Возвращаясь к истокам

ВОЗВРАЩАЯСЬ К ИСТОКАМ

Меня удручает непонимание. Особенно со стороны людей, с которыми прошел бОльшую часть жизни, с которыми, собственно говоря, и сошелся-то в свое время в силу определенной духовной близости. На почве неприятия окружающей действительности и на почве общих эстетических предпочтений.
В живописи – это были в основном сюрреалисты во главе с Дали и Эрнстом, футуристы, возглавляемые Маринетти, ну и, конечно же, импрессионисты. Мне также нравились символисты, мистики и прерафаэлиты. Не помню, чтобы кто-то из нас был в восторге тот Пикассо, кубистов или фовистов…. Но в их заочном споре с советской художественной критикой мы, конечно же, были на их стороне. При этом при всей одиозности этой критики мы не можем не быть ей признательны – ведь не будь ее, мы бы никогда даже не узнали о существовании альтернативных соцреализму школ и направлений.
В литературе это был Достоевский и Гессе, Метерлинк и Камю, чуть позже — Кафка и Сартр. В поэзии – поэты Серебряного века, в первую очередь Бальмонт, Гумилев, Мандельштам, Северянин… Блок — уже в меньшей степени – ведь он уже был включен в школьную программу, а это заведомо вызывало у нас негативную реакцию: все, что было разрешено, все это было плохо; все, что было запрещено, соответственно – хорошо!
В музыке – в наших душах беспредельно и почти безальтернативно царствовал рок. Об этом – достаточно подробно в моей недавней заметке «Libertation», опубликованной на блоге. Другое дело, что кому-то (мне, в частности) нравился «симфо-» и «прогрессив», а кому-то «psychodelic» или «romantic». Этот последний, правда, в основном, из чисто практических соображений – девушки от него просто млели и их можно было брать, что называется, голыми руками.
В кино – все то, что приходило с Запада. Это уже позже начали складываться особые предпочтения.
В театре… Ну, бог с ним, с театром. Здесь никакой альтернативы не было, да и билеты достать в модную тогда Таганку было практически нереально.
Вот те общие эстетические истоки, на которых зародилась наша дружба. В дальнейшем доступ к информации и к самим материалам постепенно увеличился, стало из чего выбирать, и каждый из нас пошел уже своим путем, руководствуясь личными предпочтениями и вкусами.
До недавнего времени, а точнее до создания блога с характерным подзаголовком «Эго-эстетические опыты», у нас не было ни времени, ни особого желания выяснять, кто во что вырос и кто чем стал в философско-эстетическом плане. То есть в целом-то мы, конечно, догадывались, но в общем и целом это было настолько непринципиально и настолько лично, что старались на этом особо не концентрироваться и не углубляться. В короткие моменты встреч было и так о чем поговорить – о политике, о работе, о чисто житейском.
И вот – блог! И тут же следом – бесконечные споры по «каждому поводу и без», и недоумение: «Да как же можно не понимать столь очевидных вещей? Дай-ка, я тебе сейчас разъясню…» Но каждое новое слово не сводило, а еще больше разводило мосты и увеличивало пропасть непонимания.
Возникает законный вопрос: «А надо ли было все это начинать?» И тут же следом — другой: «А не пора ли все это закончить?» А то чуть ли не на личности начали переходить, не ровен час за грудки схватимся…
Полагаю, начинать все ж таки надо было. Жалко, конечно, утрачивать определенные иллюзии, но, как говорится, «истина дороже». К тому же в отсутствие блога и всех этих споров смогли бы мы, был бы у нас повод настолько вникнуть в свою собственную философско-эстетическую позицию, в свою собственную систему духовных, нравственных и эстетических ценностей? Думаю, что нет. Так, была бы самая общая идея какая-то, самое общее представление, смутное и аморфное. Как, в общем-то, и у всех, кому не представляется случая вникнуть, разобраться, сформулировать…
Теперь ко второму вопросу – «Следует ли продолжать?» — И здесь ответ положительный. Поскольку мы – я, по крайней мере, — нахожусь еще в самом начале «вникания, анализа и формулирования». И этот процесс мне по-настоящему нравится. Ибо по ходу его развития я лучше узнаю себя, а значит, следую завету древних, призывавших в первую очередь познать самого себя: “Impari a conoscere te stesso”!
С другой стороны, как только за эти последние два года мы ни склоняли, ни опровергали, ни ниспровергали другую, не менее древнюю пословицу о том, что «в споре рождается истина»! Но вряд ли кто по-настоящему задумался о смысле ее. А ведь он не так прост и не лежит на поверхности. Я и сам-то только сейчас его понял.
