Два инженера — две судьбы
Этот эпизод из моих воспоминаний, имевший место теплым весенним вечером 1983 года, я давно хотел воспроизвести на бумаге. Забегая вперед скажу, что здесь снова буду говорить о наболевшем, так как считаю своим долгом помочь самому себе и близким мне людям не оставаться равнодушными к памяти о соотечественниках, а также иностранных гражданах, погибших и пострадавших в страшные годы сталинских репрессий.
Иосиф Вольфсон.
Дядя Витя
В тот вечер мне предстояла встреча на Савеловском вокзале с моим двоюродным дядей Виктором Николаевичем Ивановым. Он жил в городе Рыбинске и работал на Полиграфмаше в отделе снабжения. Ему часто приходилось приезжать в Москву на одноименный завод в командировки. Московский Полиграфмаш располагался в Малом Калужском переулке, совсем рядом с домом, где жила его двоюродная сестра, моя мама Ирина Николаевна. Неудивительно, что дядя Витя часто заезжал в гости к родному человеку, иногда с удовольствием останавливался на ночлег, общался с тетей Надей — моей бабушкой Надеждой Николаевной — с зятем и племянниками.
В какой-то момент он очень по-родственному помог Надежде Николаевне. Это случилось, когда в 1967 году она и Ирина Николаевна предприняли очередную попытку наладить жизнь их сына и брата, моего дяди Николая. Он в ту пору жил в сибирской деревне Залари, где-то рядом со станцией Зима, и работал скотником в колхозе. Он был болен алкоголизмом, и спасала его от больших бед только Надежда Ефимовна — вторая жена, женщина-инвалид, у которой был туберкулез позвоночника. Бабушка переехала в Рыбинск и смогла получить ордер лишь на однокомнатную квартиру для трех человек (!), напомнив в горисполкоме, что она вдова Николая Ивановича Дыренкова, который в годы Революции по личному поручению В.И. Ленина возглавлял рыбинский Совет народного хозяйства. В какой-то момент перед переездом в новую квартиру в блочной (или панельной – не помню точно) пятиэтажке в рыбинском микрорайоне при моторостроительном предприятии, они втроем — бабушка, дядя Коля и тетя Надя — продолжительное время жили на квартире у Виктора Николаевича вместе с его домочадцами.
Скажу, однако, что вместе пожилой сын и старая мать не ужились. Возможно, сказались долгие годы разлуки и испытаний, которые пришлось преодолевать в одиночку сыну, оставшемуся сиротой после ареста родителей в 1937 году. Некоторые из этих испытаний оказались для него непреодолимыми. Мать видела в сыне все того же мальчика-подростка, с которым ее так жестоко разлучили. Последовавшее через некоторое время возвращение Надежды Николаевны из Рыбинска в Москву, с существовавшей здесь системой прописки, и второе по счету воссоединение с семьей дочери и зятя для вдовы «врага народа», отсидевшей восемь лет в сталинском лагере и десять лет проведшей в ссылке, стало, по сути, повторением пройденного ею в начале пятидесятых пути, полного унижений и оскорблений: «от ссыльной до реабилитированной».
Обычно дяди Витины командировки в Москву не ограничивались только лишь производственными необходимостями. На обратную дорогу домой в Рыбинск в «УАЗик-батон», на котором он приезжал по производственным делам, загружались купленные им в магазинах «Рыба», «Мясо» и «Диета» на Ленинском проспекте в невероятных количествах продукты питания, которые ему заказывали сослуживцы и родственники. Наиболее удачным временем года для таких акций были поздняя осень и зима, так как все купленное могло до отъезда обратно в Рыбинск храниться на нашем балконе. Однако производство полиграфического оборудования осуществлялось без перерыва и не зависело от времени года, поэтому приезды дяди Вити случались также и летом и весной. Тогда на помощь ему приходил наш трудяга-холодильник «ЗиЛ», мощности которого едва-едва хватало, чтобы сохранить полезные свойства купленных сосисок, вареной колбасы и трески. В такие дни дом заполняли запахи кладовок продуктовых магазинов, которые я по сей день помню, вполне, отчетливо.
К моменту памятной для меня встречи с дядей Витей на Савеловском вокзале, в моей жизни произошли большие перемены. В 1977 году в ноябре умерла мама. Отцу в тот же год и буквально на следующий день после маминой кончины исполнилось 70 лет. Мне надо было становиться взрослым и устраивать собственную судьбу. Год спустя я привел в дом жену – Марину. Еще через год у нас родился сын Женя. Народу в доме прибавилось: с нами стала жить Маринина бабушка Маша, призванная помогать студенческой семье, и мой средний брат Ефим с сыном Ваней – мальчиком больным ДЦП, от которого мать после развода с братом отказалась.
Дядя Витя стал приезжать к нам все реже и реже, а потом и вовсе перестал. Машину, тот знаменитый «УАЗ-батон», предприятие теперь не предоставляло, и ему самому, уже пожилому человеку, приходилось решать вопросы снабжения завода, бегая по инстанциям своим ходом. Купленные продукты он вынужден был складывать в камере хранения на Савеловском вокзале. В тот день дядя Витя позвонил мне, попросил о встрече и помочь дотащить сумки с провизией до вагона поезда, отправлявшегося в Рыбинск вечером.
Инженер Менотти из Дирижаблестроя
Путь до Савеловского вокзала в ту пору занимал много времени. Станции метро «Савеловская» в проекте еще не было, и добираться туда приходилось либо на такси, либо на автобусе №5 благо он имел конечную остановку совсем рядом с моим домом — на «кругу» — площади рядом с Текстильным институтом. После отправления от Текстильного института он двигался по Выставочному переулку, выезжал на Ленинский проспект, останавливался на Октябрьской площади и далее по улице Димитрова шел через Центр мимо Кремля; потом поворачивал на Пушкинскую улицу и следовал «на север» прямиком направляясь к Савеловскому вокзалу, где у него была другая конечная остановка.
Сев в полупустой вечерний автобус, я, предвкушая интересную дальнюю поездку, уселся на сиденье возле окна, и совсем уже было расслабился, глядя из него на родные сердцу места. Автобус, тем временем, медленно доехал до остановки на Октябрьской площади. Место рядом со мной оказалось не занятым, и на него с трудом села очень полная дама преклонного возраста в темно-синем старомодном платье с белым кружевным воротничком. На ней были очки с толстыми стеклами. Она тяжело дышала, так как ей, очевидно, было трудно подниматься по крутым ступенькам автобуса. Я вдруг услышал от нее уже известные мне слова и фразы, не раз произносившиеся в разговорах домашних, в частности, «вредительство». Так она отреагировала на долгое ожидание на своих больных отекающих к вечеру ногах автобуса, шофер которого в тот вечер явно не был настроен выполнять свои обязанности должным образом. Я насторожился, когда услышал не часто произносимые в обществе слова. Она же продолжила в том же духе. Все говорила и говорила о несправедливостях, преследовавших ее. Она только что получила ответ на свое письмо в ЦК Партии на имя Ю.В. Андропова, в котором просила помочь ей старой и больной, а также ее сыну улучшить жилищные условия, переехать из подмосковного Долгопрудного в Москву и поселиться в доме с лифтом.
