Эту вторую часть заметок под названием «Мурнау» мне хотелось бы посвятить своему нынешнему соавтору – Свете Яковлевой по случаю ее дня рождения. Это в наших проектах время то останавливается, то забегает вперед, то возвращается назад. Здесь мы вольны над временем, и это не может нам не льстить. Но пока мы вращаемся в этих творческих эмпиреях, время не стоит на месте, и вот мы вдруг обнаруживаем, что стали на год старше.
Света счастливый человек. По ее собственному выражению, она отстает от времени, и время вынуждено то и дело останавливаться и поджидать ее за очередным поворотом, а она тем временем, не спеша, движется своим размеренным шагом и радостно посматривает по сторонам.
«Радостно»… На мой день рождения Света пожелала мне то, чего мне до этого еще никто не желал. Радости! Как просто и как вместе с тем грандиозно, если задуматься. Что ж, с этого момента я особым образом отмечаю каждый радостный миг, в том числе и как факт того, что доброе это пожелание сбывается. Надо сказать, много уже радостных моментов накопилось…
Мне не остается ничего другого, как ответить Свете тем же самым в надежде, что и ее жизнь станет от этого чуть светлее и ярче. Радости, Света, вам, и продолжайте радовать нас и делиться с нами своим светом! С Днем рождения!