Истина рождается не в том смысле, что вот, мол, она родилась и все стороны спора ее приняли и тем самым достигли консенсуса, договорились между собой. Нет, это практически невозможно. Настоящий же смысл в том, что в ходе спора человек неожиданно для себя осознает, что то, что ему казалось аксиомой, на самом деле таковой вовсе не является. И это хорошая проверка прочности того теоретического фундамента, который человек себе создал, и того идеологического здания, который он на этом фундаменте возводит. Не говоря уже о том, что дискуссия не дает застояться твоим мыслям и твоим выводам, не дает им «забронзоветь» или, что вернее, превратиться в стоячее озеро и даже болото… Нет, ты постоянно находишься в состоянии поиска – новых доводов и новых доказательств, и у тебя вовсе нет уверенности в том, что ты их найдешь и что твои оппоненты найдут их достаточно убедительными. А случается и так, что искал ты одно, а нашел несколько иное, и это иное способно, пусть на немного, пусть на чуть-чуть, но изменить и твою собственную позицию.
А способно бы было такое произойти в отсутствие спора? – Вряд ли. Вот и получается, что твоя позиция, твоя истина претерпевает определенное перерождение, становясь от этого не менее, а, скорее, более истинной. Ибо истинно не то, что застыло, а то, что меняется. Более того, сдается мне, что сам процесс изменения, развития или, по Лао цзы, «пути» и есть единственная и непререкаемая истина. И чем дальше тебе удалось по этому «пути» пройти, тем выше степень твоего морального удовлетворения, тем ближе момент счастья, к которому все мы в жизни стремимся, но мало кто знает или даже догадывается что это такое…
Основной курьез состоит в том, что источником этой серии моих размышлений явилось «Предисловие» к «Антологии поэзии Серебряного века», которое я подарил во Франции Леше Алаеву.
Смена места, страны, не уберегло меня от нападок моих «заклятых» друзей, а вот смена эпохи – да!
Я давно уже присматриваюсь к этой эпохе – концу 19-го – началу 20-го веков. «Русским ренессансом» назвал ее, если не ошибаюсь, Н.Бердяев, который и сам сформулировал интереснейшую философию – философию свободы, которая, едва ли не едиинственная, признается в мире действительно новым и оригинальным словом, вышедшим из Земли Русской.
«Временем надежд» назвал бы я его, причем не только для России, но и для других стран.
Модерн, который я исключительно ценю, Рильке с его святой верой в великое будущее искусства, Ницше и Толстой, одновременно задавшиеся целью ни много ни мало перевернуть всю прежнюю систему человеческих ценностей и тем самым пустить ход развития человечества по совершенно новому пути… Тут можно перечислять и перечислять… До бесконечности. И вдруг – война! А за ней – революция!
Не подошел ли мир в те годы к порогу чего-то такого, к чему нельзя подходить? Не достиг ли мир тогда высшей точки своего развития? Потому что в духовном плане все то, что мы наблюдали на последующем этапе, в 20-м веке, да и новый век начался соответствующим образом, – все это уже ниже. Это все уже упадок и деградация…
Мои друзья по жизни и по блогу, уставшие от моего критического настроения в отношении «авангарда», этого, в конце концов, нашего общего истока, и в отношении современного искусства, постоянно меня спрашивают: «Ну, а что тебе самому безусловно нравится? Кто твои «боги» и каковы их творения?» Меня этот вопрос удивляет и озадачивает. По-моему, я только и делаю, что об этом пишу.
Ну, да бог с ним! Сегодня мы говорим о символизме, и это одна из первых моих любовей, которая вплоть до сего дня не приелась и которая так и стоит, аккуратно завешанная занавесочкой, в «красном» уголке моего сердца, и согревает мне душу. «Уголке» — ответственном за эстетическое восприятие существующего и несуществующего миров.
Сознательно или несознательно (а, может, подсознательно?) это произошло? Дал ли символизм мне первоначальный толчок, а уж затем мои эстетические предпочтения развивались в соответствующем духе, пока собственные творческие начинания, настОянные в том числе и на этой «закваске», не привели к рождению того, что уже само по себе может быть смело отнесено в «копилку» символистской (или постсимволистской?) культуры?
Я этого не знаю. Но мне было исключительно приятно вычитать в указанном предисловии к «Антологии» строчки, которые один в один ложатся на критику моих уважаемых и любимых оппонентов.
Вот они, я цитирую их ниже в назидание Левону и Андрею. «Знайте, что, критикуя, меня, вы критикуете и символистов, начиная с их духовного предшественника и наставника Вл.Соловьева, символистов, которыми вы всю жизнь свою восхищались и чьи произведения лежат у истоков вашего собственного эстетического мировосприятия!»
Или то, что прощается Юпитеру, не прощается быку? – Что ж, в упряжке таких богов я готов и быком послужить!..