Как я уже говорил, слова: «вредительство», «ссылка», «лагерь» и другие мне были известны с раннего детства, поэтому, увидев свою соседку в первый раз в жизни и услышав сказанное ею, я практически сразу догадался о бедах, с которыми она могла столкнуться в жизни. О них к своим неполным тридцати я уже очень многое узнал от мамы и бабушки в страшных, очень страшных подробностях. Оставалось только ждать подтверждения своей догадки.
Моя бабушка Надежда Николаевна Дыренкова была арестована в ноябре 1937 года через месяц после ареста мужа — крупного инженера-конструктора бронетехники и железнодорожной техники Николая Ивановича Дыренкова. Пока шло следствие по делу, она находилась в Бутырке, а зимой 1938 года ее этапировали в северный Казахстан в Акмолинский лагерь жен изменников родины (АЛЖИР). Она провела там восемь лет. Вернуться в Москву ей было разрешено только в 1956 году после ссылки и реабилитации. Соседка, даже внешностью своей схожая с моей бабушкой, однако, до поры молчала о предполагавшихся мной деталях случившегося с ней и ее семьей.
Автобус, не спеша, шел и шел по чистенькой и аккуратной весенней Москве, как вдруг, стоявший на передней площадке автобуса у окна смуглый худощавый немолодой мужчина в очках в роговой оправе, одетый явно не по погоде в теплое пальто и кепку, укутанный шарфом, неожиданно и радостно закричал, обернувшись к моей соседке и показывая пальцем в окно, будто увидел за ним что-то очень знакомое и приятное ему: «Мама, мама!!! Посмотри скорее: вот же дом, где мы жили тогда, да?». Она нехотя ответила ему: «Да, Марио. Это тот самый дом…». Автобус в этот момент проезжал мимо жилого дома постройки начала века на Пушкинской улице. Она в тот момент как будто подтвердила мои догадки, нехотя пояснив смысл слов, неожиданно прервавшего наш разговор, мужчины. Оказалось, что после возвращения из Воркуты из ссылки в начале пятидесятых (о чем я уже фактически догадался из разговора с нею), она с сыном Марио и другими женщинами и детьми, коих постигла схожая с ней участь, какое-то время жили в этом многоквартирном доме-общежитии с длиннющими коридорами, кухней с многочисленными керосинками…. Потом мои попутчики почему-то были вынуждены переехать в подмосковный Долгопрудный.
Тогда я спросил у нее, почему такое странное, не «наше» имя у ее сына. Вместо ответа она стала читать мне стихи, в которых явно слышалась история ее страшной жизни и судьбы. Плохая моя память, к сожалению, не позволяет воспроизвести ни строчки из услышанного от нее большого стихотворения, но общий смысл сказанного сводился к потере близкого дорогого человека, страшных скитаниях по незнакомым местам, вьюгах и метелях, болезнях и выстаивании…
Еще было в том ее эмоциональном, скорее истеричном, ответе мне обращение с надеждой, тоже рифмованное, к Генеральному секретарю ЦК КПСС Ю.В. Андропову (о сухом официальном ответе на ее письмо в ЦК я уже упоминал). Глаза ее сделались безумными. В них блестели слезы…. Фразы путались. Я, как мог, пытался утешить ее. Но тщетно. Под рукой даже воды не было. В конце концов, она немного успокоилась и стала довольно подробно рассказывать свою историю. Вот как я ее запомнил.
В начале 1930-х годов в Советский Союз приехала работать группа итальянских инженеров-дирижаблестроителей под руководством Умберто Нобиле. Знаменитый итальянский воздухоплаватель Нобиле незадолго до того руководил своей второй арктической экспедицией на Северный полюс на дирижабле «Италия», которая закончилась трагически: корабль при возвращении на материк обледенел и рухнул. Часть членов экипажа, находившихся в оторвавшейся гондоле, была унесена в неизвестном направлении и без вести пропала во льдах. Направлявшийся на французском самолете к месту крушения с миссией спасения коллега и соратник Нобиле по первой арктической экспедиции знаменитый полярный исследователь норвежец Амудсен погиб в авиакатастрофе. Нескольких других оставшихся в живых членов экспедиции спасли советские моряки ледокола «Красин». Самого Нобиле на материк доставил храбрый шведский летчик Лундборг.
Итальянские специалисты – инженеры и техники – после случившегося остались не у дел на родине в Италии и, кроме того, некоторым из них грозило тюремное заключение по причине принадлежности к коммунистической партии. К ним уже тянулись руки самого дуче — Муссолини. В то же самое время из Советского Союза по линии Коминтерна всем им поступило приглашение приехать и начать работать – строить дирижабли в стране побеждающего социализма, которое они с благодарностью приняли. К моменту приезда иностранных специалистов в Москве было создано целое предприятие, укомплектованное штатом работников-управленцев. На этом предприятии отсутствовало, пожалуй, главное – само производство дирижаблей. Приезжие специалисты с воодушевлением окунулись в круговорот новых событий. Для строительства завода и ангаров Нобиле лично выбрал площадку в Подмосковье, которой дали имя «Дирижаблестрой». В последствие, на ее месте возник город Долгопрудный. И работа здесь, в прямом смысле этого слова, закипела. Несколько итальянцев со временем вступили в ВКП (б).
Среди приехавших итальянских специалистов оказался и будущий муж моей спутницы Джиованни Марио Менотти…Она не рассказывала, как они познакомились, однако, все время пыталась объяснить значение того дела, которому служил инженер Менотти; как важно было для страны наладить производство дирижаблей. Очевидно, что семейное счастье было недолгим. В том же страшно холодном ноябре 1937 года, когда сотрудники НКВД арестовали мою бабушку, был арестован и вскоре расстрелян, как фашистский шпион, Джиованни. Вместе с ним были арестованы и погибли все члены команды Нобиле, который сам по счастью для него единственный из всех уцелел, так как годом ранее смог уехать из Союза.
Недавно на сайте города Долгопрудный я нашел небольшую заметку не об инженере, правда, а о слесаре-итальянце Менотти и его семье. Женой итальянца в ней была названа балерина Лидия Ивановна Панкратова, арестованная в 1942 году за шпионаж в пользу фашистской Германии. В моей соседке, старой и больной, фигура балерины никак не угадывалась, но имя свое – Лидия она все-таки успела произнести. Поэтому далее я ее так и буду величать.
Лидия Ивановна рассказала, что после ареста Джиованни и обыска в квартире, ее с двухлетним ребенком выставили на улицу в стужу и мороз без верхней одежды. Мальчик был и так слабенький, болезненный, а через пару дней, когда пришли арестовывать и ее, укрывшуюся на время у соседей, у него уже был жар и прерывистое дыхание. Все это привело к развитию менингита (пишу, как слышал). Палачи, видимо, с умиравшим ребенком возиться не захотели, и оформлять в детский дом не стали. Оставили с матерью. Так их вместе и этапировали в воркутинский лагерь. Рядом с мамой малыш поправился, но последствия болезни, поражающей мозговые центры остались с ним навсегда (таким нервическим, даже истеричным, он встретился мне в тот вечер).
