Ровность ровная…
Писатель, кандидат географических наук, автор переводов английской и древнеанглийской поэзии, звонарь Андреевского монастыря Петр Колосов.
Ровность ровная
Серость серая
Скука скушная
Глухомань
Баррель с долларом
Катят слаломом
За безумием
И за грань
На балконе
Мука да гречка
Два мешка про запас
Не велит жена
Жить беспечно
Уж в который раз
Только на сердце
Серость серая
Скука скушная
И тоска
Ох страна моя
Непутевая
Как дожить с тобой
До конца
Серость серая
Скука скушная
Глухомань
Баррель с долларом
Катят слаломом
За безумием
И за грань
На балконе
Мука да гречка
Два мешка про запас
Не велит жена
Жить беспечно
Уж в который раз
Только на сердце
Серость серая
Скука скушная
И тоска
Ох страна моя
Непутевая
Как дожить с тобой
До конца
10 марта 2020 г.
Ровность ровная…
Мрачновато как-то все все у вас на блоге в последнее время. Начиная с новогодней открытки, да и та прямым курсом отсылает к серым и глухим 60-м или 70-м…
«Расцветьте ночь новыми и свежими красками» — по призыву Эшкрофта в «Let’s break the night with colours». В прямом и переносном смысле.
Поздравьте Юлю с днем рождения! Для этого я уже направил Левону нужную «затравку».
Повеселите себя и других! Поставьте пару песен, прочтите пару стихов, расскажите, подобно Юле, что-нибудь смешное и духоподъемное!
Умейте организовать себе праздники не только в Липках, но и в удалённом доступе!
Банально, избито, но все же: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»
Мрачновато не только «у нас» на блоге, но и на всем шаре в связи с модной болезнью, которая недавно нам подарена. Впрочем тот же Александр Сергеевич дал нам пример жизнелюбия, сидя на карантине в Болдино. И не только «Пир во время чумы» и «Гробовщик» с «Бесами», но и «Я здесь Инезилья», и много чего еще «духоподъемного».
Чтобы не сложилось впечатления, что А.П,Колосов пишет только такие печальные стихи, приведу здесь его анализ оптимистичнейшего и духоподъемного пушкинского и вроде бы тоже «карантинного» cтихотоворения.
Александр Пушкин
Зимнее утро
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела —
А нынче… погляди в окно:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.
1829
Вот еще одно, уж совсем хрестоматийное, стихотворение Пушкина. В шестом классе школы велят заучивать. А оно всё о том же: о побеге, «оставя те места», о жажде вознесения в иную реальность. В нем сжатая пружина, которая в конце выпрямляется и «выстреливает» героя «во области заочны».
И в самом деле, что мы видим в начале стихотворения, что представляет читателю автор? – Постель, в которой нежится еще не проснувшаяся красавица, то есть точку в бездонном пространстве мироздания. Пружина сжата до предела.
Во второй секстине появляется это вихревое, спиральное движение: злится (кружит) вьюга, носится по небу мгла, сквозь мглу пробирается луна… И заканчивается секстина побуждением красавицы выйти из замкнутого пространства постельного кокона в прекрасный мир: «Погляди в окно!» Пружина начинает распрямляться.
Что же в окне видит красавица? – широкий и разнообразный мир: блещущие небеса, ковры снега, лес, речку, скованную льдом, наконец, яркое солнце. Этому посвящена третья секстина: гимну окружающему миру, не Мирозданью, но пока лишь привычной, родной природе, любимой в любое время года.
Четвертая секстина немного иронична. Печка затоплена и весело потрескивает, одеваться не хочется, хочется босяком побегать по теплому янтарному полу, а потом отдаться легким мечтам у лежанки… до обеда (!) Но… пружина еще выпрямляется: автор предлагает красавице скорее выйти из теплого мирка, запрячь кобылку бурую в санки и помчаться, куда глаза глядят (если удастся растормошить кобылку!)
И, наконец, пятая секстина. Вдруг, ничем не мотивировано, бурая кобылка обращается в нетерпеливого коня! И наш герой, предлагает красавице, а может быть, неведомому другу (уже не разберешь) бросить поводья и «предаться (!) бегу этого ниоткуда явившегося коня. Пружина распрямилась! Герою уже неважно, кто рядом с ним: красавица теряет свою актуальность. Он не скользит по снежной стезе, а возносится над нею. Он летит над полями, лесами (и видит их в летнем убранстве!) и, наконец, «оставя те места», начисто позабыв (как не было!) и дом с теплой янтарной комнатой, и красавицу, видит «берег милый». Ради этого берега и распрямлялась пружина. Этот берег для нашего героя – берег спасения.
23 марта 2020 г.
По поводу «ровности ровной» и «как дожить… до конца»…
Сны о родине —
Все знают Набокова. Многие читали его «Лолиту». Немногие – какие-нибудь другие романы. Мало кто – стихи…
Третьего дня, на даче, потянулся было за Бродским, и тут взгляд упал на томик Набокова – «Стихи». Рука изменила направление.