Избранные места из Предисловия к «Антологии поэзии Серебряного века» — М.: Эксмо, 2008
Выделено то, что сближает меня с символизмом и другими модернистскими течениями конца 19-го – начала 20-го вв. и за что я подвергаюсь постоянной критике со стороны моих оппонентов.
«По отношению к поэзии модернизм воплотился в «систему относительно самостоятельных художественных направлений и течений, характеризующихся ощущением дисгармонии мира, разрывом с традициями реализма, бунтарско-эпатирующим восприятием, преобладанием мотива утраты связи с реальностью, одиночества и иллюзорной свободы художника, замкнутого в пространстве своих фантазий, воспоминаний и субъективных ассоциаций».
«Модернистскими назывались литературные течения, противостоящие реализму».
«Для поэтики символизма характерны:
— передача тончайших движений души;
— поэтика намека и иносказания;
— отношение к слову как к шифру некой духовной тайнописи;
— недосказанность, утаенность смысла;
— мотивы пессимизма;
— попытка «постичь бесконечное в конечном»;
— культ красоты как самодовлеющей ценности;
— стремление создать картину идеального мира;
— элитарность, ориентация на читателя-соавтора, творца;
— стремление возродить культурное наследие;
— высокое творческое горение авторов, которые выстрадали русский ренессанс из единственного имевшегося в их распоряжении материала – собственной души и собственного таланта».
«Стремясь проникнуть в тайну бытия и сознания, узреть сквозь видимую реальность сверхвременную идеальную сущность мира и его «нетленную Красоту», символисты выразили неприятие буржуазности и позитивизма, тоску по духовной свободе, трагическое предчувствие мировых социально-исторических потрясений и вместе с тем – доверие к вековым духовно-культурным ценностям как единящему людей началу».
«Красота, понимаемая как гармония, объявлялась центром всей системы ценностей…»
«Поэзия точных слов и конкретных значений в практике символистов уступила место поэзии намеков и недомолвок. Основным в их поэзии становится символ, а не реалистический художественный образ».
«Поэзия – тайнопись неизреченного» (Вяч.Иванов).
«Именно символ становился главным средством передачи недосказанного, утаенного смысла стихотворной речи».
«Так же большое значение для создания смысловой размытости и словесной зыбкости стала играть метафора, построенная на ассоциативных связях, возникающих лишь в процессе данной мимолетной ситуации».
«Поэт не стремился быть понятым всеми, поскольку обращался не просто к читателю, а к читателю-творцу, соавтору. Его стихи призваны были не доносить чувства и мысли автора, а пробуждать в читателе ответную реакцию, обострять и утончать его восприятие, помогать в постижении «высшей реальности».
«В соответствии с философией Вл.Соловьева о Вечной Женственности много места в их стихах отводится любви во всех ее проявлениях – от чувственности и эротики до романтического и почти религиозного мечтания о Прекрасной Даме, Незнакомке».

