БУДДИЙСКОЕ ЛЕТО, ИЛИ ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ МОРАНДИ?

Полночь в Москве. В разгаре буддийское лето…
О.Мандельштам

На следующее утро после посещения выставки Джорджо Моранди я проснулся с твердым ощущением того, что творчество этого итальянского художника может стать, если не точкой, то, по крайней мере, связующим звеном в той долгой и хаотичной череде фактов, высказываний, мыслей, цитат и размышлений – то есть всего того, что будучи так или иначе связанным с буддизмом, этим летом буквально обрушилось на меня.
«Полночь в Москве. В разгаре буддийское лето… в разгаре буддийское лето…» – эти строчки, уже сами по себе довольно абсурдные, из Мандельштама, то и дело приходили мне на ум. Лето? Какое лето? В этом году в Москве и лета-то не было. А тут еще «буддийское»… Откуда он все это взял, Мандельштам?
Да и Моранди… Казалось бы, где буддизм, а где Моранди? Я бы понял еще – Андреа Кастеллан, который в этом году в связи со своим походом по Пути Сантьяго многое мне рассказывал и о своих походах в Гималаи и на Тибет … Или тот же его тезка – Казачков, который тоже многое вспомнил из своих путешествий в те края… Но Джорджо Моранди, который и границу-то Италии, да и то чисто формальную, лишь единожды пересекал: ездил в Швейцарию на выставку своего приятеля. И все…
Художник Дм. Пригов добавил масла в огонь. Из головы нейдет его сценка в буддистском монастыре, где он в обществе и с помощью настоятеля, именуемого «мастером», совершает головокружительный перелет из Японии прямо в Кремль, чтобы встретиться там и на Красной площади со всеми «иерархами» советского режима: от Ленина до Путина. А в то же время то, что находится от него, от Пригова, на расстоянии вытянутой руки, вещи вполне реальные и осязаемые, напротив, то и дело меняют свои контуры и очертания, расплываются, растворяются в пространстве, чтобы затем вновь появиться, но в уже обновленном и видоизмененном виде. Да и сам Пригов временами переживает странные чувства то исчезновения самого себя во времени и пространстве, то нового обретения себя. «Это ничего, это нормально», – успокаивает его лукаво усмехающийся мастер, от которого тоже порой, как от Чеширского Кота, остается лишь одна улыбка…
Мои друзья, Левон и Андрей Кулагин – месяцами не видимся с ними – тоже совершенно неожиданно материализовались вчера: сходили вместе на выставку, на Моранди, перекусили в ближайшем ресторанчике, пошелестели воспоминаниями, в которых даже не во всем сошлись – и вновь отправились каждый на свою жизненную орбиту. И вот сегодня я сижу и думаю: А было ли это или не было? Было ли с нами или с кем другим? Были ли это они, Левон и Андрей, или это лишь мое представление и воспоминание о них? Согласились бы они с таким моим представлением и воспоминанием о них? Или тоже оспорили бы его? Надо сказать, что Джорджо Моранди показался мне в чем-то даже более реальным, чем мои друзья…
Иллюзорна жизнь в представлении буддистов. Всемогущий бог Мара является выражением и источником этой глобальной иллюзии под названием «мир». «Мир»… Все истинно великое – так же кратко и односложно. Мир, сон, жизнь, смерть… Но и это иллюзия, а то, что двух-, трех- и более сложно – иллюзия вдвойне, втройне и многократно, если такое, конечно, вообще возможно.
Я беру с полки новоакропольскую брошюру «Будда и его учение» в надежде найти там хоть какие-то ответы. Вся обложка испещрена моими каракулями двухлетней давности – куда там японским иероглифам! Интересно, смогу ли я все это сейчас расшифровать? Интересно, даст ли мне это хоть какой-нибудь ответ? Понятно, что по соображениям того, что тема у нас сегодня иная, да и просто по соображениям гуманизма в отношении не вполне еще просветленных участников нашего блога, я не стану приводить здесь ниже все свои соображения по поводу буддийского учения, а лишь некоторые из них да и то очень и очень отрывочно. Интересующимся же и желающим углубиться могу посоветовать зайти в специальное приложение к данному очерку.
• Ведение истины, познание ее прерывает круг воплощений, приводит к небытию. Альтернатива тем самым: страдать и существовать или не страдать, но тогда уж и не существовать…
• Таким образом, не полное уничтожение страдания, а сведение страдания к минимуму – вот что является целью…
• Очень часто мы сами становимся источником своих страданий. Не плоди новых страданий и преодолевай старые…
• Альтернативой страданию выступает радость. Радость, как и страдание, может быть различного свойства: от самой незамысловатой до самой изощренной и возвышенной. Чем сильнее страдание, тем возвышеннее должна быть радость, способная это страдание перекрыть…
• Для каждого времени и для каждой эпохи ответ на философский вопрос жизни – свой. Найти его – вот в чем задача.
• Ищи ответ на главный вопрос жизни и обретешь победу над смертью.
• Ответ Сиддхартхи Гаутамы, не есть ли это ответ на экзистенциальные вопросы жизни?
• Временами человечество утрачивает нить жизни, и тогда его охватывает экзистенциальный ужас смерти. Нечто подобное, похоже, случилось и накануне прихода Гаутамы в мир. И он нашел ответ.
• Все учения говорят об эпизодичности нашей жизни, о том, что здешняя наша жизнь это не есть жизнь истинная, в том числе и потому что она крайне ограничена по времени. До нас было другое и после нас будет другое. Случаен ли этот эпизод нашего разъединения с целым или он закономерен? Награда ли это или, наоборот, наказание?
