Памяти учителя – дотошного лексикографа, замечательного переводчика и интерпретатора, а также просто оригинального человека – Альдо Биндовича Канестри – посвящается.

Переводчиком не рождаются и не становятся, а умирают.
А.Б.Канестри

Мы живем в мире сплошных интерпретаций, и в этом смысле проще назвать не то, что является интерпретацией, а то, что таковой не является.

Есть вид интеллектуальной деятельности, который при всей своей видимой вторичности и зависимости таковым не является, будучи, в свою очередь, достаточно творческим и интеллектуально насыщенным. И лишь люди не вполне сведущие не сочтут его таковым и откажут ему в праве таковым считаться.
У меня до сих пор перед глазами древняя, по моим тогдашним понятиям, старушка – бабушка моего детского приятеля, которая, узнав о том, что я поступил в спецшколу и посвятил себя изучению английского языка, поделилась со мной своим представлением, насколько все это просто: оказывается, чтобы выучить иностранный язык, достаточно выучить лишь алфавит. Будто сделав это, ты тут же проникнешь в смысл чужой иностранной речи… У простых людей вообще все просто. Сложности же парадоксальным образом возникают тогда, когда начинаешь вникать в суть вещей и что-то в них понимать.
Аналогичная история происходит и с переводом. Это только у людей, шапочно и поверхностно знакомых с ним, создается представление о переводе как о чем-то простом и незамысловатом. А что, действительно, все ведь уже, и не тобой, написано или сказано; тебе же, переводчику, не остается ничего другого, кроме как изложить то же самое, но просто средствами другого языка. То есть – как бы просто продублировать, повторить за кем-то другим сказанное или написанное. Куда уж проще!
Однако, неспроста уже в самом термине «interpretare», т.е. «перевести» звучит нотка не столько дублирования, сколько интерпретации. Поэтому разные люди и в разные времена по-своему интерпретировали понятие перевода, особенно переводы художественного, а именно о нем мы и хотим сегодня поговорить.
Особенно вольно обращались с этой «материей» на рубеже XVIII и XIX веков – в эпоху всеобщего развития международных связей и идей, эпоху, недаром получившую название Просвещения. Просвещение ведь, как и многое другое, есть порождение западноевропейской культуры, французской в первую очередь, и шло оно к нам с Запада и, как правило, на французском языке, и поэтому не могло не требовать перевода.
Такого понятия, как авторские права, тогда не существовало. Не было и соответствующих институтов – ни литературного, ни филологического, ни иностранных языков, способных установить определенные каноны и правила перевода, поэтому каждый, кто брался за перевод, делал это сообразно своему представлению и в меру своего понимания. Часто это действительно оказывалось чистой воды интерпретацией и простым пересказом на свой, что называется, лад. Возможно, тогда это имело под собой определенное основание – уж больно разнились между собой реалии разных стран и народов, а также уровней их развития. Необходимо поэтому было переводить не столько сам язык, сколько представление об окружающем мире и о самих себе. Это сохранилось и сейчас в отношении наиболее экзотических стран и народов. Возьмите, к примеру, книгу «Дао дэ цзин»: там объем комментариев в несколько раз превышает объем оригинального авторского текста. Прямо как у нас на блоге!
По мере сближения культур строже стали подходить и к понятию перевода. Плюс к этому начало складываться понятие авторского права и расти уважение к чужому слову и к чужой мысли. Но и на рубеже XIX и XX веков, особенно в поэтическом творчестве поэты, бравшиеся за перевод своих собратьев по перу, не столько переводили, сколько интерпретировали – перекладывали слова, а то и мысли на свой манер и свой лад. Так сказать, отталкивались от чужих мыслей и слов для того, чтобы сказать что-то свое. Надо же, у меня очень часто такое происходит и сейчас! Прямо рудимент какой-то! Ходячий…
Вот здесь-то мы и подходим к самому главному и интересному. К творческой составляющей перевода. Во-первых, уже сам выбор текста под перевод является актом не произвольным, а творческим – предметом поиска, анализа и предпочтения. А также – цели, которую ставит перед собой переводчик. Выбор этот, как правило, не простой и вписывающийся в контекст и содержание собственной творческой деятельности человека, берущегося за перевод. Понятно, что в первую очередь он выберет того автора, который близок ему по образу мыслей, духу и темпераменту.
В переводимом авторе переводчик ищет себе союзника и единомышленника, а в его произведениях – поддержку и опору собственному образу мыслей и форме их выражения.
А не то же ли самое делает и сам автор и сочинитель? Не формирует ли и он свое мировоззрение на основании мировоззрения других авторов – как правило, предшественников своих и учителей? А впоследствии – своих единомышленников и собратьев по перу?
Это если мы хотим остаться прочно стоящими на земле. Что называется, обеими ногами. Но захоти мы оторваться хоть на немного от поверхности нашей грешной земли и подняться в своем воображении чуть выше, мы тут же вспомним и про пресловутый мир идей по Платону и про ноосферу по Вернадскому и многие другие менее хрестоматийные интерпретации данной идеи – мысли о том, что то, что говорится теперь и что будет сказано в будущем, все это уже было сказано когда-то прошлом. Все это витает где-то, в некоем пространстве вокруг нас, далеко ли близко, и попросту время от времени улавливается людьми, обладающими соответствующими рецепторами или способными настраиваться на определенный лад или волну и благодаря этому извлекать оттуда ту или иную мысль, идею, впечатление, мелодию, теорему, закон… Подобно тому, как из треска и шума в радиоприемнике с помощью определенной ручки нам время от времени удается извлекать то чудесную мелодию, то рассказ о текущих событиях. Не почитая это за особый труд или за чудо.
Тому, кто верит в мир идей, нетрудно представить себе и остальное. Как с помощью пера и бумаги, или кисточки и холста, или нотной грамоты и музыкального инструмента полученная информация или ощущение переносится на определенный, как теперь скажут, носитель. О том, что они не сочиняют, а просто «записывают» то, что им надиктовывается или внушается свыше, говорили и говорят многие авторы. А чего здесь больше – уловленного в окружающем их реальном, видимом нам мире или спущенного им свыше, из мира, не видимого нам, – это остается на усмотрение каждого «медиума» и его критиков и жизнеописателей.
При вере в подобного рода порядок вещей не трудно заметить определенную связь и аналогию процесса и результата у «оригинального» автора и у переводчика. Что один «списывает» или «записывает», что другой – трактует и интерпретирует. Я неспроста употребил именно эти слова, и иронии здесь ровно на чуть-чуть. Чем ответственнее автор и чем сильнее его вера в сверхъестественное, тем более скрупулезен и точен он будет в записывании наговариваемого или являемого ему свыше. И в то же время чем более силен творческий потенциал у переводчика и чем самостоятельнее его собственная мысль и экспрессивнее натура, тем дальше захочет он и сможет уйти от оригинала. Ведь то, что мы называем «вариациями на тему» или «по мотивам» — это лишь самый недалекий и ближний круг из тех, куда может завести интерпретатора впечатление от прочитанного, увиденного или услышанного им произведения другого автора. На деле же может и часто заводит куда дальше – туда, где уже даже связь не прослеживается между новым творением и тем, что вдохновило автора на его создание.
Таким образом, перевод, дотошный и скрупулезный перевод, в самом элементарном и натуральном его виде является началом маршрута на творческом пути того, кто на него встал и имеет твердое намерение пройти.
Другое дело, что вставшему на этот путь – по себе знаю – трудно уже вернуться вспять – к его истоку и вновь посвятить себя переводам. Но в рамках этой новой для нас рубрики, рубрики художественного перевода, я все же попробую…