Не читалось и тем более не писалось. Да и как могло читаться или писаться в компании симпатичной незнакомки, сидящей в соседнем кресле! Скоростной поезд С.-Петербург-Москва нес их по живописнейшим просторам Северо-запада России. Его – домой, ее же… Он попытался определить, москвичка ли она или из Санкт-Петербурга. Он ненавидел это название, украденное у другой эпохи и другого народа, но применительно к этой незнакомке ему вдруг захотелось применить именно это название Северной столицы.
«Наверное, потому, – подумал он про себя, – что вот она-то, похоже, как раз из «той эпохи» и принадлежит «тому народу». Ему вообще было свойственно романтизировать женщин, а если действительность пыталась убедить его в обратном, то тем хуже было для действительности. Он закрывал глаза и затыкал уши и ничего не хотел знать из того, что способно было поколебать его стойкие романтические убеждения.
Он покосился на незнакомку, но из того, что увидел, ничто не выдавало в ней обитательницу той или иной столицы. Довольно строгий деловой стиль, ухоженные руки, одну из которых обрамляли, возможно, чуть более чем следовало массивные часы (но такова нынешняя мода!), а другую, напротив — тонкая и очень необычная и элегантная браслетка… Узкие брюки и лакированные, тоже, быть может, немного чересчур массивные – и это по последней моде – полуботинки… Слово-то какое! Сейчас даже про мужские туфли так не говорят… Пришло на ум откуда-то из 60-х, но ведь соответствует!..
Сочетание плохо сочетаемого – постмодернизм даже в одежде! Что ж, по крайней мере, это логично, а если разобраться, то, в общем-то, не так уж и плохо. При соблюдении чувства меры. В данном случае чувство меры было соблюдено самым восхитительным образом.
Продолжая свои мысли и неожиданно для самого себя он уже вслух произнес: «Нет, плохой из меня Шерлок Холмс. Пытался было определить, домой вы возвращаетесь или, наоборот, едете в командировку или в гости, но вынужден признаться в полном отсутствии у меня дедуктивных способностей…»
— Но вы-то уж точно москвич.
— Что, по говору слышно?
-Да нет, просто вы чуть более утомлены и… помяты, я имею в виду одежду, чем когда едешь из дома.
— Ну, если следовать этому принципу, то тогда вы – из дома и в гости…
— Нет, не угадали.
— Тогда мои вам комплименты…
— Напросилась!
Она оказалась приятной и открытой к разговору собеседницей, и ко второму часу поездки он знал о ней так много, как не знал ни об одной из своих коллег по работе. Что ей под сорок, что она – мать двух взрослых дочерей, что работает в выставочном бизнесе, но в Питер ездила не по основной работе, а по делам какого-то благотворительного фонда, в создании и работе которого принимает самое деятельное участие.
На его удивленный взгляд она ответила пятиминутным монологом, из которого он не понял главного – что побуждает молодую востребованную деловую и семейную женщину заниматься еще и делами какого-то фонда.
— Да знаете ли, как-то взялась друзьям помочь и незаметно для себя втянулась, а теперь настолько во все это погрузилась, что хоть основную работу бросай…
— Ну а семья?
— Девочки мои во мне не особо нуждаются – самостоятельные не по годам и самодостаточные очень. Муж… В основном на работе пропадает. Довольно успешный бизнесмен. И девочки, похоже, в него. Даже мужчинами не особо интересуются… А вы, чем вы занимаетесь?
Ему было скучно рассказывать ей о своей работе и после первых общих и малозначащих фраз он предпочел перейти на темы культурологического характера, тем более что в Питере ему в этот раз удалось сходить и в Мариинку, и в БДТ. Далее разговор уже шел о культурных пристрастиях и о том, кому и где удалось в последнее время побывать и что посмотреть.
В какой-то момент, среди прочего, он упомянул и блог, в котором активно сотрудничал наряду со своими друзьями. «А вы случаем не пишете, не рисуете? Не страдаете никакими иными творческими наклонностями?» Он был уверен, что ответ будет отрицательным – уж больно по-деловому выглядела Светлана. Таково, как выяснилось по ходу разговора, было имя его попутчицы. Каково же было его удивление, когда она после секундного замешательства ответила, что, мол, да – рифмоплетствую… – «Слово-то какое! Уверен, что вы себя недооцениваете и на себя наговариваете!»
— Нет, я действительно не высоко ставлю свое рифмование… Стихами не могу их назвать – слишком люблю настоящую поэзию. Но и не писать не могу. И если уж найдет, то – прекрасное все же изобретение! – набиваю их в телефон. Благо всегда под рукой.
Он выразительно посмотрел на лежащий перед нею на столике блестящий айфон. Она поняла намек и чуть-чуть поморщилась.
— Да нет, не подумайте, я понимаю, это довольно личное. Но если есть что-то… нейтральное, то я бы с удовольствием почитал. Я с интересом и с пиететом даже отношусь к творчеству своих знакомых. Можно мне считать вас своей знакомой? И потом… я тоже люблю поэзию.
— Поэзию! Но это не поэзия, это, как я уже сказала, просто рифмование. А сейчас я так и вовсе решила больше не писать. Стихи у меня, как правило, грустные все выходят, и это не прибавляет радости жизни…
— Так что же вы думаете: если не писать, так жизнь веселее станет? Нет, это все-таки диагноз… Извините, это я в свое время поставил всем нам, русским, диагноз – нарушение причинно-следственных связей…
— Нет, это скорее наша, так называемая женская логика. Конечно, стихи не причина, а следствие, но следствие такое, что в свою очередь способно усугублять причину, а значит и являться частью ее…
— Логично! — И они рассмеялись. – Тогда это уж точно личное, и я не смею настаивать.
— Отчего же? Мне вдруг захотелось дать вам кое-что почитать. Из последнего. Но опять-таки не судите строго!
— Дилетант не может позволить себе такой роскоши…
Она наугад вывела на экран стихотворение. Сначала одно:

