рассматривал работы на стенах и потолке и не понимал глобального смысла композиции — Россия как мост между Западом и Востоком. Жаль, что эта часть творчества художницы осталась только в эскизах. Ну, и наконец, главный экспонат — «Беление холста». Смотрел достаточно долго, высокие мысли не приходили, да и никаких мыслей не приходило и тут я глянул на год написания — 1917. Холсты белят на жарком солнце, значит это июль-август. Ровно, может быть даже час в час 100 лет назад. Через 3 месяца революция, через год имение Нескучное, в котором и изображены крестьянки, будет сожжено. Вполне возможно и даже наверняка мужья и братья этих мирных трудолюбивых девушек будут участниками разгрома имения той, которая запечатлеет на все века их сестер и жен. В общем, мое универсальное прозрение было совсем другого рода, чем у Саши. Впрочем, кто знает… С этой мыслью я вышел с выставки и поехал на кладбище. О посещении которого надо писать отдельную заметку, поскольку, как ни странно, но скрещенья есть. Бес оказался прав и надо было мне в один день посетить и выставку и кладбище.

    Ответить
    • avatar

      Что ж, обычное для каждого русского человека противоречие. Ему говорят: Сейчас вы почувствуете то-то и то-то – Нет, говорит, не чувствую. А здесь вас охватит… — Нет, не охватывает… Попробуйте – Ни за что не попробует… Ни в коем случае не делайте… – Уже сделал… Шучу, конечно.
      Надо сказать, что и сам, увидев эту картину в Интернете, я не понял, и что это меня в ней так разобрало. Даже динамики особой – той, что в моем описании – и то не увидел.
      Но вышел я, клянусь, из Третьяковки именно с таким впечатлением и настроением. И снова усмотрел все это в элементах картины, вынесенных на колонны галерейного портика. Аж дух захватывало…
      Объяснений тому может быть множество. От особого настроения до желания что-то такое усмотреть. Ничего плохого или противоестественного в этом не вижу. Напротив, вижу лишь что художник выполнил поставленную перед собой цель – пробудить в зрителе чувства и настроения, возможно, отличные от тех, что испытывал сам художник в момент написания картины, но, по крайней мере, тождественные им и дающие в том числе и зрителю возможность испытать душевный подъем и прилив творческой энергии. Вырваться за пределы сковавших небосклон туч с их бесконечными дождями – по случаю и без случая – и мысленно вознестись в небесные выси и в небесную лазурь. Растаять и затеряться в ней…
      Но тебя почему-то потянуло к земле, и даже чуть глубже… Наверное, опять-таки из чувства противоречия…

      Ответить
  3. avatar

    на выставку не попал
    не специально
    а так
    не сложилось

    что сказать про Зиночку
    миленькая

    Ответить

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *