Андрею Казачкову — 64!
Дорогой Андрей, ну вот и тебя не минула чаша сия… Правда, в данном случае в понятие «чаша» я вкладываю совсем другой – положительный смысл. Чашу я имею в виду приветственную, праздничную, заздравную…. «Полнее стакан наливайте…»
Ибо стукнуло и тебе «Sixty Four», а опасения Битлз на сей счет в отношении тебя не оправдались: ты востребован и дома, и на работе, любим и уважаем.
Поэтому отодвинем сомнения и опасения кумиров нашей молодости как минимум на «Eighty Four»… Все по той же причине: все то, что до этого — не в рифму. И потом нам же с тобой надо увидеть еще зарю либерализма, встающую над Россией, а до этого — следы «скрывающейся тьмы». И пусть принцип «вечного возвращения» Ницше верен в России как мало где еще, а ночь здесь, как мало где еще, длинна, тем радостнее восход и тем заманчивее, связываемые с ним надежды.
Тем временем, «во дни сомнений, в дни тягостных раздумий…» тебе и мне, и нам обоим все чаще является образ Ивана Тургенева – человека удивительной судьбы и удивительнейшего же таланта, человека, как мне кажется, во многом недооцененного в истории русской литературы, да и в русской истории в целом. Очень хочется верить, что все лавры Тургенева еще впереди.
Не знаю, как это было у тебя, но Тургенев странным образом прошел через всю мою жизнь, хотя вначале, в школе еще, ни «Му-му», ни «Бежин луг» не предвещали ничего подобного. Да и «Отцы и дети», просмотренные, скорее всего, по диагонали — тоже.
Но затем, с подачи, кстати сказать, Земского, я проглотил сначала «Стихи в прозе», и был потрясен ими куда больше, чем любыми другими «настоящими» стихами, а затем и большую часть его романов. И затем на время, на годы, отодвинул Тургенева в сторону – чтобы перевести дух, да и другим авторам отдать должное. При этом каюсь – грешен: смеялся над образом Тургенева в «Литературных анекдотах» Доброхотовой и Пятницкого. Гореть мне за это…
Затем вдруг – связываю это с тем, что мы с Юлей стали больше времени проводить за городом, на природе – я вновь взялся за Тургенева, в данном случае за «Записки охотника», и некоторые рассказы, а особенно «Живые мощи» оставили у меня просто неизгладимое впечатление. Редкое единение я испытал с чувствами Тургенева по отношению к природе, и с тех пор чувства эти мои лишь возрастают.
Ну а затем Мережковский, усмотревший в Тургеневе редкий симбиоз человека глубоко русского и вместе с тем вполне европейского… Каковым и я себя смею или, по крайней мере, хотел бы считать. Так же как и Тургенев, я в буквальном смысле «склоняю голову перед святыней европейской культуры», – по выражению Мережковского.
Понятно поэтому, откуда растут и выросли ноги нашего общего с тобой либерализма и западничества.
В прошлом году неожиданно для себя взял да перечитал «Отцов и детей», хотя вроде как уже надо читать «Дедов и внуков»… Но за неимением таковых у Тургенева… Может быть, нам с тобой следует написать? Хотя какие из нас деды? Ты, впрочем чуть больше… Займись!
Так вот – к «Отцам и детям»… Удивительнейшая по-своему вещь, о которой сейчас не буду, конечно, распространяться, но непременно в будущем это сделаю при первом же удобном случае.
В этом уже уже году сходили с Юлей посмотрели пьесу «Дым» в Моссовете, и теперь и этот роман лежит у меня на прикраватной тумбочке. Интересно, что и этот роман, как и «Отцы и дети», ни в коей мере не утратил в наши дни своего значения. Роман этот, кстати, был написан Тургеневым в Баден-Бадене и о Баден-Бадене, где нам с Юлей довелось побывать на прошлое Рождество и где нам тоже, естественно, говорили не только о Достоевском, но и о Тургеневе. «Как причудливо тасуется колода» — по выражению теперь уже Булгакова. О чем мы с тобой тоже неоднократно говорили…
О Тургеневе и о своем отношении к нему я тоже когда-нибудь напишу. Я, быть может, и сейчас бы написал, но… Но недавно прочел о нем очерк у Мережковского – «Памяти Тургенева» и понял, что лучше не напишу. Снимаю шляпу и направляю тебе этот очерк не менее милого мне Мережковского тебе в качестве своеобразного подарка.