Мурнау-2, или Стихи из телефона.4.0

Недавно я пересмотрел фильм Акиры Куросавы «Сны». Там в одной из новелл-сновидений герой – молодой японский художник в своем желании встретиться со своим кумиром Ван Гогом неожиданно выпадает из привычного всем нам мира реальности и оказывается в тех пейзажах, что живут на картинах Ван Гога. И не знает, радоваться ему или огорчаться. Марианна сказала бы: «Он убил жизнь ради искусства»…
О нас, двух русских туристах в Германии, в Мурнау, такое вряд ли можно было сказать. Но ощущение, что ты находишься где-то на границе реального и фантастического, сотворенного гением Бога и гением человека, неизменно присутствовало, по крайней мере, во мне на протяжении всего нашего недолгого пребывания в этом немецком городке.
Ощущение это усиливалось еще и в силе того, как все там организовано. Ну, помещение самого музея – ладно, оно довольно современно, конструктивно… по-современному конструктивно, я бы сказал, и не производит в этом смысле большого впечатления. Это скорее даже не музей, а научно-исследовательский центр по изучению искусства того времени: залы, библиотеки, видеотеки, репродукции, проспекты… Стекло, металл, бетон… Стильно, лаконично, по-немецки аккуратно и убедительно…
А вот все остальное, включая сам город, это просто восхитительно и действительно погружает тебя в мир творчества и фантазии – Бога и человека. Сразу чувствуется, что город: все эти дома, улицы, скверы… – практически не изменился за прошедшие сто с лишним лет. Что такое 100 лет для немецкой основательности и страсти к порядку? Здесь и через двести и через триста все будет так же! Аксиома эта находит лишнее себе подтверждение в том приеме, что был использован авторами этой гигантской музейной экспозиции под открытым небом. В тех местах, где художники нашей «великолепной четверки» работали на пленэре и создавали свои экспрессивные пейзажи, ныне установлены специальные пюпитры-мольберты с репродукциями этих их картин. И ты воочию можешь увидеть и сам пейзаж, и то, как его увидел художник, то есть своими глазами и глазами Кандинского, Явленского или их подруг Мюнтер и Веревкиной. А заодно можешь проверить и себя: а как бы ты, обладай ты хоть немного творческим воображением, изобразил то же самое? И, к своему сожалению, оказываешься вынужден признать, что нет, скорее всего остался бы верен своему основному физиологическому зрению и не дал бы разгуляться зрению внутреннему и фантазийному. Признаюсь, это не самое лучшее ощущение, особенно для человека, который с ранних лет чувствовал себя сотнями и сотнями ниточек связанным с художественным авангардом рубежа 19-го и 20-го веков.
Фокусом данного приема является не желание дать возможность сравнить то, что было, и то, что есть, потому что повторюсь: фактически все осталось на своих местах и таким же, как было. А в том, чтобы показать, как по-своему видит и преломляет художник видимый мир, как пропускает его через камеру-обскуру своего глаза и через фильтр своей души и что «выдает» на выходе. И понимаешь, насколько все мы разные и как по-разному воспринимаем даже то, что физиологическим нашим зрением видим примерно одним и тем же. Видеть – это одно, а воспринимать – другое. Мир, он вроде как один, и вместе с тем сколько миров вокруг! И хочется сначала отстоять свой, а затем сделать его свободнее, привлекательнее и краше. Глубже и выше – одновременно…
Сегодня мне понятнее стал эмоциональный рассказ Светланы о том, как в глубоком детстве она впервые осознала свою самость, свое «я», свое отличие от окружающего ее мира и других людей. А может быть, и свою самоценность… Это то, чем не может не обладать и чего не может не ощущать в себе настоящий художник.
И возможно, именно тогда, в Мурнау, благодаря такому вот сравнению двух видов реальности я впервые почувствовал себя не совсем ловко в обличии туриста – туриста «на час». Марианна пишет о невозможности «на час» стать художником, но точно так же невозможно «на час» стать туристом – за какой-то час осознать и понять то место, где ты волею судеб и туристической компании оказался. Тем более что места эти в ходе путешествия постоянно меняются. Как виды в каком-нибудь слайд-шоу. И ты уже не в состоянии вспомнить… ну, последний, предпоследний, ты, может, еще и вспомнишь, но те, что были до них – вряд ли… Есть во всем этом какая-то невообразимая поверхностность и верхоглядство – желание понадкусывать все: и то, и это, и третье, и десятое… чтобы в итоге с гордостью сказать, что вот, мол, где я только ни был: и там, и там, а еще вон там и в других пятидесяти местах… Подобно тому как один мой приятель в молодости скрупулезно вел учет всем своим постельным романам и гордился тем, что «перепробовал» более ста женщин. Но разве не глупо это и не означает ли, что в конечном итоге ты не побывал нигде и не понял и не ощутил по-настоящему ни одну – в данном случае женщину. Хотя то же самое может быть и с мужчинами. И можно ли вообще употребить здесь слово «роман»? Скорее всего, нет. «Связь» – вот это будет вернее и точнее. Это, конечно, крайний случай, и любому из нас нет-нет, да посчастливится в каком-нибудь месте пожить подольше и не с той, так с другой женщиной сойтись по-настоящему. И это даст нам возможность понять истинную суть одного и другого, то бишь – другой…
Так что, возможно, именно с Мурнау у меня началось серьезное отношение к туризму. И наоборот – кончилась та жажда постоянной, безудержной смены впечатлений и перемены мест, что была до этого. Я стал подходить ко всему исключительно выборочно и, даже сделав свой выбор, не бросался тут же в тот или иной конец света, но давал этому своему желанию прежде вызреть в себе. И как-то подготовиться. А уж там на месте – впитывать в себя информацию, впечатления, смыслы. И что самое интересное: даже при таком серьезном и ответственном подходе и настрое по завершению поездки и возвращению домой я не удовлетворяюсь послевкусием, а продолжаю изучать эти места и все с ними связанное. Этот интерес и даже страсть познания с течением времени не исчезает, а напротив – продолжает расти. Обрастая новыми фактами, мыслями, впечатлениями, ощущениями…
В ваших глазах я вижу недоверие… Но разве этот мой рассказ о Мурнау и о группе художников во главе с… Кандинским? Явленским? А не с Марианной ли?… не свидетельствует об этом?
А сказанное здесь ниже Марианной не свидетельствует ли о том, что в душе она в тысячу раз больше художник, чем Явленский и даже Кандинский? Мысленно я вижу, как «костыль дрожит в «старческой» руке» Левона… Но об этом как-нибудь отдельно… Пока же слово Марианне:

