О ЧЕМ МОЛЧАЛИ СТАРЦЫ
“Одним словом, если есть желание приехать – значит, это старцы вас позвали. Значит, не оставят вас своей милостью и без ночлега вы не останетесь. Приезжайте», – женщине-администратору при гостеприимном доме Оптиной Пустыни было явно не до меня. Там, на месте, по этому же вопросу ее, похоже, мучали сразу несколько человек, а то и целая группа паломников заехала…
На самом деле старцы позвали не меня, а моего сына, у которого время от времени появляется подвижнический раж («подвижнический» – от слова «движение»), и он начинает расталкивать и меня: «Пап, а пап, ну поехали!» Понятное дело, одному ехать не так весело, а все друзья его – люди малоподвижные.
С детских лет привык он к путешествиям: после открытия границ мы с женой носились по свету, как оглашенные, и практически всегда брали с собой детей. В отличие от старшего, этот хлопал своими маленькими глазенками и, как вкопанный, стоял перед тетей-экскурсоводом, навострив свои маленькие же ушки и широко раскрыв свой маленький же ротик. В отличие от многих взрослых, откровенно скучающих и зевающих в ожидании возможности как можно скорее пуститься рысью по магазинам.
Понимал ли он что или просто был заворожен видом и голосом этого непонятного существа – всезнающего экскурсовода? – Долгое время для нас это оставалось загадкой. Позже, однако, когда он начал выдавать на горА названия, имена, события и факты, стало ясно, что все же понимал…
В последнее время он приобрел особую страсть к посещению святых мест – лавр, монастырей… и даже мимо отдельной и ничего, на мой взгляд, не представляющей церквушки, даже мимо нее не может пройти, чтобы не отметиться там. И во всем находит свою прелесть.
Одним словом, пришлось ехать: как же, сами старцы позвали!
Всего старцев в Оптиной Пустыни было 14. Признанных и узаконенных. Более сомнительного происхождения – куда больше. Но об этих четырнадцати нам подробнейшим образом рассказала… я так и не понял, потому что мы опоздали к началу экскурсии… монахиня? послушница? волонтер? Не знаю, но – женщина, гид, явно причастная к делам духовным. Уж больно с большим чувством и верой, уж больно вдохновенно рассказывала она обо всем… Немного заученно, конечно, но все же и вдохновенно…
Так же, вдохновенно, слушал ее и мой сын. Как бывало и прежде, но только – образно, конечно, выражаясь, – раскрыв теперь уже большой свой рот. Я же слушал вполуха: в последнее время какой-то скепсис поселился у меня в душе в отношении… нет, не Бога и не веры, а в отношении Церкви нашей и всего с нею связанного. Насмотрелся я в последнее время на все эти черные лимузины у церквей и на все эти лоснящиеся от жира и самодовольства лица попов. На хитрые, пронырливые и услужливые глазки соборян более мелкого чина…
… Но все же выслушал экскурсию с большим вниманием и даже кое-что для себя отметил…
Сами же старцы, однако, так ничего и не сказали мне. Правда, и я ни о чем их не спрашивал. Хотя вопросов по жизни у меня накопилось много.
Без крыши над головой мы в ту ночь не остались, но армяне из туристического комплекса «Карс», что в двух шагах от Пустыни предложили нам куда более гуманные и удобные условия проживания, чем сама Пустынь. Правда, и за куда менее божеские деньги. Но, возможно, благодаря в том числе и заступничеству Св.Иосифа – покровителя предпринимательства и предпринимателей (оказывается и такие святые есть) мы смогли себе это позволить.
На следующий день, еще до возвращения в Оптину, мы решили проехаться по церквям соседнего Козельска. Лично меня интересовали не столько церкви, сколько возможность побывать на месте, где перед своей трагической кончиной в Катыни содержались польские военнопленные – 5 тысяч человек, из которых впоследствии выжили лишь пятьсот с небольшим.
Ничто в Козельске не говорило об этом. И никто из местных жителей ничего про это не слышал и ничего не мог мне сказать. Наша история умеет хранить свои тайны. Знали ли, ведали ли что об этом старцы?
Уже перед выездом из города посетили мы церковь Николая Чудотворца. В годы Советской власти чуда и здесь не произошло; более того, церковь эта была разрушена практически до основания, да и до сих пор восстановлена она лишь на половину, а то и на треть. По нашей просьбе, отворила и впустила нас туда «ключница» — женщина лет 70, правда, живая и разговорчивая. Пришлось и нам в знак благодарности поддержать беседу.
Разговор с нею, скорее всего, не увлек бы меня и закончился так же формально, как и начался, если бы женщина то и дело не поминала старцев и не ссылалась на них. И поэтому мне стало интересно. Делала она, правда, это довольно оригинально. Фактически она излагала свою собственную и довольно расхожую у нас «философию», беспрестанно сетуя на нынешние нравы и на «народ», отошедший от веры и от Церкви… Критиковала свободомыслие и вольнодумство, отсутствие страха перед Божьей карой. «Старцам бы это, ох, как не понравилось!» Меня же все подмывало спросить, а, мол, то, что происходило во времена Советской власти, это как – нравилось? И что же это никто – из числа живых или мертвых – не заступился за Божью веру или хотя бы за единого человека. Имея в виду прихожан или святых.