Об остальном, что с ними дальше случилось, я могу лишь догадываться. Например, получив еще один срок «за шпионаж» в 1942 году, Лидия Ивановна все-таки не была расстреляна, а приговорена к двадцати пяти годам заключения. Чудом выжила в тюрьме и лагере там же, где-нибудь в Воркуте или Инте, а у сына ее, Марика Менотти, хватило жизненных сил, чтобы дожить в детдоме, а потом в каком-нибудь интернате до встречи с мамой после ее реабилитации в начале пятидесятых. Но это уже снова мои догадки. Договорить мы не успели. Автобус прибыл на конечную остановку, и мы расстались около пригородных касс Савеловского вокзала.
Подробный рассказ о моем дедушке Николае Ивановиче Дыренкове – папе моей мамы я мог бы и не писать. В последние годы на ряде сайтов о нем, как легенде отечественного танкостроения, о его семье написано много интересного. Например, из Интернета я узнал о своем прадеде, большом труженике и заботливом семьянине Иване Алексеевиче Дыренкове. В разные годы он работал глинотопом, рабочим железнодорожных мастерских. Его жена, моя прабабушка, Марфа Максимовна вела домашнее хозяйство. Родом они были из Мологи, из деревни Малая Режа, которая покоится где-то под водами Рыбинского водохранилища. Там же родился и Николай Иванович. В конце позапрошлого века прадед Иван перевез семью из деревни в город Рыбинск, где поселился с домочадцами в подвале кирхи и стал работать в ней сторожем. Переезд был обусловлен, в первую очередь, желанием прадеда дать двум своим сыновьям образование. Оно, в существенной степени, было реализовано: начальное техническое образование его сын Николай получил там же в Рыбинске в ремесленной школе.
С Рыбинском связана дальнейшая судьба моих предков. В этом городе – столице бурлаков России — в семье Николая [Николаевича] Иванова – моего другого прадеда, служившего приказчиком в магазине богатого купца, родилась, а потом училась в Мариинской гимназии моя бабушка. Там же в Рыбинске она встретилась с дедушкой и вышла за него замуж.
Смолоду Н.И. Дыренков был активен в общественной жизни. Хотя он и не являлся партийцем, активно участвовал в революционном процессе. Руководил противовоздушной обороной Петрограда в 1918 году. Вернувшись в Рыбинск, он пытался наладить производство дирижаблей, но более важным делом для народного хозяйства в тот момент была работа мехмастерских по ремонту автомобильной техники. Под его руководством они начали ритмично функционировать. Тогда же он возглавил Совет народного хозяйства Рыбинска и дважды встречался с В.И. Лениным, который после бесед с Н.И. Дыренковым весьма одобрительно отзывался о работе «рыбинских товарищей», ставил их в пример. Вскоре после этого Николай Иванович резко изменил место проживания и вид деятельности. После некоторых размышлений, я полагаю, что он вынужденно уехал с семьей из Рыбинска, где власть перешла к партийной номенклатуре и его беспартийного, но видного, общавшегося с самим В.И. Лениным хозяйственника, замучили доносами и угрозами, которые сыпались в избытке. Имел место также и саботаж его инициатив. В итоге он обосновался с семьей в Самаре.
В Самаре он работал инженером на Жигулевском заводе. Что это было за предприятие, я так и не разобрался. Известно, однако, что дед руководил в Самаре мехмастерскими, где ремонтировались трактора и другие машины и механизмы. Похоже, что те мехмастерские как раз и располагались в цехах Жигулевского завода. В 1919 голодном году у деда и бабушки родился и вскоре умер первенец – Вадим. В 1921 году там же в Самаре родилась дочь Ирина, ставшая моей мамой, а в 1923 году младший ребенок – сын Николай.
В эту же пору Н.И. Дыренков помогал «гражданину мира» Фритьофу Нансену, приехавшему в Самару с гуманитарной миссией, доставлять продукты голодающим Поволжья. Из одного такого похода он привез домой двух измученных оголодавших беспризорников, которые долго жили в его семье, также испытывавшей нужду. Однако, несмотря на благородные дела, совершавшиеся им, Н.И. Дыренков в 1923 году чуть не попал под суд революционного трибунала, так как хозяйственный спор между ним, как начальником мастерских, и рабочими из-за размера оплаты труда был перенесен кем-то в политическую плоскость. К счастью для него в тот момент все обошлось.
В 1926 году деда назначили главным инженером только что построенного по лицензии «Фиата» Одесского автобусного завода. После этого, начиная с 1929 года, он переехал с семьей в Москву и занимался созданием бронетехники и узлов, машин и механизмов для железных дорог, в том числе, и военного назначения.
Публикуемые в интернете материалы о достижениях Н.И. Дыренкова в области бронетехники, а также успехах в создании передовых для того времени образцов железнодорожного машиностроения, мне представляются объективными и полностью соответствующими материалам его следственного дела, открытого в конце сентября 1937 г. В нем, в частности, указывалось на более чем пятьдесят созданных Дыренковым образцов бронемашин и танков, а также серии автономных железнодорожных вагонов для госпитальных нужд и оперативной эвакуации раненых в тыл и обустройства штабных передвижных помещений.
Нет в этом списке, пожалуй, уникального бронепоезда, состоявшего из танков конструкции все того же инженера Дыренкова, двигавшихся на колесных парах по рельсам, который принимал активное участие в боевых действиях в Великую Отечественную войну на Северо-Западном фронте (смотрите здесь) — это про моего деда Николая Ивановича: полуграмотный рабочий…Постыдились бы. Правда, в тексте авторы исправили бестактность… ). Образец такого бронепоезда Н.И. Дыренкова сохранен в музее бронетанковой техники в подмосковной Кубинке. В списке также выделялся тепловоз его собственной конструкции, который он разрабатывал на Коломенском заводе вплоть до ареста. О его опытном образце, показавшем удивительные для того времени технические возможности, он докладывал XVII съезду ВКП (б), проходившему в 1934 году. Думаю, что выступление на Съезде, давшееся ему с огромным трудом, как в моральном плане (вспомним о его печальном опыте общения с партийной номенклатурой) так и в физическом плане (он вынужден был произнести свою короткую речь, страдая от сильнейшей ангины), стало началом его трагического конца. Сейчас хорошо известно, сколько погибло участников того «съезда победителей», в числе которых оказался беспартийный инженер Н.И. Дыренков. В итоге, все перечисленные здесь достижения были вменены в вину Николаю Ивановичу, которого арестовали и приговорили к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 9 декабря все того же 1937 года.
В жизни деда было много других событий, о которых сам он своим внукам рассказать уже не смог. Поэтому воспроизведу некоторые моменты со слов бабушки, Надежды Николаевны, чья судьба и судьба моей попутчицы Лидии Ивановны Панкратовой-Менотти во многом схожи, вплоть до тех самых пересечений, о которых так увлекательно пишут в своих постах о людских судьбах наши уважаемые блоггеры Андрей Казачков и Игорь Петров.
Начну с того, что после переезда в Рыбинск в раннем детстве, маленький мальчик Коля, которому еще не исполнилось и десяти лет, стал проявлять интерес к воздухоплаванию. Однажды он прикрепил к раме простыню и решил полетать на самодельном «крыле-самолете». Для этого, он забрался на окошко кирхи, в подвале которой жил с родителями и братом Алешей, и уже изготовился сигануть вниз… Нетрудно предположить, что с ним стало бы после «полета», не вмешайся тогда мать, Марфа Максимовна, вовремя заставшая сыночка за этим занятием…
«Полетать»… не это ли увлечение привело его в Петроград в 1918 году, где он организовал, а потом и возглавил противовоздушную оборону города Революции? Было ему тогда всего-то двадцать пять лет.