• И ты только тогда художник, когда всякое движение жизни в нас отзывается эхом художнической мысли вокруг, превращая существующую реальность в желанную нереальность. Художник это тот, кто видит жизнь прекрасным многоцветным ковром песен без слов или мистерией; художник тот, кто постоянно воплощает в жизнь некий личный стиль или силу нераздельного чувства. Во всех этих случаях художник противопоставляет реальности видимых вещей нереальность души художника, свой вкус, свою страсть, свою меланхолию, свою печаль, свою радость, свое вдохновение, свою силу. Произведение, копирующее жизнь, не является произведением искусства. Произведение, вымышленное вне жизни, есть произведение больное. Произведение искусства — это жизнь и это художник. Чтобы изучать искусство, надо изучать жизнь и надо понимать художника. Существует лишь одно измерение, чтобы оценить произведение искусства, то есть — насколько художнику удалось овладеть жизнью. Чем сильнее преобразована действительность, тем величественнее произведение искусства. Тот, кто передает визуальное впечатление созвучием красок, есть мастер видения. Тот, кто передает зрительное впечатление через поэтическое слово, есть мастер впечатлений души. Тот, кто на основании простого визуального впечатления, из непритязательного сочетания красок добивается полного осуществления своей мысли,— мэтр, он владеет самим собой. Вот как следует мерить художников и их творения.

• В моей жизни нет событий. Она вся в переменах внутри меня самой. Я изобретаю себе поводы и причины. Я нахожу в себе задачи, создаю цели, инсценирую пьесы, в которых я сама и зритель и актер. Если кто-нибудь <…> дает мне ответную реплику, я чувствую себя на небесах. Моя пьеса удалась. Я не делаю ничего. Однако мой мозг постоянно в работе, заставляет меня жить всеми жизнями. Я творю с утра до вечера, с вечера до утра. Я творю людей, меня окружающих, я создаю чувства, которые ощущаю или которые внушаю, я создаю ситуации и впечатления. Жизнь так мала для множества вещей, которые я чувствую, поэтому я выдумываю их в себе, вне себя. Вихрь найденных смыслов подхватывает меня и мешает мне видеть реальную пустоту жизни. В сущности, я знаю, что нет чуда, которое вижу. Но оно занимательно волшебно для меня, и я привыкла его видеть. Оно меня забавляет, зачаровывает, и я хочу его видеть вновь и вновь.

А теперь слово, по вышеприведенному выражению Марианны, «мастеру впечатлений души» — Светлане, которая на этот раз, видимо от избытка чувств, перешла на прозу:

Франция, мы путешествуем и несемся, несемся на машине сквозь города — музеи, улочки, дома и в какой-то момент я захлебнулась. Вдруг мы заблудились в виноградниках, впереди замок, и опять, бежим куда-то. Но по дороге в замок сарай, я взбунтовалась и остановилась там. Огромный сарай, сквозь щели в крыше — солнечные лучи, в них летают частички пыли, петухи царственно ходят, пахнет солнцем, и сердце щемит от радости, и я села там, и сидела и это мгновение я помню всегда, все запахи, всю радость и грусть, все, а саму поездку — урывками помню. Мы живем сейчас, сию секунду. Иногда мне кажется, особенно в такие мгновения, что эти секунды бесконечны.

Но все-таки надо же и дышать, и здесь Светлана снова переходит на лирику…

Не победить
Не растерять
И не расстаться
Не потерять саму себя
Собой остаться
Остаться нежностью
Травы
Дыханьем света
Остаться той
Кто помнит проблески
Рассвета
Кому не страшно
Выходить на
Поединок
Не боязно любить
И быть любимой
Не лгать самой себе
Себе позволить жить
Себе позволить
* * *
Так расставаться —
Падаю я в пропасть
Летишь? Лечу
И самолета лопасть
Враз перемелет
Кто сказал
Что пропасть – бездна?
Пропасть – это безнадежность
Без рукавов, без обуви, без сил
Вот так идешь? Иди
Я не просила
Так расставаться
Надо бы успеть
Расставить мебель
Разделить друзей
И не дышать, и не желать
Так расставаться
И позволить петь
Надрывно
Яростно
Смеясь
Так расставаться
Так не жалеть себя
Так не любить
Так расставаться

* * *
Бежать бежать бежать
Не чуя ног
Едва касаясь
Всех дорог полей морей земли
Не чуя ног
Бежать бежать бежать
Дрожать
Неистово
От радости от ярости от нетерпенья
Бежать не чуя ног
От скорости
От ветра
Захлебнусь
Глаза закрою — ветер ослепил
Я НЕ ВЕРНУСЬ!