Справедливости ради, надо сказать, что церковнослужители пострадали в те годы изрядно. Не менее чем троцкисты и «враги народа», чем японские и английские «шпионы». Вспомнилась вчерашняя история про старца Исаакия II (Бобракова), что более пятнадцати лет провел в тюрьмах и лагерях и был расстрелян в роковом 38-м году. Вспомнились и многочисленные кресты и надгробия над местами убиения и упокоения монахов и священнослужителей – простые темного дерева кресты и простые же мхом поросшие камни. Не вопиют камни, и кресты не мироточат…
— Почему плохо живем? – отвечала на свой же собственный вопрос наша словоохотливая собеседница, — Да, потому что Бога забыли, забыли предания своих святых отцов. Вот Бог и подвергает нас испытаниям. И еще хуже будет… Пока не вразумимся …
— Через страдания? А по-другому никак нельзя? Через труд, май, весну? – неудачно попытался сыронизировать я, имея в виду сегодняшний праздник 1 Мая и не без горечи вспоминая сегодняшние кадры телехроники: все эти знамена, шары, плакаты… всю эту стилистику и риторику, казалось бы, давно прошедших лет. Как будто бы разом вернулся в 70-е…
— Н-е-е-т, благополучие оно лишь к разврату ведет, к отходу от Бога. Зачем Он, Бог-то, если все и так хорошо? Вот святые отцы и говорят, что претерпеть надо… Что это Бог нам испытания посылает, чтобы вразумились…
— Прямо так и говорят? Что претерпеть, что испытания…
— Прямо так и говорят.
— А через рост сознания, например?
— Через что?
— Ну, через сознание, через сознательность, через воспитание, культуру…
— Нет, по-другому, к сожалению, не получится.
— Но это же несправедливо, да и… нечестно как-то – унизить и низвести человека, людей до… положения риз, чтобы через это к себе призвать. Не добрый был бы какой-то Бог тогда…
— Не берите на себя грех, не клевещите на Бога! Бог добр и милосерд. Об этом и старцы не уставали повторять.
— Но как же милосерд, если через унижение, страдания и боль к себе призывает… Да и зачем Ему сирые и убогие? Какая радость в том, что по принуждению?
— А что же, если по-другому не получается? Если люди по-другому не понимают? А развернутся, сделают маленький шажок, как старцы говорят, так Бог сам к тебе навстречу семимильными шагами пойдет…
— Но все же как-то уж больно по-земному получается. Все диктаторы теми же методами действовали. Через страх, унижение, насилие. У Бога должны быть другие методы…
— Не знаю, так старцы говорят.
Говорят, говорили ли они так? Не знаю, но с этим вопросом вернулся я в два храма Оптиной, где покоятся мощи преподобных отцов, и долго стоял над их надгробиями, дожидаясь хоть какого-то ответа. Не дождался.
Но зато где-то в самых недрах моего сознания или памяти зрело и медленно поднималось что-то очень большое и важное. Я сразу не мог понять, что это было, но не торопил событий. «Ибо не нужно ничего предпринимать насильно, — гласит китайская мудрость, — все приходит, когда пора. Таков порядок…»
Я и не предпринимал, но и упустить, дать уйти вновь на глубину этому важному тоже не хотелось. И я упорно ждал и, если бы умел и знал как, то непременно бы молился. Мелкие мысли и мыслишки, подобно уклейкам и быстрянкам , скользили по поверхности сознания, отвлекая от того, что происходило на глубине. И все же это большое и исходящее из глубины росло и ширилось. Мерцало каким-то глубинным и таинственным светом. Приближалось во всей своей масштабности и значимости.
Старцы смотрели на меня своими навсегда застывшими лицами, и их взгляд по-прежнему не выражал ничего. Ни малейшего даже любопытства. Они были всезнающими. В своей земной и уж тем более теперь уже неземной мудрости. И поэтому равнодушными. Они смотрели поверх и сквозь меня.
Но этот их взгляд и эта их отчужденность вдохновляли меня, и я все с большим интересом и напряжением ждал рождения глубинного, способного, вне всякого сомнения, что-то мне объяснить и, может быть, на что-то сподвигнуть.
Хотелось бы для большего драматизма и красочности сказать, что слово и понятие это явилось мне подобно тому, как Вальтасару, на стене — в ореоле огненного сияния. Нет, этого не было. Но оно вдруг совершенно ясно и очевидно встало в моем сознании.
Слово и понятие это – из вчерашней статьи в газете, а также из давнишнего Бердяева и других философов Серебряного века, которые его, неспроста наверное, очень любили. Слово это и понятие было:
ЭСХАТОЛОГИЯ
Долгое время (тогда еще не было всезнающей Википедии) слово и понятие это оставались загадочными для меня. И еще более загадочным делал его для меня философский словарь, в свое время подаренный мне Левоном. Призванный, казалось бы, все объяснить, словарь этот на деле лишь все больше еще запутывал, навешивая на отдельные понятия и на всю область философии в целом все новые и новые «печати». После второй или третьей попытки я перестал открывать его…
Так вот, в общем и целом понятное слово это долгое время оставалось лишь формально и поверхностно понятым мною. И лишь в последнее время оно начало открываться мне в своем истинном и глубинном смысле. Точнее – в смыслах: уж больно масштабно и многозначно оно.