Особое место

ОСОБОЕ МЕСТО

Мне не с кем мечтать…

В своей предыдущей статье «Вернемся к истокам!» я проследил свои и наши общие духовные корни, лежащие в философских и культурных течениях конца 19-го – начала 20-го веков. Условно их можно было бы назвать модернизмом, и особое место среди них принадлежит символизму. «Особое» — по чисто личностным причинам. Мне близки символисты в поэзии и живописи будь то по форме, будь то по содержанию.

Каждому своему слову и образу символисты придают повышенное значение по сравнению с тем девальвированным, которое вкладываем в него мы. Мы слишком многословны и расточительны на слова, мы просто сорим, бросаемся ими. Как деньгами и кредитами в банковской сфере. Несколько неожиданное, быть может, сравнение, но суть явления и особенно его последствия одни и те же. В сфере словесности мы сегодня имеем тот же кризис, что и в сфере финансов.

В то же время у символистов слово имеет вес и свою особую ценность. Более того, оно многозначно и многогранно как бриллиант, в котором каждая грань имеет свою специфику и свою прелесть. Не говоря уже о словосочетаниях! Это какая-то сплошная и бесконечная игра красок и оттенков, бликов, теней, полутеней… Это какой-то калейдоскоп бесконечно меняющихся комбинаций, одна из которых интереснее другой. Завораживающая картина!

То же самое можно сказать и о содержании. Пошлой конкретике и конкретной пошлости жизни символизм противопоставил свой мир, полный оттенков и смыслов, в том числе и скрытых. «Жизнь, какова она есть и каковой мы привыкли ее видеть, — сказали символисты, — плоска и убога. Но посмотрите-ка на нее под несколько другим углом, и все разом изменится. Блеклое обретет цвет, прямое – хитроумную форму, конкретика распадется на осколки-смыслы, лежащее на поверхности откроет свою глубину… Употребите свою фантазию, добавьте к окружающей действительности немного воображения, набросьте на этот серый и убогий мир муаровую вуаль, и вы увидите, что все мгновенно преобразится. Причем не только серое и обыденное, но даже то, что мы привыкли считать особенным и самим по себе прекрасным. Как таинственен и загадочен сад, окутанный предрассветной дымкой! Покройте шелковой простыней женское тело, спрячьте за вуалетку женское личико. Прекрасное и милое не станет от этого хуже, не утратит своей прелести, но обретет какую-то новую таинственность и глубину.

Вот в чем, собственно, и состоит смысл и магия символизма. В обычном увидеть необычное, знакомому придать незнакомые черты и новые, таинственные смыслы. Грубому материализму жизни противопоставить идеализм воображения. Указать на возможность существования других берегов и других небосклонов. Сначала духовных, а затем и вполне осязаемых. Сказка может и должна обратиться былью. Нужно только очень сильно захотеть, обрести надежду и веру.

Вот какую альтернативу предлагает нам символизм, и мне она по душе. В прежние, советские, времена идеализм служил мне убежищем в условиях несвободы и духовного закрепощения, в нынешние — служит тем же убежищем, но уже против вульгаризированной культуры и экзистенциальных страхов. Она также служит мне источником тихой и спокойной радости.

Идеализм, — а символизм по большому счету это и есть идеализм, — никогда и ни при каких обстоятельствах не утратит своей актуальности и своего значения. Пока смертен человек. Да, возможно, только бессмертие смогло бы лишить идеализм его сокровенного смысла. А впрочем, наверное, все же нет. Тогда бы, обретя бессмертие, человек тихо и вдохновенно стал бы мечтать… о смерти.

Вторая жизнь символизма

ВТОРАЯ ЖИЗНЬ СИМВОЛИЗМА

Утратил ли символизм свое значение и свою завораживающую способность сегодня, сто с лишним лет спустя после своего абсолютного триумфа в сердцах и умах наших пра- и даже пра-прадедушек и пра-прабабушек? Да, сегодня во многом мы стали другими. Куда более прагматичными, реалистичными, рациональными… И куда менее восторженными и романтичными… Куда менее идеалистами и романтиками.

Мы побывали в космосе и не нашли там Бога. И на этом основании сочли возможным нарушить все Его заповеди, включая и «Не убий», причем масштабы массовых убийств все нарастают.