Это как наваждение.
Так от обиды
Рыдают дети.
Просто берешь листок бумаги –
И тишина, ни строчки, ни буквы.
Это как наказанье.
Так, спотыкаясь,
Роняешь сумку
И рассыпаешь весь мусор жизни –
Флакончик духов, блокнот и ручку.
Что происходит?
Летят минуты,
И немота не становится словом.
Звуки роятся и бьют по горлу,
Не выходя, не слагаясь в строки.

Потом еще одно:

Как же я без тебя?
Как?
Как же с тобой?
Как?
Что же мне так?
За что же мне так?
Просто просила я!
Я просила сначала редко,
А потом каждый день просила,
Чтобы жизнь,
Как волна, приносила
Камешек, стекло и ракушку —
Драгоценности детской жизни.
Я просила.
И получила —
Камешек, стекло и ракушку.
Солнце, улыбку, радость.
Песню, печаль и волю.
Все драгоценности жизни,
Что загадала в детстве,
Все, о которых не знала.

Стихи были незамысловатые, но зато – и это сразу чувствовалось и подкупало – шли от самого сердца. Никакой показушной витиеватости и надуманной замысловатости, никакого желания что-то приукрасить и что-то задним умом переосмыслить. Нет, как получилось, так и получилось, как родилось, так и родилось. Как дыхание и как эмоция: чистая и ничем не замутненная. Естественная.
Но как не похожи они были, как не шли, как не соответствовали они облику этой элегантной и такой, казалось бы, уверенной в себе женщины. Первому впечатлению от нее. Женщины, у которой мало того, что по работе и в семейных делах все хорошо, так еще и благотворительностью какой-то она умудрялась заниматься…
В целом же стихи ему что-то напомнили, но он сразу не понял что… Он, правда, и позже не понял… Не смог вспомнить.
— А не хотите на нашем блоге разместить? Мне кажется, это настроение, эти мысли и эти чувства могут быть созвучны многим женщинам. А то – и мужчинам…
И вновь она удивила его: «А почему, собственно, и нет? Но только инкогнито или под каким вымышленным именем. Никаких географически-факсимильных деталей…»
— Можете не сомневаться. Спасибо. Вот мой электронный адрес, а вот название нашего блога. Вы тоже посмотрите, насколько он созвучен вашим вкусам и вашим стихам. Хотелось бы взаимности…
Она посмотрела на него. Он смущенно улыбнулся и отвел взгляд. В окно, за которым было темным-темно, а затем – на часы. «Ну вот, один лишь час остался». Про себя же подумал: «Кто же этот счастливец, что удостоился таких стихов и таких настроений? Везет же некоторым…

Мне бы только дотянуться
До небесной синевы
Мне бы только не проснуться
И лететь туда, где ты
Где для тела нет преграды
Взмах — и звезды подо мной
Где всегда с тобой я рядом
И ты мой
Мой
Током крови, стуком сердца,
Вздохом, радости дождем
Мне тобою не согреться
Мы с тобою не вдвоем
Но во сне я все умею
Нет законов для меня
Я во сне смелей и злее
И во сне я – это Я.