• Из вечного во временное, из целого в частное, из гармонии в хаос… Вот что есть жизнь человеческая. Казалось бы, если это так, то мы должны стремиться восстановить попранный порядок и постараться поскорее вернуться к нашей основной сущности – к целому и вечному. Однако почему-то этого не происходит. Никто особо не стремится. Напротив, всеми правдами и неправдами мы стремимся продлить этот «миг». В чем же все-таки дело?
• А может быть, рай и ад – они все же на земле, а не где-то там в заоблачных высях и глубинах тартаров? И для кого-то жизнь это уже рай, а для кого-то – уже ад? Но что тогда за пределами жизни? И одно ли это и то же, что было до нее и что будет после?
• Сменяемость настроений и состояний вызывает к жизни то одни, то другие философские концепции. У жизни и смерти, таким образом, две основные стороны, а все остальные состояния это лишь варианты и вариации основных. Тогда жизнь представляется диаграммой с колебанием линии жизни и настроения то вверх, то вниз, и с разной амплитудой в каждый отдельный момент. А не эволюционной прямой куда-то вверх, как это представляют нам философы и мыслители разных времен и народов.
Нет истины ни в верхних значениях, ни в нижних… И все же она есть, точнее есть разница между первыми и вторыми…
• Нам лишь кажется, что мы, каждый из нас, сам по себе. На самом деле мы – составные части одного общего существа , которое подобное змее перемещается в пространстве: то вниз, то вверх – причем кто-то из нас ниже, кто-то выше, кто-то еще выше… Но через минуту все может поменяться самым радикальным образом.
Хотелось бы, помимо положения на этой фантастической шкале нравственных ценностей, понять еще и смысл происходящего. Но это, по всей видимости, просто невозможно. Нам не хватит для этого ни ума, ни чувства, ни воображения.
• Не знаю, есть ли жизнь после смерти и была ли она до нашего рождения. Вполне возможно, что на самом деле я и не хочу этого знать. Но мне кажется, что благодаря философии я стал лучше понимать закон здешней земной жизни…
• … И все наше существо вторит ей и колеблется вместе с ней, с этой мелодией, в волнах всеобщей универсальной гармонии. Сердце разрывается, и мы тонем в волнах великого будущего…
Нет, ответами, настоящими ответами это не назовешь. Хоть по-новой иди курс повторять!
… И все же Моранди. Я вспомнил о нем недаром и, тем более, недаром сделал его отправной точкой своего сегодняшнего повествования. Точнее, он сам сделал себя отправной точкой и предлогом. В этом волшебная сила искусства.
Моранди это человек и художник, который практически ничего не видел… дальше своего носа… Он нигде, даже в отличие от нас, не говоря уже о других, нигде за пределами Италии не бывал, соответственно мало чего видел и все рисовал и рисовал свои скляночки и бутылочки. Бутылочки и скляночки… Иногда выходил на улицу, и тогда на полотне появлялся какой-нибудь домик или просто сарай или овин, да и то объект этот растворялся или просто терялся в пространстве. И во времени. Или – жалкий цветочек, нацарапанный иглой на медной пластинке. После чего пустота превращалась в реальность, а сам рисунок – в пустоту. Но все же это было уже убедительнее, чем живописное полотно. Менее сфумато, чем то, что наносилось той же рукой Моранди, но краской. Краски у Моранди какие-то странные – полусимпатические. И такая же у него действительность.
«Исчезающая красота» – вспомнился мне фильм итальянского же режиссера, и на душе стало чуть теплее. Наверное, от ассоциации и от возможности хоть за что-то зацепиться. Хотя и фильм, конечно же, хорош. Вот этой своей уходящей натурой. Что они, сговорились, что ли, Моранди с Бертолуччи? Хотя вряд ли – совершенно разные поколения и жанры. Значит, все же есть что-то общее: в воздухе или где-то там еще. «Основополагающая мегаантропологическая и онтологическая ситуация множественности и мерцания» — как выражается Пригов. Трудно сказать, что это такое, и еще труднее это себе представить. Но, вспоминая картины Моранди, кажется, что начинаешь что-то понимать. И даже пытаешься что-то сказать. Как, например, я здесь…
Чем они хороши, все эти моранди, бертолуччи, приговы и мастера дзен-буддизма? Тем, наверное, что после общения с ними начинаешь больше ценить окружающую тебя действительность. Друзей, все эти разговоры о реальных вещах и о реальных людях. Эту юшку, этот паштет из кролика, это пиво…
Думаю, что и Моранди себе в этом не особо отказывал. Хотя и жил довольно скромно. По нашим мелкобуржуазным понятиям.
Скромность и аскетизм – преддверие пустоты. К этому идеалу Моранди стремился, и кто знает, возможно, в итоге его достиг. То есть перестал в итоге что-то вообще писать, в смысле живописать… На деле это было бы логично и правильно. Дадим слово снова нашему Пригову:
Пустота, являет ли только пустоту, или через пустоту
является все, и все являющееся через пустоту
являет
ли пустоту или ее преизбыточность?
На этот вопрос следует отвечать пустотой.

Коряво несколько, как и многое у Пригова, но в «мерцательном смысле» более-менее, точнее менее-более понятно, и шестым своим чувством понимаешь, что это так и не можешь с этим не согласиться. Ибо что такое пустота?
Отвечая на этот сакраментальный вопрос, Пригов чуть ранее говорит, что «некоторые (например, буддисты – А.Б.) называют ее истинным бытием, а некоторые с уважением и трепетом именуют Иным. Третьи – уже более фамильярно – Истиной, а четвертые так и вовсе нарекают Богом»…