В начале 1930-х годов, работая над своими проектами танков на Ижорском заводе в Ленинграде, он ездил от объекта к объекту и по городу на автомобиле марки «форд» (бабушка его называла «фордик»). На эти машины, которые советское правительство закупало в Штатах, он и его команда устанавливали броню и вооружение, создавая, таким образом, бронемашины, некоторые из которых дошли в 1944 году до Варшавы. Об этом стало доподлинно известно, благодаря членам московского клуба автомотостарины. (Эти бронемашины Н.И. Дыренкова были интересны еще и тем, что они, как и танки его конструкции, легко переставлялись на колесные пары и передвигались по железным дорогам, обеспечивая высокую мобильность механизированных частей Красной Армии.). Однажды он задержался в пути и успел подъехать на своем «фордике» уже к самому началу разведения одного из ленинградских мостов. Николай Иванович не растерялся и, почти как Валерий Чкалов на самолете под мостом, смело пролетел на своем форде несколько метров над мостом и Невой, разогнав машину для этого прыжка до максимальной скорости и использовав один из пролетов разводившегося моста в качестве трамплина …
В одном из доносов, которые имеются в деле 1937 года, деда называют «авантюристом, который отметился даже в «Дирижаблестрое»… Именно эта линия в его судьбе, связанная с воздухоплаванием, о котором он мечтал с малых лет, так и останется, видимо, недоисследованной. Как жаль.
«Икар рыбинской кирхи»; организатор противовоздушной обороны Петрограда, пытавшийся наладить производство дирижаблей в Рыбинске в послереволюционном 1918 году; инженер-танкостроитель, интересовавшийся разработками «Дирижаблестроя»… Возможно, повстречайся я хотя бы еще раз в жизни с моими попутчиками Лидией Ивановной Менотти и ее сыном Марио, поговорив поподробнее, сейчас смог бы раскрыть тайну сокровенной мечты деда о небе. Или хотя бы приблизиться к ее разгадке. Но не сложилось. Они отправились в Долгопрудный, а я…не пошел их провожать. Не хватило души… Ругаю себя по сей день. Оправдывает меня лишь то, что о некоторых обстоятельствах жизни и деятельности деда, в том числе о его интересе к «Дирижаблестрою», мне стало известно лишь после прочтения дела, открытого на него осенью 1937 года, уже в перестроечные времена, спустя много лет после той памятной встречи с вдовой инженера Джиовании Менотти.
Вместо эпилога
Расставшись на Савеловском вокзале с женщиной и ее сыном, испытавшими ту же судьбу, что и близкие мне люди, я встретился с дядей Витей. Помог донести его неподъемные авоськи с едой до вагона рыбинского поезда. Во время нашего короткого разговора он обиженно попенял мне, что после смерти сестры его в нашем доме не привечают. Не помню в деталях, что я ответил ему на это. Видимо, возразил. Постарался объяснить, что жизнь изменилась и меня в Москве подолгу не бывает из-за геологических экспедиций, куда я уезжал весной, а возвращался только осенью. Что дома маленькие дети с бабушками и престарелым папой, а Марина мечется между работой и магазинами, и не всегда есть возможность его принять. По-моему, эта история его не убедила…Однако изменить что-либо в отношениях с двоюродным дядей мне уже было не под силу. Все новые и новые заботы брали свое.
Последний раз мы встретились с ним, когда предавали земле прах Надежды Николаевны на Даниловском кладбище. Умерла бабушка 26 ноября 1988 года, день в день, когда в 1937 году ее арестовали сотрудники НКВД.
P.S. Если бы ни те тяжелые дядины авоськи, я вряд ли бы вспомнил сегодня эту историю про семью Менотти, с одной стороны. С другой стороны, если бы ни авоськи, то, возможно, я смог бы теперь знать больше и про итальянцев-коминтерновцев, а там, возможно, и про деда Николая от людей, с которыми он мог встречаться в те годы в «Дирижаблестрое». Тысячи, миллионы наблюдаемых и переживаемых нами житейских пересечений, как это ни печально, далеко не всегда создают основу для принятия правильных решений.
…Их было девять дирижаблестроителей из Италии, приехавших в начале 1930-х годов в СССР. Один из них – Умберто Нобиле – смог вернуться на родину. Еще о двоих репрессированных и расстрелянных членах команды Нобиле — его заместителе инженере-конструкторе Трояни и инженере (слесаре) Менотти, проживавшем в Мытищах, скупая информация в Интернете есть. Осталось найти имена еще шестерых, о которых обычно пишут: «все они были арестованы в 1937 г. и погибли».
Два инженера — две судьбы
Начал поиск итальянцев-дирижаблестроителей. Нашел в интернете вот этот список (см.ниже). В нем есть и Марио Джиованни Менотти. В разных интернет-источниках его первым именем ставится и Марио, и Джиованни. Его сына мать называла Марио — это я помню очень хорошо. В разговоре со мной Лидия Ивановна говорила о муже, как инженере. Человеку искусства путать вид технической специальности любимого человека простительно. Место жительства семьи Менотти был пос. Дирижаблестрой, а не Мытищи, как было ошибочно указано в одном Интернет-источнике. Именно туда в Долгопрудный ехали домой мои попутчики…
Менотти Марио Джиовани. Родился в 1909 г., Италия, г. Болуна; слесарь, завод №207. Проживал: Московская обл., ст. Долгопрудная, Поселок завода 207, 1, кв. 8.
Бианкани Робуето Патрициевич. Родился в 1899 г., Италия, с. Татти; итальянец; образование среднее; член ВКП(б); цех № 1 завода № 132: зубодолбежник. Проживал: Москва, ст. Долгопрудная, Сев. ж-д, д. 1, кв. 4. Арестован 7 февраля 1938 г.
Приговорен: Комиссией НКВД СССР 22 мая 1938 г., обв.: шпионаже в пользу Италии. Расстрелян 3 июня 1938 г. Место захоронения — место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован в июле 1956 г.
Комели Джино Артурович. Родился в 1908 г., Италия, с. Вольдамино провинции Варен; итальянец; образование низшее; член КП Италии с 1923 по 1928, член ВКП(б); завод № 207 Дирижаблестроя: слесарь. Проживал: ст. Долгопрудная Савеловской ж. д., д. 1, кв. 7. Арестован 8 февраля 1938 г. Приговорен: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 22 мая 1938 г., обв.: шпионаже и диверсионной деятельности по заданию итальянской разведки. Расстрелян 3 июня 1938 г. Место захоронения — место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован 6 октября 1956 г.
Сегалино Бруно Августович. Родился в 1905 г., Италия, г. Венеции; итальянец; образование среднее; член КП Италии 1926-1928, член ВКП(б) 1928-1930; завод № 207 Дирижаблестроя: мастер-инструктор. Проживал: Московская обл., ст. Долгопрудная Савеловской ж. д., пос. завода, д. 1, кв. 5. Арестован 8 февраля 1938 г. Приговорен: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 22 мая 1938 г., обв.: шпионаже в пользу итальянской разведки. Расстрелян 10 июля 1938 г. Место захоронения — место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован в июле 1956 г.