А в качестве еще одного подарка – билеты в открывшийся в прошлом году Дом-музей И.Тургенева на Остоженке. Давай не откладывать, как с той незабвенной экскурсией по Москве. Благо это не под открытым небом, и там тепло, уютно и комфортно в любое время года. А уж какой дух либерализма, западничества и политической свободы там, должно быть, витает…
Из серии забавных и не очень случаев из моей жизни, так или иначе связанных с рок-музыкой.
Году в 70-м, нет – в 71-м, мы были тогда в 9-м классе, принес кто-то в школу диск «Револьвер» группы «Битлз». Уже прикоснуться к нему было чудом, не говоря о том, чтобы прослушать. Но как? Счастливцу достался он всего на один день. А хотелось всем.
После небольшого совещания на перемене, перед уроком истории, решили делегировать к «историчке» группу из ее любимчиков в надежде, что им удастся как-то уломать ее, тем более что знали — лишь у нее одной во всей школе был проигрыватель.
— Татьяна Борисовна… Ну, Татьяна Борисовна… Ну, пожалуйста… Это ведь такая прогрессивная группа…
— «Прогрессивная»? В каком смысле?
— Ну, в самом прямом. Это ведь все ребята из рабочих семей. Из Ливерпуля, а Ливерпуль это промышленный город…
— Знаю, знаю, ну и что?
— Ну, выбились в люди. Сами пишут музыку, стихи…
— И о чем поют?
— Ну, ясное дело, о чем. Социальная все тематика. О тяжелой жизни трудового люда. О борьбе за свои права. Вполне по теме нашего сегодняшнего урока.
В общем, в итоге все же уговорили ее, но с условием, что будем говорить ей, о чем каждая отдельная песня.
С первой, с «Taxman», все было просто – правда, он у нас превратился в таксиста. С «Yellow Submarine» — тоже загвоздки не вышло. Здесь, в нашей версии, речь шла о портовиках и кораблестроителях: Ливерпуль это ведь крупный морской порт…
Сложнее оказалось с «Love You To»: ведь слово-то «love» знакомо каждому, — и с «I’m Only Sleeping». Но тоже вышли из положения:
— А что ж, рабочие парни — не люди, уж и любить не могут? — Выдавили из Татьяны Борисовны скупую учительскую слезу…
— Да про сон, про тяжелый беспокойный сон после трудового дня. А завтра вновь на работу… И не менее тяжелый день. У тех же «Битлз» есть еще одна вещь на эту тему. «Hard Day’s Night» называется. В переводе – «Ночь после тяжелого трудового дня». Но это на другом диске, мы его в следующий раз принесем…
Это был, несомненно, самый интересный урок истории, Думаю, что и самой Алле Борисовне он тоже запомнился…
Вот так, сами того не подозревая, «Битлз» стали борцами за интересы английского рабочего класса. Правда, один из них – Джон Леннон – в дальнейшем все же попытался оправдать эту репутацию. Он, единственный из «Битлз», кто был действительно повернут на социальной тематике, и не одна его песня имеет явно выраженный политический подтекст… За что его, наверное, «проклятые буржуи» и прибили. Вон, МакКартни, поет себе про птичек, про любовь, про цветочки, и ничего – прожил себе, припеваючи, до 76 лет… А помнится серьезно беспокоился по поводу 64-х…
Чего и тебе, дорогой Андрей, в день твоего 64-летия от всей души желаю!
Памяти Тургенева
Д. С. Мережковский. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы
С.-Пб., «НАУКА», 2007
Сегодня десять лет со дня смерти Тургенева. Десять лет..! Какая маленькая волна в том бесконечном приливе и отливе, который мы называем временем!