Первое впечатление: как просты и незамысловаты стихи Набокова для того порядком «мудревато-кудреватого» времени. По-тургеневски, по-гумилевски, по-бунински просты и не мудрены. Вчитался… зачитался…
И как много написано о родине – покинутой, но не позабытой, до самой смерти не позабытой. Она, родина, неизменно присутствует во всех периодах жизни и творчества Набокова. А ведь он, вынужденно, покинул ее в возрасте едва ли 20 лет. Что такое 20 лет для человека – это мы знаем теперь: почти что ничто. Какой же она, родина, должна была быть, чтобы оставить столь неизгладимый след в душе совсем еще молодого человека?
А наша родина, советская родина, могла ли она оставить в душе след столь же глубокий в наши 20 лет? – Думаю, что да. В те годы уже началось мое политическое и идеологическое прозрение, но на любви к родине это никак не сказалось. Напротив, чем больше отделял я зерна от плевел, точнее плевела от зерен, то бишь государство и систему от родины, тем больше, как мне казалось, я любил эту последнюю. Жалел ее за те горести и беды, которым подверг ее большевизм. Государство и система. «Мы только мутный цвет миндальный, / мы только первопутный снег, / оттенок тонкий, отзвук дальний, — / но мы пришли в зловещий век. / Навис он, грубый и огромный…»
И это было уже началом моей эмиграции. Но только не во вне, как у Набокова и иже с ним, а внутрь самого себя. Это была внутренняя эмиграция. / Навис он, грубый и огромный, / но что нам гром его тревог? / Мы целомудренно бездомны, / и с нами звезды, ветер, Бог».
Из этой внутренней эмиграции вернулся я на родину лишь в конце 80-х, с началом Перестройки, и оставался там до начала нулевых. Затем у мены родину вновь отобрали, а сам я вынужден был вновь вернуться в «эмиграцию» — внутрь самого себя… «Звезды, ветер, Бог»…
С годами наши с родиной пути расходились все больше и больше. Сегодня мы с нею живем на разных континентах. Между нами плещутся океаны разногласий и высятся горы непонимания.
«Тот, кто вольно отчизну покинул, / волен выть на вершинах о ней, / но теперь я спустился в долину, / и теперь приближаться не смей.
Навсегда я готов затаиться / и без имени жить. Я готов, / чтоб с тобой и во снах не сходиться, / отказаться от всяческих снов…»
Но образ России, моей России, навсегда запечатлен в моем сердце. Я ношу его как священный образок, как драгоценный свиток, который, как у Набокова, стоит лишь отпустить края, совьется и «ляжет там, где лягу я». «… как на покатой школьной парте, совьешься ты подобно карте, / как только отпущу края, / и ляжешь там, где лягу я».
Шагреневая кожа… Огромнейшая страна, превратившаяся в небольшой свиток, в небольшую карту, способную уместиться в той же яме в два на два и на полтора.
Набоков исколесил полсвета. Смотрел-смотрел, искал-искал… И нигде не находил ничего подобного. Своей былой родине. Не удивительно. Удивительно, что я здесь, не съезжая с места, не вижу и не нахожу. А стоит мне в какой иной край податься, и там нет-нет да промелькнут родные памятные черты. Которых, может статься, я сам и не видел, если только не в какой-то другой, прошлой жизни, но о которых читал, мечтал, которые домысливал.
«О, сколько прелести родной / в их смехе, красочности мертвой, в округлых знаках, букве ять, / подобно церковке старинной! / Как, на чужбине, в час пустынный / все это больно вспоминать!»
Так, видеть и распознавать родные черты случалось мне в Финляндии (Хельсинки, в моем понимании, самый русский, в том еще, дореволюционном, понимании, город), в Иерусалиме, на Русском подворье, на Русском военном кладбище под Шипкой или вот, как недавно, в Веймаре — тоже на протестантском кладбище, где в православной часовенке покоится прах Великой княгини Марии Павловны, дочери Павла I. Простой русский священник рассказывал нам о ее жизни и миссии в этом далеком немецком городке, и дух ее в этом время (я готов был поклясться в этом) витал где-то здесь же… Над нами и подле нас.
В Москве нечто подобное испытал я недавно на могиле Деникина и Каппеля в Донском монастыре.
И, конечно же, в избытке нахожу я Русь, Россию и все русское в дореволюционной литературе и поэзии. Вот где моя истинная Родина! Ну а после революции – у всех эмигрантов, вот как, например, сегодня у Набокова. И здесь, на страницах книг и дневников, особенно щемит сердце, а на глаза – я этого не стыжусь, – наворачиваются слезы. Наверное, это оттого, что у меня с ними, с эмигрантами, общая судьба. У них Родину отняли большевики, у меня – коммунисты и Путин.
«Каким бы полотном батальным не являлась / советская сусальнейшая Русь, / какой бы жалостью душа не наполнялась, / не поклонюсь, не примирюсь / со всею мерзостью, жестокостью и скукой / немого рабства – нет, о, нет, / еще я духом жив, еще не сыт разлукой, / увольте, я еще поэт».
