Мужичок с ноготок
«Андрей Казачков с месяц назад прислал свою пьеску, или, как он сам её называет «вольную инсценировку одноименного стихотворения», датированную 72-73-м годами без настаивания на публикации.
Не смотря на то, что у нас уже были примеры публикации «детского творчества», я все не решался публиковать в связи с не стандартом формата.
Но когда Андрей дослал рукописи произведения, чудом сохранившиеся (рукописи не горят) у Алексея Алаева в Америке, все сомнения отпали.
И сегодня разрешите представить вам «раннее» произведение автора со сканами рукописей, которые представляют, на мой взгляд, самоценный интерес.
В связи с этой публикацией создается новая рубрика «Детская комната», куда также помещен уже упомянутый рисунок Левона Бабаяна «Вид из окна», опубликованный в прошлом году.
Призываю участников Контрапункта не стеснятся своих первых творческих опытов…».
Редактор
«Выяснилось, что Леша Алаев, покидая Россию 15 лет назад, взял с собой все самое ценное, что смог, в том числе и рукописи моих произведений, которые я ему дарил в разные времена. Так что они теперь хранятся в надежном месте в Соединенных Штатах. Кстати оказалось, что в «мужичке» было и второе действие, но оно более слабое и незаконченное. Там только одна фраза «Дровосек, дровосек, ты могучий как генсек » заслуживает внимания. А ведь написано в 1973 году.»
Андрей Казачков
Вольная инсценировка одноименного стихотворения Некрасова в одном действии.
Действующие лица: Прохожий, Мальчик, Лошадь
Занавес открывается.
На сцене заснеженный лес. Посередине сцены находится холм, на который с двух противоположных сторон поднимаются три фигуры. С одной стороны одна большая и маленькая впереди ее. С другой стороны фигура среднего роста. Всем им неминуемо предстоит встретиться на вершине холма…
Прохожий:
Здорово, детина!
Мальчик:
Ступай себе мимо
Прохожий:
Да ты не малина
Мальчик:
Вестимо, вестимо
Прохожий:
Скажи мне парнишка, скажи мужичок
Откуда дровишки?
Мальчик:
Из лесу, сморчок
Бог лени не любит
Вот я и хожу
Отец ,слышишь, рубит
А я отвожу
Здесь, по видимому, часть текста утрачена
Прохожий:
Позволь напоследок
Вопросик задать
В семье много ль деток
И кто твоя мать?
Мальчик:
В семье нашей будет 12 детей
А мать — завуч в школе
За 40 рублей
Прохожий: (монолог, ради которого и написана пьеса)
Вот случай типичный
Для наших широт
Без дум горемычный
Рожает народ
Рожает, рожает
Как бусы на нить
Как будто не знает,
Что нечем кормить.
Сестричку и брата
Пожалуйте вам
А кто виноват-то?
Лошадь:
Известно — le femme
Примечание автора от 2012 года: блестящая находка с лошадью, до сих пор приятно
Прохожий:
Эх русские бабы,
Ведь денег — пятак
Давно уж пора бы….
Внезапно где-то вдалеке раздается звук лопнувшей струны, замирающий и печальный…
Примечание автора от 2012 года – эта строка взята из чеховского “Вишневого сада”. Тоже блестящая находка
Мальчик:
Эх, мать твою так
Замолкни-ка шляпа
Плохие дела.
Сломалась у папы
Электропила
Мальчик быстро разворачивается и уходит. Лошадь, укоризненно взглянув на Прохожего, также поворачивается и идет за мальчиком. Прохожий в глубокой задумчивости присаживается на пенек
Мужичок с ноготок
На правах рецензии…
Суровая правда жизни нашла отражение в этом раннем произведении автора. О тяжелой доле женщины в обществе повествует она. Но это даже не вся правда.
Вся правда либо безнадежно утрачена, либо подверглась жесткой цензуре. Тем более что день, когда пьеса была опубликована на нашем блоге, день-то был какой? – Канун выборов!
