Зима пришла поздно. Уже в январе. И властно наложила свою руку, в большой пуховой рукавице, на весь окружающий мир. Да еще, похоже, и шапкой своей, такой же белой и пуховой, все накрыла.
Деревья в лесу, особенно ели, стояли плотно придавленные этой снежной одеждой. Как в столбняке. Скованные по корням и ветвям. Не в силах ни расправить их, ни даже вздохнуть.
Но ощущения мертвого царства не было. Снег в лесу был весь усыпан следами неведомых птиц и зверушек. В ветвях деревьев ссорились между собой сороки – без умолку верещали. В небесах время от времени пролетал самолет…
И при этом тишина была невообразимая. Звенящая какая-то тишина. Что придавало всему вид какой-то особенно загадочный и таинственный. Мертвое царство… Нет – спящее царство. А что, если представить все эти снега и сугробы, все эти шапки и шубы на деревьях и кустах такими же белыми, но простынями, подушками и одеялами, то сравнение и впрямь станет почти что полным.
Но это не кома и даже не летаргический сон. Это обычный глубокий и здоровый сон утомившейся за год бурной деятельности природы. Которая устала петь, верещать, расти, зеленеть, шелестеть, буйствовать… Всем рано или поздно нужен сон. Даже Природе.
И ты идешь по этому Царству Сна, как завороженный, как зачарованный, и боишься даже кашлянуть, даже хрустнуть оказавшейся под ногою веткой. Дабы не нарушить эту волшебную сказку и это очарование. Ты и сам как во сне: ведь неожиданно для себя ты выпал из привычного тебе мира людей, мира, живущего по своим законам, и вновь стал частью окружающей тебя природы. А спит она – значит, и ты должен жить и действовать (а в данном случае – бездействовать) по ее законам.
«Йога действия» и «йога отказа от действия»: приходят тебе на ум темы последнего занятия в школе Акрополя. Но как странно и неестественно звучит, даже в мозгу, эти заморские, из-за трех морей пришедшие к тебе слова и понятия. А ведь еще вчера они не казались тебе такими необычными!
Свято место… На их место, место этой экзотики, приходят другие чувства – чувства преклонения перед чудом и мощью Природы. Природы ли? На природу не будешь молиться. А тут у тебя в душе просыпается и начинает все громче и громче звучать нотка молитвенного чувства, которая очень быстро превращается в отдельную тему – тему молитвы.
«Отче наш, сущий на небесах… Да приидет Царствие Твое…»
«Приидет? Да вот же Оно!. Уже здесь, уже пришло. Да и не уходило Оно никуда. От веку Оно с нами, но видим ли мы Его, слышим ли Его, чувствуем?»
Не Его ли имел в виду Толстой, когда говорил о Царстве Божием на земле и в нас самих? Толстому можно доверять: редкий человек его уровня и положения, его культуры жил так близко к земле. Сознательно оставил свет и общество. Где молитвы очень быстро становятся рутиной и простой формальностью.
И Пастернак, который в последнее время так широко и полнокровно вновь вошел в мою жизнь. Не молитвы ли все его стихи о природе? «И белому мертвому царству, / Бросавшему мысленно в дрожь, / Я тихо шепчу: «Благодарствуй,/ Ты больше, чем просят, даёшь».
Неожиданно понимаю – сродни, очень даже сродни… Прожил большую часть своей жизни на природе, в полном единении с нею… И последним его словом было слово «Рад…» Как предельно просто и как емко… Безмерно емко! Предельно…
И Пришвин, у которого я сегодня снова буду в гостях, в Дунино. И уже предвкушаю эту свою встречу с человеком, с которым чувствую исключительное единение души и сердца… И приятная истома – предвкушение встречи с близким и родным тебе человеком наполняет меня… Был ли религиозен Пришвин? Задам этот вопрос Яне Гришиной, настоящей душеприказчице Михаила Михайловича (или его жены Валентины Дмитриевны?), на который она не даст прямого ответа, а, усмехнувшись, растянет этот свой ответ на долгих полчаса, а потом, поняв, что не уложится и в час, пригласит на специальную свою лекцию по этой теме…
Промерзший и заснеженный, все еще немного не в себе от только что пережитого, я открываю дверь и, отряхиваясь, вхожу…
«Почему так долго?» – спрашивают родные.
— Я молился…