Полностью и здесь солидаризуюсь с Набоковым…
Интересная интерпретация! Что ж, читатель имеет на это право. Поэт, настоящий поэт всегда оставляет читателю самое широкое поле для интерпретации. Для со-творения, для со-авторства. И чем больше поэт, тем шире и пространнее это поле.
Сам же я… В очередной, десятый, наверное, раз перечитал это стихотворение Пушкина, и мне, напротив, — странная вещь для меня! — не захотелось ни в какие заоблачные дали, ни в какие «привычные» мне эмпиреи.
А захотелось туда, в ту зиму, так просто и так мастерски описанную поэтом. И которой в этот раз, в этом году, мы оказались лишены. Которой оказались обкрадены даже, я бы сказал.
Кто-то скажет: «И слава богу — хороша эта европейская бесснежная зима», но, по мне, зима, мороз, лёд, снег — это непременная часть нашего здешнего, российского, бытия… А как целому без части?
Поэтому будет, будет мне в этом году не хватать всего того, что у Пушкина: великолепных снежных ковров, прозрачного леса, скованной льдом, но все же весело бегущей под ним речки, как-то по-особенному зеленеющих на белом и голубом фоне елей…
Что ж, буду в такие моменты… перечитывать Пушкина. Спасибо Петру за напоминание!
Еще из Колосова:
ОДА К РАДОСТИ
Сегодня услышал такую инструкцию по борьбе с коронавирусом, конечно. Для европейцев исключительно (!) – Чаще мыть руки с мылом и во время мытья напевать «Оду к радости» из 9-й симфонии Бетховена. Что ж, неплохо придумано, решил я. Попробуем!
Итак, руки намылены, вода пошла, а вместе с ней и мелодия «Оды к радости». Краешком сознания промелькнуло: а ведь те, кто это придумал, уверены, что любой европеец знает эту мелодию и может ее напеть! А мы? М-да… Но сейчас не об этом.
Напеваю, и где-то на шестой-седьмой ноте будто окно распахнулось от сильного порыва ветра, и мелодия зазвучала во всем грандиозном великолепии оркестра и хора. Мурашки побежали по лицу, слезы – невольные и сладкие – брызнули, не спросив разрешения на нарушенье приличий. Окна распахивались одно за другим… Где пандемия? Где Европа? Где сине-звездатый флаг ЕС?!
И наконец, открылось последнее окно – в Небо. И я узнал, вернее – мне дано было узнать, что только Небо равно этой мелодии, как и она достойна только Неба!
Я домыл руки, выключил воду, оглянулся на телевизор, который продолжал колоть острым шилом новостей о коронавирусе… Но во мне всё ликовало, потому что я видел, как Ода взмывает к Небу, и Небо принимает ее Радость.
Нет, – подумал я, – человек, сотворивший такое, не может умереть. Мы победим. Мы победим!
28 марта 2020 г.
«Оде к радости» посвящён фильм Алессандро Барикко «Лекция 21». Очень рекомендовал бы посмотреть и Петру, коль скоро она произвела на него столь сильное впечатление, да и всем вам. Заключительная сцена — это нечто, но не вздумайте сразу идти в конец: весь эффект пропадёт, то бишь не случится.
Да и вообще Барикко советовал бы почитать. Это современный итальянский автор. Один из самых известных.
Эх, жаль не я его перевёл!..
По поводу «Зимнего утра». Анализом это можно назвать с натяжкой. Это такой экспрессионистический отзыв, скорее. Но поскольку всякое восприятие субъективно и даже сиюминутно, то это не предмет для спора. Любой анализ больше говорит о состоянии души читателя, о его переживаниях, а текст — триггер, который позволяет раскрыться этим переживаниям и этим чувствам. В данном случае автор анализа, видимо, засиделся на карантине — вот и хочется ему удариться в бега от поднадоевшего уюта и слегка опостылевшей лежанки, да ещё и мешок гречки все никак не заканчивается :-))
Мне здесь бегства не видится; лирическому герою хорошо после вчерашней непогоды: день чудесный, друг прелестный, комната уютно озарена янтарным светом, печь трещит веселым треском, думать на лежанке приятно — ну что уютнее можно себе представить (эпитеты и метафоры со значением положительных, радостных переживаний, тепла и света.) Нет и состояния сжатой пружины: напротив, тепло и уютно — отсюда расслабленность. Точка в пространстве тоже условна: за окном открывается целый мир, необыкновенно прекрасный, роскошный : ковры великолепные, небеса голубые, все блестит , сверкает, как тут не запрячь кобылку — засиделись дома вчера в непогоду и сегодня в тепле разнежились — пора взбодриться, глотнуть морозного свежего воздуха, радость тёплого домашнего уюта дополнить радостью движения, бодрости.
Но Андрея понимаю — от долгого сидения в ограниченном пространстве и не так пружина сожмётся :-))
(В качестве шутки этот комментарий исключительно:-))