А между тем сколько памятников, воздвигнутых, казалось, для вечности, успело рушиться, сколько побед отзвучало, сколько торжественных венков облетело!
Да, у Времени есть своя насмешливость, и очень справедливая. Ничтожное делается еще более ничтожным, только великое во времени растет.
Так, с каждым годом растет образ Тургенева, становится все выше и выше, светлее и светлее.
Посмотрите на портрет Тургенева. Вот лицо коренного русского человека. Глаза с тонким умом и нежною, русскою печалью, добрые, мудрые и грустные морщины, — это лицо старого русского крестьянина, только облагороженное и утонченное высокою культурой. Тургенев был и по своему духу коренной русский человек. Разве с безукоризненным совершенством, доступным кроме него, может быть, одному только Пушкину, он не владел гением русского языка? Разве смех его не самобытный, неподражаемый народный смех? Разве он не знал всех наших глубоко скрытых недостатков и не любил и не понимал той русской красоты, которая доступна только людям, связанным с народом плотью и кровью, сердцем и духом?
А между тем этот коренной русский человек величайший западник. Тургенев любит Запад, его великую многовековую культуру не холодной теоретической любовью, а всем существом своим, ревнивой и пламенной страстью. Он так умеет преклоняться перед каждым прекрасным и могучим явлением всемирного человеческого духа, как немногие русские писатели, и в этом отношении он остается верным завету другого великого и не менее коренного русского человека — Пушкина. Тургенев, — этот «славянский гигант», как называл его Флобер, понявший и оценивший в нем глубокую, неподражаемую народную самобытность, — Тургенев — истинный европеец, одно из самых крепких и живописных звеньев той великой цепи, которая связывает нас, русских, с жизнью человечества. Он один из первых открыл удивленному Западу всю глубину, всю прелесть и силу русского духа.
Противоречивость, которая составляет доныне неразрешенный, трагический узел нашей истории, противоположность западной культуры и русской самобытности, превращается в его душе в гармонию, в стройное и неразрывное сочетание.
Тургенев — эстетик. Он ненавидит грубо утилитарную теорию в искусстве. Он верит в красоту, верит и исповедует ее перед самыми ожесточенными врагами и хулителями. Он не стыдится ее, как многие русские писатели. Вселенная представляется ему прежде всего бесконечною красотою. За это исповедание, за эту искренность слишком смелого и независимого художника он потерпел немало жестоких гонений.
Но десять лет прошло со дня его смерти, и что осталось от этих гонений, что осталось от его врагов? «Самобытный, бесстрашный эпикуреец», «эстетик», поклонник чистого искусства имеет право на сердечную благодарность русского народа. Недаром Тургенев участвовал одним из своих лучших созданий в неизгладимо прекрасном и плодотворном подвиге, совершаемым интеллигенцией во имя народа — в освобождении крестьян. Красота не мешала ему любить народ и делать благо. Он любил народ прежде всего потому, что сам вышел из глубины народного духа; он любил народ, как природу, как таинственную и грозную стихию, как великую и могучую красоту. И вот почему он питал такое непреодолимое отвращение к крепостному праву. Он ненавидел всякое рабство как величайшее человеческое безобразие, как самое постыдное уродство; он ненавидел рабство и как художник, как эстетик…
В Тургеневе была еще третья великая противоположность — противоположность Веры и Знания. Ум его неумолимо скептический. Поэт не закрывал глаза, не останавливался ни перед одним из самых безнадежных выводов современного знания. Он не возмущался против «научной науки», подобно Толстому1; не ищет от нее успокоения в мистицизме прошлых веков, подобно Достоевскому; в красоте законченных форм жизни, подобно Гончарову. Разлагающий разум его проникает в страшную сущность мира. А между тем сердце поэта, несмотря на все доводы разума, неутомимо жаждет чудесного и божественного. Мир, по выражению Ренана, представлялся ему гигантским, многогранным и многоцветным алмазом, повешенным над бездной в черном вечном мраке. Никто из поэтов с таким ужасом и возмущением не думал о смерти.