— Вы, наверное, подумали…
— Откуда вы знаете? Да, подумал…
— Ну и напрасно. Я — прекрасный семьянин и верная жена…
— Да я и не… Я немного о другом. Вся эта история мне что-то ужасно напоминает. Что-то уже было в моей или в чьей-то еще жизни подобное. Такая же тоска по чему-то неразделенному, чему-то если и живому и сущему, но где-то не здесь, а в мечтах… И в то же время настолько реальному и выстраданному, что все действительно реальное и сущностное разбивается от столкновения с ним и уходит куда-то в небытие. А фантазии остаются, и более того – увлекают собою и других…
— А вот это еще посмотрите! – Он бегло просматривал, так как приходилось еще слушать и собеседницу. – У моих родителей была большая библиотека, и я с детства жила иллюзиями и фантазиями других людей. Писателей, поэтов, художников, не говоря уже о музыкантах…
Что-то постепенно начинало проясняться в его мыслях, что-то они начал припоминать, и казалось, вот-вот вспомнит. Что за напасть, что за дежавю? «И все эти годы я жила как бы в двух измерениях, в двух реальностях, одна из которых общая со всеми, а другая – моя и только моя. И порою мне даже непонятно было, какая из них более реальная, более настоящая?»
Тем временем он вплотную подошел к заветной разгадке, и теперь стоял буквально в нескольких миллиметрах (или мгновениях?) от нее. Но понимал всю хрупкость этого состояния: любой пустяк мог вновь отбросить его во мглу беспамятства. Так и случилось. Неожиданно включилась громкая связь, и диктор объявил, что до прибытия на Ленинградский вокзал осталось десять минут. И все – сизифов труд оказался опять втуне. Сознание, подступившее было к самому порогу осознания чего-то важного – оставалось лишь руку протянуть – вновь ушло от искомого предмета. Невод вновь на поверку оказался пустым.
— Вы меня слушаете?
— Ой, извините, я буквально зациклился на попытке вспомнить, что же все это мне напоминает. И почти вспомнил, но тут этот голос из микрофона… Напомнил, что мы подъезжаем. Я же… я же, уже почти вспомнив, снова вдруг упустил мысль… Я, как и вы, потерялся в двух реальностях. Похоже, это заразительно… Или заразно?..
Они засобирались. Равно как и все вокруг. Как будто бы поезд прибывал не на конечную станцию, а на полустанок с остановкой в пару минут…
В начавшейся суматохе они потерялись на минуту. Он и эта странная незнакомка. «Незнакомка… Незнакомка… Незнакомка!» — Он вспомнил! «Письма к неизвестному» Марианны Веревкиной! Господи, как же это он сразу не понял? Целый том писем, и не писем в обычном смысле этого слова, потому что они никуда и никому не отправлялись… а дневниковых записей – мыслей, высказываний, чувств, обращенных Марианной то ли к своему романтическому идеалу, то ли к Алексею Явленскому, то ли к самой себе, то ли к своим будущим читателям. Нет, на этих последних она вряд ли могла надеяться. Удивительное по форме и по содержанию произведение, которое, конечно же, достойно большего к себе внимания и более серьезного к себе отношения. Незаслуженно, трагически незаслуженно забытое…
— Мариа… Светлана, Светлана – да где же она? Я вспомнил!
Она уже сходила с подножки поезда, а он… А он запутался в чужих баулах, спинах, плечах, ногах…. Извините, извините…
Уже в тамбуре он увидел ее на перроне, делающей шаг куда-то в сторону и протягивающей кому-то руку. Легкий туман, сиреневый привокзальный туман не давал ему ясно увидеть – кому. Мужу? Но вроде бы она говорила, что он тоже в отъезде. Любовни…? Нет, он сразу и беспрекословно поверил ее словам о верности. Так кому же? Сердце тоскливо и безнадежно заныло, но тут же успокоилось. Конечно же – ему… неизвестному. Частью которого, как ему хотелось думать, стал теперь и он сам…

Я тебя не просила
Тебя не ждала
Не звала
И ещё не- не- не-
Не придумала встречу
На неё не пришла
Обернулась на улице —
Нет тебя, нет…