Материализм восторжествовал в наших умах. Казалось бы, это хорошо. «Не витай в облаках!», «Ходи по земле!», «Будь реалистом!» — постоянно твердили нам наши родители и теперь мы твердим нашим детям, держа в уме основной закон Дарвина и надеясь тем самым обеспечить им, нашим детям, залог нормального земного существования.

Но тем самым мы даже не заметили, как низвели «венец творения» — человека до положения животного. И кое-кто уже готов чуть ли не теоретически обосновать это!

Тем самым логически замыкается круг, запущенный теоретиками материализма в середине 19-го века и совершивший свое триумфальное шествие по умам нескольких поколений. Стало ли счастливее от этого человечество? – Не думаю, даже более чем уверен, что нет.

Может ли быть счастлив человек — свободная натура, — которому еще вчера принадлежало все: поля, леса, реки, мора, горы… небо? Который мог свободно перемещаться во всех этих пространствах, практически безраздельно владел всем этим и который сегодня вдруг оказался в замкнутом пространстве? Как бы хорошо, уютно и сытно ему в этом замкнутом пространстве ни было? Невольно в очередной раз напрашивается сравнение с древним мифом об Одиссее и его спутниках в гостях у Цирцеи. Товарищи Одиссея, превращенные в животных и после долгих лет скитаний и лишений наконец-то получившие доступ к теплому крову и сытной пище… Наверное, они были удовлетворены вполне, но можно ли это назвать счастьем?

Невольно на ум приходит и на языке вертится… ну, слетай, слетай с языка уже!.. слово «вульгарный». Вульгарный материализм, вульгарный социализм, вульгарный гедонизм… Вульгарный и в смысле примитивно понимаемый, и в смысле унижающий человеческое достоинство.

Все-таки не для пустой и сытой жизни рождается на свет человек. Он об этом несколько подзабыл «в мягких муравах у нас», но ему об этом очень скоро придется вспомнить. «Муравы» постепенно заканчиваются. Да, у всего матриального есть такое нехорошее свойство – заканчиваться. Тем более что мы в своем припадке гедонизма оприходовали не только ту долю природных ресурсов, что нам причиталась, причем хищнически оприходовали, но и долю наших детей и наших внуков тоже – они нам тоже за это спасибо не скажут.

Невольно дефицит материального приведет к росту идеального. Как там у Ломоносова? «Ежели от чего-то там убавится, то …» С этим, думаю, даже и вовсе замшелые и заскорузлые материалисты спорить не будут.

Не хотелось бы, однако, чтобы по принуждению.

Уже в наши, сытые, времена имеется определенная категория людей, которая не захотела продавать свое «первородство», первородство духовной жизни перед жизнью материальной – за тарелку «чечевичной похлебки». Это «верные» или «избранные». Есть и другая, более многочисленная категория, которая, вкусив материальных благ, очень скоро осознала, что не в этом настоящее счастье, и уже встает на путь духовного поиска. Это «оглашенные». Еще более многочисленная категория людей испытывает определенное беспокойство, не находя истинного счастья в кущах материального благосостояния. И пока что еще мечется между все более и более изощренными удовольствиями, не поняв истинной природы этого своего внутреннего беспокойства. Это – осознавшие «нищету своего духа».

Кто в состоянии дать ответ на запросы этих новых «вопрошающих»?

Религия? Церковь? – Новая религия, — возможно, да. Старые – вряд ли. Даже такие экзотические для наших северных широт, как буддизм, даосизм, синтоизм и т.д., даже они утрачивают теперь свою привлекательность. На какой-то момент вспыхнул, вроде бы, огонек каббалы, но тут же вновь погас.

Эзотерика? Оккультизм? – Их возможности, похоже, тоже легко исчерпаемы.

Философия? – Современная философия запуталась в наукообразии. Даже имеющему соответствующую подготовку невозможно разобраться в ней. Уж на что я всегда к философии слабость питал, но даже на художественном фильме, посвященном одному из основоположников современной философской мысли – Людвигу Витгенштейну, я дважды засыпал. Что уж говорить о его трудах в области символической логики! Нет, похоже, что то, что философия была в состоянии сказать миру, она уже сказала. Современному человеку дважды надевать одни и те же одежды, даром что философские – не пристало. В век потребления ему каждый день подавай что-то новенькое. С одеждой еще куда ни шло, а вот с мыслями и идеями… Как-то туговато.