Вторая часть драмы, в отличие от первой, социологизированной, откровенно политична. И именно ради нее, насколько мы понимаем, и затевался весь этот сыр-бор. Причем «бор» – в самом прямом смысле этого слова.
Если нам не изменяет память, на первый план там, во втором действии, выводился уже сам отец – аналогия, по всей видимости, с небезызвестным «отцом народов». Он же – дровосек, что тоже символично. Причем «деревьев» на сцене уже не было. Опять-таки намек на репрессии и казни – «зачистки», как сказали бы теперь, причем в масштабе всей страны. Вместо деревьев – их тени, их голоса, периодически звучащие то ли из-за сцены, то ли с того света, то ли откуда-то с Колымы. При всей незавидности судьбы их обладателей голоса эти и их речи вполне оптимистичны и чуть ли не комплиментарны. Тени былых деревьев восхищены силой и ловкостью дровосека, сравниваемого с генсеком. По иронии судьбы на момент написания пьесы генсеком был Л.И.Брежнев, причем в последней стадии старческой деменции. Какова же должна быть сила пропаганды и сила самообмана, чтобы человека даже в таком состоянии сравнить с могучим дровосеком, повалившим все деревья, большие и малые, в лесу и теперь примеряющимся к последнему, явно не нашего происхождения! Наши-то были все березки, да сосенки, а это – могучий дуб! Не иначе как намек на всемогущую, на момент написания, Америку. Действие, таким образом, выходит на международную уже арену…
Финал пьесы остается открытым. Зрителю так до конца и остается неясным: пал ли под ударами дровосека могучий дуб или это пал сам дровосек под ударами своих многочисленных старческих недугов. Скорее, видимо, последнее. Как помнится волк у другого, правда, автора, но примерно того же периода: «… привалившись к сосне, дал дуба». Тут же наоборот – привалившись к дубу, дал… Нет, метафоричность не дает так выразиться. Возможно, поэтому финал и остался открытым.
Но вернемся из прошлого к злобе сегодняшнего дня. Теперь уже всем, наверно, ясно, почему второе действие пьесы не могло быть опубликовано… Прошли годы. «С ноготок» не то чтобы вырос, – разве что стал «с ноготь», – но повзрослел и окреп. Тем более что активно занимался спортом и дзю-до.
Лес за этот время тоже кое-как восстановился. В прежние времена, конечно, это бы и лесом не назвали – так, мол, поросль какая-то… Но за неимением лучшего…
Так вот… А что, собственно, «вот»? История эта, – и вчерашние выборы убедительно это показали, – склонна к повторению. Но, как известно, уже в виде фарса.
Фарс же – не наш жанр… Пусть в нем «работает» тот, кто вчера голосовал…
Тем временем «нарисовалась» вторая часть моей предыдущей рецензии или того, что было «на правах рецензии», а оказалось суровой правдой жизни. И даже еще более «суровой», чем казалось пять лет назад.
За эти годы «мужичок» еще более вырос и окреп, я бы даже сказал, заматерел. Дровосеком он, правда, не стал: во-первых, кишка оказалась тонка, а, во-вторых, топор ныне не в чести, да и не требуется особо: настоящих деревьев нет и не предвидится. А та поросль что есть, не грех и просто ножичком попугать, а на деле и этого не требуется: она и так никнет и стелется при одном лишь окрике мужика, а то и – стогом взгляде. И благодарит за внимание к себе…
При таком положении вещей и при таком раболепии от одного лишь вида его мужичок наш и вовсе возгордился. Раззадорился: я, мол, теперь и на другие угодья глаз положу, да и на их хозяев тоже найду что положить…И никто мне слова поперек сказать не посмеет: ни свои, ни чужие. А ежели кто и посмеет, то вот у меня где-то в кладовке пила китайская найдется – какой год простаивает, так я ее живо в дело пущу!
— А ну-ка, давай, заводи «Дровосек, дровосек, ты могучий…»
А в ответ – тишина, и никто перед ним на соседних делянках не расступается, а даже напротив – как будто еще сплоченнее стали ранее разрозненные деревья и даже как будто подступили к нашему мужичку немного.