Мансервиджи Лино Теофилович. Родился в 1897 г., Италия, г. Турин; итальянец; образование среднее; член ВКП(б) (бывший член Союза социалистической молодежи Италии, Социалистической партии Италии, КП Италии); наладчик завода № 132. Проживал: Московская обл., ст. Долгопрудная Ярославской ж. д., пос. Дирижаблестрой, д. 1. Арестован 23 ноября 1937 г. Приговорен: ВКВС СССР 14 марта 1938 г., обв.: участии в к.-р. террористической организации. Расстрелян 14 марта 1938 г. Место захоронения — место захоронения — Московская обл., Коммунарка. Реабилитирован в апреле 1956 г. ВКВС СССР.
В этом списке я не нашел зама Умберто Нобиле — Трояни. Однако его имя и он сам в некоторых источниках упоминается как фашистский агент в связи с обвинениями другим подследственным по делу «Дирижаблестроя», в том числе, предъявленным гражданам нашей страны. Если он сумел уехать из Союза до страшных событий, то только, если помог счастливый случай.
Есть странички в интернете, где список итальянцев работников предприятия «Дирижаблестрой» насчитывал намного больше сециалистов. Значит и жертв репрессий было существенно больше. Мир их праху…
Ося, если ты ехал весной 1983 года на автобусе №5 от Выставочного к Савеловскому вокзалу, то вполне мог увидеть в этом автобусе мою маму. Именно весной 1983 года она переехала из Беляево на Бутырскую улицу, что рядом с Савеловским. Работала она на Губкина и иногда выбирала именно такой маршрут домой — на троллейбусе от универмага «Москва» до Выставочного, а затем пересадка на пятый автобус. Судьбы скрещенья… Фотографию с автобусом на Выставочном не нашел, а на Савеловском, вот она — пятерочка, причаливает к остановке.
Да, узнаю Андрей, знакомые места. Автобус тоже узнаю — «ЛиАЗ». Но тогда еще ходили лиазы предыдущей модели. Хотя и те и другие отличались тем, что вечно чадили смрадным выхлопом. Однажды, мой старший брат Алик поздно вечером вошел в дом после трудового дня и я ему точно назвал вид транспорта, на котором он ехал с работы. Все его пальто пропахло этой самой горелой бензиново-масляной смесью. Он, помню, ответил на мой выпад, что тебе, мол, братец, уготована роль Шерлока Холмса. Не случилось. Однако обоняние меня часто выручало по жизни. Нюх, вот, пожалуй, что нет.
Из детства больше всего запомнились «лобастые» автобусы марки «ЗиЛ», автомобили такси «ЗиМ» и «Победа». Сказочным казался «Москвич — 407», на котором ездил муж моей двоюродной сестры Гали — Леня… На твоей фотографии, Андрей, еще виден «Запорожец»… К нему, кстати, автомобилисты неплохо относились.
Про танки и дирижабли.
Будучи прошлой весной в Екатеринбурге узнал от местных о существовании в тридцатые годы в Свердловске Дирижаблепорта, который принял несколько рейсов из Москвы. До сих пор останки этого порта в городе сохранились. Там же в Екатеринбурге, прогуливаясь по городу, я увидел на фронтоне одного из зданий удивительную композицию с Дворцом Советов (не осуществлен), самолетом АНТ-20 (разбился) и танком странной конструкции. Не танк ли это твоего деда, Иосиф? Потом уже купил путеводитель и узнал, что это здание штаба Уральского военного округа.
Спасибо тебе, Андрей, за интерес к тому, что написано. Спасибо, Левон, за внимание и дизайн. Все трогает душу и соответствует моему собственному настроению. Я вижу,что данная тематика все более и более, говоря научным языком, «выщелачивается», удаляется из сознания россиян. И это при том, что по Москве повсеместно развешаны билборды с изречением великого нашего, Михайло Васильевича Ломоносова. Смысл его в том, что не зная собственной истории далеко не уедешь и не уйдешь. Тем более, такой богатой, как история России в ХХ (хэ-хэ) веке. С такими поворотами и «скрещеньями», что и не описать.Пример тому — судьбы двух инженеров — русского и итальянца -, чей прах на дне рва общей могилы расстрелянных в 1937 г. врагов народа в Коммунарке под Москвой.
Что касается изделий изобретателя и конструктора Н.И. Дыренкова, то на некоторые из них можно посмотреть по этим ссылкам. Сходство с тем, что ты видел в Свердловске на горельефе (?) на здании УрВО имеется, несомненно. Мое внимание также привлек на фрагменте фронтона и контур Дворца советов с самолетами, которые летят вровень с фигурой Ленина, чуть не под сто метров высотой, которую планировалось установить на самом верхнем его уровне. Этот взгляд на виртуальное сооружение тиражировался тогда повсеместно. Мощь его и высота подчеркивались, как в малых формах (проектах, участвовавших в конкурсе на постройку Дворца), так и в эпических полотнах советских художников, маленькими фигурками самолетиков-стрекозок, которые едва долетали до ног статуи вождя Революции. Кстати, Н.И. Дыренков жил с семьей в Москве на ул. Метроостроевской (Остоженке) д. 51. От «Дворца советов», который был по чудовищному плану призван заместить Храм Христа Спасителя, он находился в пятнадцати минутах ходьбы.
http://tvzvezda.ru/news/qhistory/content/201507180811-gq46.htm
http://www.wid-m-2002.ru/sensation/sourcesofsoviettankdevelopment.html
Вот уж действительно судьбы скрещенья. Познакомиться случайно в автобусе с женой человека, расстрелянного в одном и том же месте и с разницей в несколько месяцев с твоим дедом. Тут уж и писать ничего не хочется, только размышлять…
Но все же обратил внимание на одну интересную деталь. Несколько месяцев назад я фотографировал школу им.Лепешинского, в которой учился мой отец. Снимок Иосифа сделан видимо году в 1935-36, в это время отец учился в первом или втором классе. Но вопрос не в этом. Если сравнить снимки, то возникает предположение, что фото Иосифа перевернуто. Капитель (или как ее) на моем снимке находится справа, а вывеска школы слева.У Иосифа наоборот. Вывеску, конечно, можно перевесить, но капитель-то не перенесешь. Я перевернул снимок Иосифа и все встало на место. Вопрос, что это такое? Ошибка при печати (не той стороной пластинку повернули)? Я даже отправил эту фотографию в Америку своему дяде, который тоже жил рядом с этой школой. Но у него тоже нет мыслей, да и не помнит он, с какой стороны эта капитель…
Спасибо, дорогой Андрей. Здесь, действительно, каждая деталь важна, ценна и драгоценна.