И вот сегодня исполняется десять лет с того дня, как вечный мрак поглотил его, десять лет, как перестало биться это великое сердце, так любившее красоту мира и так ненавидевшее смерть.
Смерть совершила и над ним свое грозное дело. Теперь он знает разгадку тайны, перед которой мысль его останавливается с таким тяжелым и пытливым недоумением. Но где же тление? Где же прах? Где же ужас смерти?
В эту годовщину мы празднуем еще одну победу человеческого духа над смертью и временем. Это — первые десять лет бессмертия Тургенева.
Разве он умер? Разве он не живой среди нас? Разве он нам не более друг, чем наши друзья? Разве он нам не более родной, чем наши родные?
Его вечно юные, благоуханные вымыслы действительнее, правдивее, чем тот лживый и недобрый сон, который мы называем современной действительностью.
Наше сердце бьется каждым трепетом его сердца, мы любим его любовью, мы плачем его слезами, мы живем его жизнью. Где же смерть?
Он вечно будет творить в живой душе людей чудо красоты, чудо бессмертия! Он будет заставлять самых недоверчивых людей верить в невозможное, в чудесное, в недоступно-прекрасное, в то, чего нет и что в некотором смысле более действительно, чем все, что есть! Воистину этот мертвец более живой, чем тысячи и тысячи людей, проходящих по земле как тени, которые только кажутся живыми!
Раз пошла музыкальная тема, надеюсь тебе понравиться, — не очень известная группа с песенкой 64-го года.
Yesterday's Gone
Андрею Казачкову — 64!
Битлз не любили Бетховена и призывали сбросить его с «корабля человечества», но судя по версии Левона, любили и уважали Тургенева — с удовольствием пили за его здоровье. Царствие ему небесное…
Дорогой Андрей!
Дорогой мой одноклассник!
Поздравляю тебя с днем рождения!
Когда-то еще в пятом классе ты уже баском громко выкрикивал остроты на уроках. Мы, все умирали от смеха. Правда, считали твои выходки чудачествами. В тот самый год, наш преподаватель по английскому языку, симпатичная блондинка, Любаша, пригласила нас, всю группу, к себе домой в Беляево на чай. Мы ее очень любили. Все пришли. В связи с уходом в декретный отпуск, и, предчувствуя, что больше она нас не встретит, она рассказала нам, кем она нас видит в будущем. Больше всех похвал досталось тебе. И не за знания английского языка. Она говорила, что видит тебя в скором будущем симпатичным харизматичным юношей, талантливым специалистом. Девочек просила пристально присматриваться к тебе. Так вот ты таким и стал! Я желаю тебе таковым и оставаться как можно дольше! Счастья тебе и здоровья!!!
Ну и, конечно же, песня. Как можно вспомнить Битлз, А ПЕСНЮ НЕ ДАТЬ, НЕ ПОДАРИТЬ? Тем более, что Левон-то вот подарил…
Долго думать мне здесь не пришлось. Андрей крайне привязан к месту своего рождения – к Андреевскому монастырю и Нескучному саду. Думаю, не менее, чем Леннон и МакКартни к своему Ливерпулю и к своей… Penny Lane. Иначе не посвятили бы ей песню с одноименным названием.
Андрею не чуждо поэтическое дарование. Быть может, и он когда-нибудь напишет о своих родных местах не только в прозе, но и в стихах. Пастернак же вот написал…
Спасибо всем контрпунктовцам за поздравления! Постараюсь соответствовать.
По поводу Beatles и When I’m Sixty Four — многое из того, что в песенке поется, сбылось, во всяком случае «Grandchildren on your knee» точно сбылось. По поводу учительницы Любаши — я ее немного подзабыл, но жаль, что к ее совету не очень-то прислушались.
По поводу тургеневской темы хочу остановиться немного подробнее. Соберусь с мыслями и опубликую