Было это году в ’96, когда мы как представительство группы компаний «Каннон» сели в Итало-российской торговой палате, сокращенно ИСТП, теперь уже на правах действительно полноценных партнеров и арендаторов, причем в одном из лучших ее помещений на втором, самом представительном этаже. С высоченными потолками и огромными окнами.
С первого этажа, от входа, к нам вела красивая парадная лестница, а в широченном фойе, прямо перед входом в наш офис, находился общий ресепшн ИСТП с красавицей-секретаршей. А казалось, что и он, и она – и ресепшн и красавица Ирина – предваряли вход именно в наш офис. Повсюду были старый дубовый паркет и ковровые дорожки, а стены украшали лепнина и набивные, итальянские, обои необычного персикового цвета. Мебель тоже была подстать – прямиком из Италии.
Как раз в это время секретарь, правая рука исполнительного директора ИСТП, Татьяна, перешла работать к нам, а сам исполнительный директор, который несколько лет назад буквально из милости приютил меня и «Каннон» в своих офисах, по принципу «ну если будет какой свободный стул», здоровался со мной теперь день ото дня все приветливее и уважительнее: дела у самой Палаты шли неважно, а мы стали чуть ли не основным их арендатором.
Дела с продажами у нас обстояли тоже как нельзя лучше: из года в год мы били все новые и новые рекорды продаж. Правда, только-только упустили один престижный проект по ГАЗу, за который бились чуть ли не два года, и это я вилось для меня и для моего итальянского визави Челесте Сальвадори настоящим ударом – фэйсофтэйбл, как тогда было принято говорить. Оба, люди амбициозные, мы тяжело переживали этот удар, который затмил для нас сразу все предшествующие, все текущие и все предстоящие успехи. Кроме того, и сам «Каннон» – «Большой Каннон» – переживал в то время не лучшие времена: на итальянском и мировом рынках компания вступала в полосу очередного кризиса, и поэтому все с особой надеждой смотрели на Россию.
В то утро я вышел на работу чуть раньше обычного и, минуя даже кафетерий на первом этаже – святая святых ИСТП, – тут же прошел к себе и включил компьютер: ждал срочной информации по еще одному важному проекту, теперь уже в Минске, который мы также, «паровозиком» уже, проигрывали все тому же конкуренту, что буквально на кривой кобыле объехал нас в Нижнем.
… Та-а-а-к, это не то… не то… Где же это? Ах, вот – от Сальвадори! Но почему-то не по «Атланту», а по каким-то «Текущим делам на Каннон» – «Punto situazione in Cannon»… Тоже мне, нашел время для какой-то «текущей ситуации»! А где по «Атланту»? «Танюш, – это я уже секретарше, – не в службу, а в дружбу: не принесешь чашечку кофе, а то у меня тут запарка. Спасибо»
Вернувшись через пять минут, Таня нашла меня мрачнее тучи. «Саша, что-то случилось?» – «Да нет, ничего, ничего. А, кофе? Да, спасибо. Сейчас, мне здесь нужно срочно ответить, извини». И забыв про кофе, я вновь погрузился в осмысление происшедшего. А оно того заслуживало. То, чему я на первых парах не придал особого значения – «общие вопросы, текущая ситуация…», – на деле оборачивалось серьезной катастрофой, перечеркивающей всё и сразу: все «газы», все «атланты»… вообще – всё, всё, всё…
После того, как Таня ушла за кофе, я дважды, а затем и трижды прочел послание от Сальвадори, и все равно никак не мог поверить: сначала своим глазам, а затем – своему рассудку. НАС ЗАКРЫВАЛИ!
«Дорогой Саша, – писал мне мой многолетний коллега и друг, – как ты знаешь, в последнее время дела на «Каннон» шли неважно. На самом же деле они шли даже хуже, чем предполагалось. А тут еще и наше с тобой фиаско на ГАЗе. И возросшие расходы в связи с переездом в бОльший по размеру офис. И расширение штата… Одним словом, – ты хорошо сидишь на стуле? – одним словом, руководство компании решило закрыть наш московский офис. Меня переводят на другой участок работы. Я очень сожалею…» Дальше я читать не мог: в глазах у меня все расплывалось, рассудок мутился… Я в третий уже раз хватался за клавиатуру и, не жалея ни пальцев, ни клавиш, начинал отчаянно барабанить по ней: «Сальвадори, какого черта – уже не стеснялся в выражениях я, – ведь мы с тобой 6 лет как проклятые…»
– А? Что? Кофе? Да, Таня, спасибо. Поставь, поставь сюда. А? Что? Извини, сейчас мне не до этого. Да нет, ничего…» И я вновь читал, перечитывал, не верил, падал духом, затем взрывался от возмущения, набрасывался – отыгрывался на несчастной клавиатуре…»Ведь мы… Ну сколько мы там стоим «Каннону»? Ведь мы вообще по минимуму… Зато какие продажи… От года к году… Ну, это с ГАЗом – это же фактически первый наш провал…»
– А? Что? Тань, ну я тебя прошу, какой к черту кофе? Ну да, просил. Ну, извини…
Клавиши на клавиатуре раскалились докрасна, а затем и добела: …Ведь на подходе новые проекты… по переходу на пентан… а это миллионы и миллионы долларов… как раз тогда, когда… да что они там с ума, что ли, все посходили? Ты им скажи…
– Таня! Ну что еще? Я же просил! Ну что ты улыбаешься? Нечему тут улыбаться! А Паша, он-то чему радуется? Видите же, что мне сейчас не до шуток!
И я вдвойне озлобленный, готов был уже окончательно вколотить все эти клавиши в их несчастные гнезда, а затем … а затем и саму эту, ненужную уже мне, клавиатуру вышвырнуть в форточку нашего такого прекрасного окна…
– А? Что? Какая к черту шутка? Я же сказал… Что? Первое апреля? Ну и что, что первое апреля?.. А-а-а, первое а-а-пре-е-ля… Ну я вам сейчас и задам!» И я долго еще носился за ними по всем трем этажам этого роскошного особняка первой половины девятнадцатого века, что на бывшей Веснина, тогда уже переименованной в Денежный переулок…

А? Что? Тот проект с «Атлантом»? Нет, тот проект мы все же отстояли, чем существенно помогли нашей материнской компании в тот такой действительно непростой момент ее существования…

С 1-м апреля вас всех! И пусть любая трагедия всегда оборачивается пусть,
быть может, и не всегда удачной, но шуткой!