В далеком уже 1987 году, в одном из начальных перестроечных, а потому полном надежд и благодарностей советской интеллигенции М.С. Горбачеву за возможность в полный голос говорить о наболевшем, в «Московских новостях» Егора Яковлева была напечатана статья о маминых одноклассницах. О том, что с ними приключилось, а точнее говоря, что на них обрушилось после окончания школы. Главными действующими лицами статьи стали Нина Ломова, Таня Смилга, Лена Рухимович, Наташа Крестинская, Тамара Медведева, которые, наконец, встретились спустя почти 50 лет все вместе (одной из них не было) в редакции любимой тогда и очень популярной газеты. После прочтения той статьи, а ее папе передал один из сослуживцев, знавших историю моей мамы, я получил возможность встретиться с выпускниками 1930-х г.г. школы-коммуны им. Лепешинского там же в актовом зале. На встрече очень близко, совсем рядом стоял с Сергеем Петровичем Капицей. Мама была пионервожатой в его классе. Не знаю, почему, но я тогда не смог напомнить ему о девочке по имени Ира. Застеснялся чего-то. Он с его-то памятью на людей и лица, скорее всего мог бы что-то интересное рассказать о своих школьных годах. Мне в тот момент пригрезилось, что в жизни еще будет очень много моментов для таких встреч. Ошибся. Сейчас начинаю ругать себя за то, что не хватило реакции, за то, что столько упущено. После знакомства с Ниной Георгиевной Ломовой, мы с Мариной несколько раз заходили к ней в гости. Она жила на ул. Зелинского в маленькой однокомнатной квартирке. Тогда же она подарила мне эту фотографию. Точнее, ее копию.
Фото класса снято во 2-м Обыденском переулке. Школа-коммуна им. Лепешинского. Класс детей врагов народа. На Андрюшином монтаже: слева направо с самого краю стоят: Наташа Крестинская (отец — Николай Крестинский — Министр или Наркоминдел в Ленинском правительстве), Ира Дыренкова (моя мама), Нина Ломова (Опокова) — дочка большевика то ли Ломова то ли Опокова. Если отсчитать справа-налево шестерых в первом ряду, то во втором ряду над ними виднеется буйная шевелюра девочки-еврейки Лены Рухимович — дочки Первого зама Серго Орджоникидзе. Где-то есть девочки по фамилии Смилга Таня (дочка большевика, связного Ленина, крупного экономиста, находившегося в оппозиции Сталину Ивара Смилги) и Медведева Тамара. Медведева , Смилга, Рухимович, Крестинская и Ломова были осуждены в 1939 г. после окончания первого курса по комсомольско-молодежному заговору. Им всем дали поступить в 1938 году в ВУЗы по их выбору, а потом осудили, чтобы дело было весомее. Далее все, как Галич пел: ссылки в Казахстан (Карлаг), Мордовию и т.д. Маме учиться в Меде не дали и перенаправили с теми же отличными оценками в Московский институт цветных металлов и золота им. М.И. Калинина. Там она встретила моего папу. Я уже об этом где-то на блоге писал.
В общем, как-то так..
Забыл рассказать. Я попросил Нину Георгиевну собрать одноклассников и навестить могилу мамы на Даниловском кладбище. В 1989 году, весной, по-моему, несколько пожилых (год рождения 1920 -1921), но не старых еще людей, пришли вместе со мной к скромной могиле И.Н. Дыренковой . Что-то вспомнили. Тихо постояли. Это был незабываемый акт человечности и мужества с их стороны. Можно себе представить, каким было здоровье у них после всех испытаний. Ведь никого не минула эта страшная участь. Я же чувствовал себя великовозрастным балбесом за то, что заставил их снова пережить страшные воспоминания и причинил им физические страдания. Но голоса у всех были молодые! Они, вдруг, на моих глазах все стали такими же, как мы — одноклассниками, одногодками!!! Это было чудо какое-то. Может быть все-таки я был прав, что собрал их тогда всех вместе?
P.S. Кенотаф Николаю Николаевичу Крестинскому (1883-1938) установлен на Новодевичьем кладбище на месте захоронения членов семьи: Наталья Николаевна Крестинская (1920 — 2009), Заслуженный врач РСФСР, Крестинская В.М. (1883-1963) врач, член партии с 1917 г., Крестинский В.Н. врач-реаниматолог (1953 — 1991).
Кенота́ф (др.-греч. κενοτάφιον, от κενός — пустой и τάφος — могила), также ценотаф — надгробный памятник в месте, которое не содержит останков покойного, своего рода символическая могила.
Иосиф пишет, как гвозди вбивает: c чувством и разумением. Оттого и любуешься на его работу, как с одного удара ровно в ряд ложатся гвозди под самые шляпки, крепя прошлое с настоящим. Работа нужная и полезная.
Минус только один — ее добротность и научная скрупулезность не оставляет читателю даже малого шанса на какое-либо участие в дискуссии. Читателю остается только познавать переживая или переживать познавая. Хотя, в итоге этот минус наверняка оборачивается несомненным плюсом, как для автора, так и для читателей.
Дорогой Левон! Твое мнение дорогого стоит. Да, видимо, я слишком увлечен деталями, которые становятся фоном основной идеи повествования и, порой, ее затушевывают. Пишу тяжело. Буду как-то работать над этим.
Кстати, об участии в дискуссии. Вспомнил твой комментарий к «Наташе». Чудесный материал, где ты вспомнил свою бабушку, жившую в Юрмале, которая также, как и моя, была «сиделицей». Интересно, сохранились ли у тебя какие-либо воспоминания о ее рассказах? При этом отдаю себе отчет. что не все бабушки и дедушки, мамы и папы делились со своими детишками воспоминаниями о пережитом.
Тут, не так давно, один геолог, чьи родители были репрессированы: отец — видный партиец — в 1937 г. был расстрелян, а мама арестована и сослана в Казахстан, написал воспоминания. Их без слез читать невозможно. Например, его полуторагодовалого малыша после ареста родителей поместили в детоприемник в Данилов монастырь Оттуда его выкрала нянька — простая деревенская женщина. Она спрятала его тоненького малыша-хворостиночку под застегнутым зипуном, вынесла за ворота «учреждения» и увезла в деревню под Тулу, где он с ней и ее семьей прожил еще и всю войну. Он эту женщину потом всю жизнь бабушкой называл. От папы-еврея ему достались курчавые каштановые волосы. Так его еще и от нацистов прятали, когда те оккупировали Тульскую область и стояли в той самой деревне.
Да, и вот, что выяснилось: моя бабушка и мама ученого-геолога обе отбывали наказание в АЛЖИРе с 1938 по 1945 гг. Не знаю, находились они там в одном бараке или в разных, но сам этот факт имел место. Он документально подтвержден.
Так что, история твоей бабушки, уверен, тоже будет интересна многим.
Не удержался и сфотографировал вчера у метро «Электрозаводская» композицию «Иосиф, забивающий гвоздь», в качестве иллюстрации к комментарию Левона.
Пожалуй, этот жилистый парень может олицетворять собой даже геолога, который отбивает монолитную пробу гранита. Такой кубик с ребром высотой 15 см для изучения физико-механических свойств породы. Это важный вид анализа для изучения структурных особенностей месторождений полезных ископаемых. Иосиф такую операцию с долотом и кувалдой — хотите верьте, хотите нет — проделывал не раз. Так что, приветствуем человека моей профессии на Контрапункте, чей профессиональный праздник — «День геолога» в грядущее воскресенье уже в 50-ый раз будет отмечать вся наша большая страна (начали отмечать, правда, вчера).
«Люди идут по свету, им вроде, немного надо…
Была бы прочна палатка, да был бы не скушен путь…»
Если придираться, то, мне кажется, данная композиция символизирует диаметрально противоположное деяниям Иосифа. Тут больше похоже на раскалывание или вбивание клина между старым и новым…
Скорее уж так.
Вы очень классные, Левон и Андрей. Больше мне и сказать нечего.
Этот, вихрастый и серьезный, и, вправду, ну, если не вылитый, то очень похожий на Осика, «скрепляющего прошлое с настоящим».