— Ишь ты, «Макбет» какой, – хорохорится еще мужичок, и по новой: «А ну, кому говорю: заводи живо «Дровосек, дровосек…
— Ты могуч…
— Ну, то-то же…
— Как… гомосек!
— ?!!
Тот даже ушам своим не поверил.
— Как что?
— Как то, что слышал.
— Да я, да мы, да вы… да все… живо всех… сейчас… к ногтю…
И побежал за китайской пилой, а та уже проржавела изрядно: звуки еще какие издает – скрипит, повизгивает, а вот пилить – пилить напрочь отказывается.
Немая сцена. Как в «Ревизоре».
— (Опомнившись) А мы вот щас… По-другому…
И начинает что есть мочи вызывать тень отца своего. Настоящего дровосека. Того, что после себя одни щепки оставил.
После целого ряда безрезультатных попыток кое-как вызвал из небытия… усы. Красивые такие, пышные, но совершенно бесполезные. Одними усами делу не поможешь. А деревья с других делянок тем временем все подступают и подступают. До этого им до нашего мужичка с его мелкотравчатостью и дела-то особого не было, а тут они уже на принцип пошли. Мол, что это он себе позволяет. И кто он вообще такой. А при этом и сородичей своих, без вины виноватых и бесцельно замученных, вспомнили: их пепел настоятельно постучался в целлулоидные сердца живых деревьев.
Мужичок уже и сам не рад, что бучу эту затеял, но и отступать уже некуда: позади – своя мелкотравчатость, которая, видя такое дело, тоже как-то оживилась и даже спины свои гнутые немного расправила. «А никак и впрямь духом воспрянут, да и выпорют еще!» – и давай мужичок своей бесполезной китайской пилой лозу налево и направо охаживать. В том числе и в надежде на то, что тогда и чужие бояться будут.
Засим кончаю, ибо таково положение на сегодняшний день. Вернемся к этому комментарию «на правах» еще лет через пяток. А, может быть, и раньше. Дело в том, что мужичок наш так и не понял, что взялся пилить сук, на котором сидел. Поэтому если китайская пила все же заработает, то… Да, тогда он в этом пагубном для себя, да и для все нас деле куда быстрее преуспеет…
Эх, мужичок, мужичок,
Всех оставит без порток…
C любезного разрешения Лаймы Ирбис размещаю ее иллюстрацию к поэме (рукопись, явление 2)
Если бы ты еще пояснил, Андрей, кто такая Лайма Ирбис… Только что вернулся из Эстонии — там таких нет! Латышка, что ли? Это что ж, не туда я, значит, ездил?
Саша, про Лайму Ирбис тебе лучше Левон с Кулагиным расскажут.
Не-е-е, про самое интересное они мне никогда ничего не рассказывают… Как говорит Момонов, «все себе, себе, себе!»
Саша, «самое интересное» может оказать разрушительное влияние на твои концепции. Поэтому бережем.
Но, раз попросил.
Холодки с Лаймой (фотосъемка Левона Бабаяна).
На выставке у Андрея Кулагина.
Думаешь, ты этим что-то прояснил? Наоборот, целый ворох новых вопросов вызвал. Вот лишь некоторые из них:
— Это одна и та же женщина?
— Тогда почему с тобой она в одетом виде?
— Она что, и в одежде такое же сильное впечатление производит, что у тебя руки тоже связаны?
— Что это за клиника? Не дашь адресочек? Что-то мне тоже нездоровится…
— А ребят-то вылечили? Завязать-то я вижу они завязали, но не развязали еще?
— Ну и самый главный, наверное: А печатать она умеет?
Отвечаю.
— Это одна и та же женщина?
— Лайма — это мимикрирующая модель, обладающая удивительными талантами маскировки.
— Тогда почему с тобой она в одетом виде?
— Это был нестандартный перфоманс.
— Она что, и в одежде такое же сильное впечатление производит, что у тебя руки тоже связаны?
— Это часть перфоманса.
— Что это за клиника? Не дашь адресочек? Что-то мне тоже нездоровится…
— На Винзаводе, ты там, кстати, был. К сожалению, на данный момент прикрыта.