Литература? – Опять-таки только в прошлом и опять-таки все, что было вчера – все сегодня не в моде. А из свежего? – «Нет у нас сегодня литературы!» — как говаривал Белинский, и это при живых еще Пушкине и Гоголе, при нарождающемся Тургеневе!.. Интересно, что бы он сегодня сказал?

Поэзия? – А вы читали современную поэзию, всех этих концептуалистов, метареалистов, метаметафористов и т.д.? Поистине слова «поэт» и «поэзия» скоро станут ругательными!

При этом мы говорим о тенденциях. Исключения – всегда были и будут. И в хорошем, и в плохом. Во всех сферах человеческого творчества, что мы упомянули, и сегодня можно найти авторов и произведения, которые мало чем уступят лучшим образцам прошлого. Но их нужно искать и выискивать подобно золотоискателям — буквально по крупицам. Так не проще ли работать «лопатой», роясь в «отвалах» былых времен, в том числе и не самых давних?

Александр Мень – прекрасный популяризатор христианского учения. Мертвое религиозное слово в его устах оживает и становится источником светлой былой радости.

Николай Бердяев – недооценен в собственном отечестве, Его анализ современного ему общества, — а из этого общества выросло наше, — исключительно точен и во многом сохраняет актуальность и поныне. Его учение о свободе – универсально и верно на все времена. Мысль – ясна, изложение – доступно каждому, имеющему мало-мальское образование и желание понять – редкость для философа, тем более современного.

В литературе – масса имен из того же недавнего прошлого, главное держаться подальше от постмодернистов. И потом, я бы рекомендовал сконцентрироваться не на художественной, а на мемуарной и дневниковой литературе: здесь вы найдете и художественность в избытке, и философию – в достаточном количестве.

Ну и, наконец, поэзия, – из-за которой мы, собственно говоря, и затеяли весь этот «сыр-бор».

Символизм как художественный метод, конечно же, подкупает. Подкупает в первую очередь своей идеалистической природой. А также уходом от действительности, которая негодна и которая должна и будет меняться. Во-вторых, поэзия символизма романтична, в-третьих, она – образна и по-настоящему красива. Есть и «в-четвертых» и «в-пятых» и т.д. См. предыдущую главу. Ну, и в последнюю очередь, — последнюю по порядку, но не по значению, — это то, что поэзия символизма ищет не читателя, а соавтора. Соавторство же – это первый шаг к собственному авторству и творчеству. Это те «помочи», которые могут помочь нашим одряхлевшим, нашим атрофированным «ногам». Кому-то просто подняться, кому-то сделать шаг-два, кому-то уверенно зашагать. От царства сытости к царству духовной свободы.

Символизм прошлого довольно плотно сливался с явлением декаданса. Декаданс как пессимизм и упадничество был одним из родовых признаков символизма. Символизм будущего видится нам другим. Это будет путь уже не вниз, а наверх. Призванный явиться выходом из нынешнего упаднического состояния общества и человека, символизм будущего, по определению, не может быть иным, кроме как наверх. Родовым признаком нового символизма поэтому станет ascendance – стремление вознестись и вознести все и вся наверх, к простору и свету, восхождение…

Асцендентный символизм призван вывести – нет, не все человечество, а лучшую, наиболее творческую часть человечества – из нынешнего двухмерного состояния к трехмерному, вернуть ему третью координату – небо!

Бескрылый дух, землею полоненный,
Себя забывший и забытый бог…
Один лишь сон – и снова, окрыленный,
Ты мчишься ввысь от суетных тревог.

Неясный луч знакомого блистанья,
Чуть слышный отзвук песни неземной, —
И прежний мир в немеркнущем сияньи
Встает опять пред чуткою душой.

Один лишь сон – и в тяжком пробужденьи
Ты будешь ждать с томительной тоской
Вновь отблеска нездешнего виденья,
Вновь отзвука гармонии святой.

(Владимир Соловьев)