Вобью и я свою дюжину гвоздей, крепя прошлое с настоящим. К вопросу об упомянутом Иосифом Сергее Петровиче Капице.
1) Семья Капицы переезжает в Москву из Кембриджа в 1935 году. Семилетний Сережа (1928г.р.) идет в первый класс школы им. Лепешинского. Точно так же как и мой отец. Правда, я никогда не слышал от отца, что он учился в одном классе с Капицей. Возможно, в параллельных.
2) В 1940 году Сергей переходит в другую школу. По какой причине неизвестно, возможно, что из-за проблем с «наркомчиками», а может быть просто новая школа ближе к дому. Жила семья Капицы на Калужском шоссе, где строился институт для его отца, а новая школа была на Большой Калужской. Меня уже не удивляет, что эта новая школа, где Сергей проучился до эвакуации в 1942 году, носила №8, а впоследствии 44. Более того, впоследствии в этой школе учились обе дочери Сергея Капицы — 1954 и 1960 года рождения. Что слегка удивляет, поскольку я никогда не слышал об этом ранее.
3) Учась в школе №8 Сергей неоднократно посещал находившийся неподалеку и воспетый Иосифом Минералогический Музей и был прекрасно знаком с его коллекцией, включая метеориты.
4) Институт физических проблем, о котором я уже говорил, находится в двух шагах от Андреевского монастыря, колокольня которого видна на снимке строительства института.
5) Дача семьи Капицы была на Николиной горе и он прекрасно знал все окрестности, в том числе и пришвинское Дунино, где неоднократно бывал и охотился с отцом и его друзьями.
6) Я уж даже не хочу говорить (но все же скажу), что дом Капицы в Кембридже до сих пор стоит на старой, еще построенной римлянами, дороге Хантингтон Роад, и, если бы я знал это раньше, я бы конечно посмотрел на него во время своей поездки из Хантингтона в Кембридж в 2006 году.
Если кто-то подумает, что это игра нездорового воображения — почитайте воспоминания С.П.Капицы, они есть в свободном доступе
Опять эти сплетенья рук, сплетенья ног…
Андрюша, я думаю, что кто-то из наших ребят помнит Варю Капицу. Она нам по возрасту человек близкий. Всего-то годом раньше 44 школу закончила. Стала врачом. А сестра ее Мария — психолог. Работает в МГУ
А меня однажды развели на деньги два посетителя к-т «Ударник». Я — первокурсник — стоял около касс и ко мне подошел мужик лет 30-ти. Второй стоял поодаль. Тот, что подошел, спросил: «ты хоккей любишь?». Я правду сказал, что люблю. Тогда он меня снова спрашивает: «А спартаковца Фоменкова знаешь?» Я же не мог себя незнайкой показать. «Да», — говорю, «знаю.» А мужик, не замолкает и говорит: «Вон он стоит. Видишь?» — и на друга своего показывает. «Пойми правильно, хоккеисту Фоменкову немного на выпить не хватает. Выручишь братишка?» Я,конечно, выручил. В кино же пришел, причем с девушкой симпатичной, поэтому какие-то деньги карманные были. Он меня похвалил: сказал, что я настоящий «спартаковец». Я к тому это все говорю, что интернета не было, и лиц спортсменов мы, порой, не знали. Андрюша, а может быть это вовсе не динамовский футболист В. Глотов был, а?
Ося, клянусь, это был Валерий Глотов. Во-первых он сам сказал. Во-вторых старшие ребята с нами были, они подтвердили, видели его где-то на матче. В-третьих (самое главное) он играл как бог. Водился, по воротам бил, полчаса не давал никому мяч отобрать. Глотов в общем. Убили его через несколько лет.
Глотов, Штанов, Штапов, Рябов, Зыков, Аничкин….Здесь должно прозвучать левоновское: «Да-а-ааа». Конечно, я не сомневаюсь, Андрей, что другом детей-футболистов был В. Глотов. Те ранние впечатления — самые яркие. Их обстоятельства можно только уточнять с возрастом да зрелостью.
А, слышал ли ты, о том, что на арене «Discovery» открыли музей футбольного клуба FCSM — «Спартак»?
Интересно, как там показан период противостояния братьев Старостиных и Л.Берия, который их очень не полюбил за победы над Динамо? Это, ведь, все та же история, о которой хочется знать все больше и больше. Я бы сходил туда вместе с вами. Подумаем, как и когда? Заметили, мы только втроем ее обсуждаем. Я себя начинаю чувствовать «британским ученым». Но британские ученые не всегда доказывают уже известные факты. У них есть и реальные открытия.
Ося, «Cпартак» это хорошо и обязательно пойдем, но наипервейшей обязанностью является прогулка Метростроевская — 2-ой Обыденский.
Oh, Yes!!!
Обязательно пойдем дорогой к Храму.
Подумалось: А ведь могло бы случиться так, что гуляя с отцом на Ленинских горах году этак в 1967-68 мы могли бы случайно встретить С.Н.Капицу с дочерью. Жили ведь совсем рядом, мы внизу, у реки, они выше. Отец и Капица узнали бы друг друга как одноклассники, вспомнили бы школьные годы и свою вожатую Ирину Николаевну. А мы бы с дочкой выяснили, что учимся в одной школе. Могло бы случиться, да не случилось… И с отцом мы вместе не гуляли с 1961 года, и не одноклассники они были скорее всего. А на Ленинских горах в 1967 году я однажды встретил не Капицу, а знаменитого динамовского футболиста Валерия Глотова, который не меньше часа гонял с нами мяч на поляне…
Да, и ты был не Казачковым…
Немного созвучно с известным анекдотом Хармса о рыжем человеке: «Жил один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что непонятно, о ком идёт речь.»
В принципе к Андрею и его истории это имеет чисто ассоциативное отношение. И это тоже в парадигме Хармса, которого в последнее время все чаще хочется вспоминать и перечитывать. На фоне всего того, что происходит в стране и в мире. Это прямо какое-то второе пришествие Хармса. И интеллектуальное, и даже фактическое. Читали, наверное, недавно о том, что на одном из домов в Питере «появился» огромный портрет Хармса, который, правда, уже на следующий день, по решению какого-то местного административного совета, был затерт. Как если бы это было в состоянии решить проблему! Про это явление, второе явление великого обэриута у меня уже давно чешутся руки написать, но все как-то… Сделаю-ка пока этот анонс — быть может, это станет для меня своеобразным обязательством…
Аннотация к выпуску программы из цикла «Искатели»: «Последний полёт воздушного гиганта» на канале»Культура от 03 марта 2016 г. «…5 февраля 1938 года дирижабль В-6, крупнейший дирижабль СССР, отправился спасать полярную экспедицию Ивана Папанина, дрейфующую на льдине по Арктике. Следующим вечером, 6 февраля, дирижабль на полном ходу врезался в гору в окрестностях Кандалакши, хотя всего за несколько минут до трагедии с борта В-6 была отправлена радиограмма: «Полёт проходит нормально»! Из девятнадцати человек экипажа погибло тринадцать, в том числе командир Николай Гудованцев. На месте падения дирижабля поставили памятник, однако никто не торопился дать ответ на вопрос, почему разбился воздушный гигант. Что же погубило дирижабль В-6? Было ли это трагическое стечение обстоятельств, или катастрофа была спланирована? Возможно, дирижабль был заранее обречён в силу каких-то дефектов конструкции, или причина была в чем-то совсем другом?»