— А ребят-то вылечили? Завязать-то я вижу они завязали, но не развязали еще?
— После того, как Главврач всех медсестер заставил ходить голыми (в качестве психотерапии) все вылечились (кроме Главврача…).
— Ну и самый главный, наверное: А печатать она умеет?
— «И тебя вылечат»…
P.S.
Последний раз вместе мимикрирующую модель и спившегося Главврача видели вместе все на том же Винзаводе у Холодков.
Нет, меня лечить не надо. Я лучше с главврачем останусь в пограничном состоянии… Ответами удовлетворен. Спасибо
Чудеса! Как этот шедевр остался без моих восторгов?!:-))
Лошадиная реплика «Le femme» — гениальна! И Чехов тоже оказался как нельзя более кстати.
Главное же — характеры героев, включая лошадь, очень зримы. И всего-то несколькими лёгкими штрихами достигается этот эффект: у мальчика обращения «шляпа», «сморчок», и вместе с тем нежное «папа», интонации; у прохожего — причитание, реплика «в глубокой задумчивости присаживается на пенёк» произвела сильнейшее впечатление; а укоризненный взгляд лошади чего стоит!
Прочел комментарий три раза подряд, потом перечел поэму, потом опять комментарий и бил в ладоши, и кричал, ай да Пушкин! ай да сукин сын!»
Так все-таки это был Пушкин?! Так и знала!!!
:-))
Э, нет, батенька ты мой! Чтобы стать «сукиным сыном Пушкиным», надо было лет в 37 помереть. Для начала. И как минимум. А так ты просто «Ай да Казачков, ай да сукин сын», что, в принципе, тоже неплохо. Как жизнь показала. И показывает…
Я, наверное, сильно бы удивился, если кто-нибудь сказал мне в те давние годы, что почти через полвека мое произведение подвергнется столь обширным комментариям. За это, конечно, спасибо, но в реальности повод для написания поэмы был весьма прозаическим. Тогда мы учились на третьем курсе и один из наших однокурсников решил жениться опять же на однокурснице. Событие это широко обсуждалось в мужских кругах (в женских конечно тоже) и сопровождалось разного рода репликами и суждениями, некоторые из которых вошли в поэму: «вот случай типичный» , «эх русские бабы», «а кто виноват?»и тому подобное. Стипендия у всех тогда была 40 рублей, отсюда и фраза «завуч в школе за 40 рублей». Что касатся лошади, то фразу про le femme в первом варианте произносил прохожий, удачная идея отдать это лошади появилась несколько позднее. История с женитьбой имела вполне прозаический характер — свадьба, рождение ребенка, а потом развод на пятом курсе.
Андрей, еще раз перечитал твою нетленку.
Глубина заложенных мыслей (пусть, может и неосознанно) имеет вневременную актуальность и востребованность.
И слог хорош.
Еще раз убеждаюсь, что время от времени необходимо возвращаться к раннее опубликованным материалам и дискуссиям.
Нужно сказать, что кроме Некрасова, Чехова и институтских реалий на написание произведения (точнее ее второго акта) сподвигло еще и прочитаннное в каком-то источнике описание пьесы то ли Беккета, то ли Ионеско. Оригинал я читать не мог ввиду понятных причин, видимо это было в какой-то критической книжке про западное декадентство и абсурдизм, коих было довольно много тогда. В этом описании меня зацепила фраза «Занавес открывается. На сцене ничего нет. На ней стоит дерево» (или дуб, не помню). Мне раньше казалось, что это из «В ожидании Годо» либо из «Носорога», но сейчас посмотрел, нет там такого.
И Пушкин раньше тоже был в числе влияний. В первой редакции после слов «…Прохожий в глубокой задумчивости присаживается на пенек» завершающей фразой было «Его бобровый воротник серебрится морозной пылью». Эта фраза существует в рукописи, но потом была уничтожена самоцензурой как уж слишком беззастенчивое взаимствование.
Театром абсурда был увлечен безмерно.
Вот и книжица нашлась. 1967 года издания. Ее, видимо, и читал.