Вот смысл одной из фраз ведущего программы: «…корабль в полет готовили сотрудники НКВД. По странному стечению обстоятельств, никто из них не был наказан за случившееся [катастрофу дирижабля В-6]…». Ради исторической справедливости, посмотрите на мартиролог в предыдущем комментарии. Вот, кто был наказан за катастрофу: все итальянцы-дирижаблестроители и многие их коллеги- наши соотечественники из Дирижаблестроя были арестованы и расстреляны тогда же, сразу после случившегося, в феврале 1938 г. (даты: 7 февраля, 8 февраля), один из них арестован 23 ноября 1937 г. а приговорен14 марта 1938. В программе на канале «Культура» про строительство «Дирижаблестроя» и гибель «Осовиахима» не прозвучало ни одной мало-мальски значимой даже реплики, а не то, что фразы, про репрессии на предприятии в 1937-1938 гг. Историки из долгопрудненского музея «Дирижаблестроя», которым сам Бог велел правду говорить, как в рот воды набрали…Из итальянских специалистов «Дирижаблестроя» был упомянут только фашист-генерал Нобиле. О его роли в создании предприятия не было сказано ни слова. В общем, за все ответили инженер Менотти и его товарищи, а не сотрудники НКВД, готовившие В-6 в полет.
Ошибся. Программа «Последний полёт воздушного гиганта» на канале»Культура состоялась 03 апреля 2016 г., а не 03 марта. Можно, наверное, будет посмотреть в архиве канала «Культура».
В упомянутой Иосифом передаче по «Культуре» говорилось о том, что один из первых перелетов дирижабль В-6 совершил в Свердловск. Некоторые аллюзии на это событие сохранились в нынешнем Екатеринбурге и по сей день. Одним из вариантов строительства дирижаблепорта в Свердловске было сооружение небоскреба в городе, на верхнюю площадку которого могли бы швартоваться воздушные корабли. Через 75 лет назад стрительство небоскреба в центре города было осуществлено. Назвали его «Высоцкий». В 2015 году, будучи в Екате (или Ебурге, как его называют местные) я взобрался на смотровую площадку «Высоцкого» и обозрел окрестности.
На снимках:
Дирижабль над памятником Свердлову (1938 год)
«Высоцкий»
Обозревая город. Маленькая точка в середине на проспекте Ленина — памятник Свердлову. За ним — театр Оперы и балета. Перед ним — УрФУ им. Ельцина. Правее и выше, так называемый конструктивистский «Городок Чекиста». Слева за кадром — бывшая площадь Народной мести. Рядом с ней — Храм на крови на месте Дома Ипатьева. Вся история на одном снимке.
Но мне больше нравится другой снимок (сместил фотоаппарат чуть южнее)
Да, пожалуй, такого Екатеринбурга в 1999 году, когда я там был единственный раз в жизни, не было. Много нового и необычного.
Сегодня посмотрел на «Дожде» передачу «Ездим дома». Журналисты «Дождя» Татьяна Арно и Саша Филиппенко, путешествующие по зимнему Уралу, приехали, наконец, в Екатеринбург. Вместе с ними я с удовольствием разглядывал «вживую» многие достопримечательности, на которые ты обратил внимание, когда фотографировал. Небоскреб «Высоцкий»,например. Театр оперы и балета, которому недавно исполнилось 100 лет. Молодые журналисты Татьяна Арно и Саша Филиппенко рассказали о Ельцин-центре. Татьяна даже всплакнула, когда увидела на мониторе Первого Президента свободной России, прощавшегося с россиянами в ночь с 1999 на 2000 год.
Их гидом по городу и музею невьянской старообрядческой иконы стал известный историк и одновременно Глава города Евгений Ройзман. Основой музея стала его собственная коллекция икон. Он даже порулил Volvo, на которой путешествуют журналисты. постоял в пробках. Такой свободный Глава свободного европейского города, как он назвал Екатеринбург, следуя историческим хроникам,
Зачем я обо всем этом пишу? Так это твой рассказ навеял, Андрюша, п о н и м а -и-и-и-ш ь! Вот, такая вот «загогулина» получилась.
Спасибо, интересно было узнать подробности биографии изобретателя Дыренкова. Одним из его проектов был вакуумный дирижабль.
Ктстати, в связи с катастрофой «СССР-В6» обвинений никому не предъявляли и наказания никто не понёс. Ни итальянцы, ни советские специалисты. Тот факт, что аресты (и то некоторые, но не все) состоялись после катастрофы, нисколько не означает, что арестованным вменяли какую-то причастность к ней. Post hoc не означает propter hoc.
И никакого странного стечения обстоятельств в этом нет: катастрофа произошла по причинам, не связанным напрямую с подготовкой полёта.
Трояни не был расстрелян, а благополучно покинул СССР в 1935 году.
С уважением,
А. Белокрыс, историк дирижаблестроения
«Именно эта линия в его судьбе, связанная с воздухоплаванием, о котором он мечтал с малых лет, так и останется, видимо, недоисследованной. Как жаль.»
Так я закончил свой рассказ о своем дедушке Николае Ивановиче Дыренкове в посте «Два инженера — две судьбы.».
После прогулки с Сашей, Андреем и Димой по Ленгорам, после увиденных наяву владений российской академической науки — институтов Химической физики, Биохимической физики, Проблем физики и выпитой чашечки крепчайшего, как мне показалось, кофе, любезно предложенного мне Сашей в кафе после прогулки, я заснуть так и не смог (предупреждали же меня друзья, не послушал их…). В этих случаях на помощь приходят два существа: телевидение или Интернет. В ту ночь с 8 на 9 июня я предпочел И-нет.
Оказывается, нет предела тяги к знанию, если ты хочешь его — знание — получить. Вот и я той ночью узнал из поста моего брата Ефима на Facebook нечто интересное. Вот, что он нашел про деда, о чем я раньше не знал, хотя смутно догадывался:
«Н.И.Дыренков один из первых русских авиаторов, участник группы авиаторов в Петербурге, которая под руководством Гаккеля Я.М. создавала самолёты для русской армии и выиграла Всемирный конкурс, объявленный русским Военным Ведомством на создание истребителя для Русской Армии». Более того, одной из его идей была — создание летающего танка. Вот, что пишет об этом Ефим: «….Танк О. Антонова А-40 имеет полное название «Танк Антонова-Дыренкова», Дыренков разработчик того самого Т-60 (или ДР 4* — см. по ссылке. Прим. мое) — его на самолет установил во время ВОВ конструктор Антонов (летающий танк — разработчик проекта мой дед)». Не знаю, что думает мой брат, но, в моем понимании, это был некий прообраз десантных воздушных кораблей для армии, тех же ВДВ: https://sites.google.com/site/neobycnyetanki/tanki-sssr
Возможно, по мысли конструктора Дыренкова, и дирижабли могли бы транспортировать танки к местам ведения боевых действий. Так что, интерес к «Дирижаблестрою», о котором я написал в посте, был у Николая Ивановича не случаен.
Эта идея «летающего танка», как и ряд других, например, бронепоезд, составленный из танков, двигавшихся на колесных парах по рельсам, о котом я упомянул в тексте, была реализована уже после гибели Н.И. Дыренкова в 1937 году.