Ему, на меня похожему, в день его рождения

Аристотель делил всех людей на тех, кто по природе своей раб, и на тех, кто по природе своей -–свободный человек. Не по воле судьбы и не по воле обстоятельств, а – по самой природе своей. То есть человек может родиться рабом или, что более характерно для нашего времени, условно рабом, но в душе будет свободным человеком и рано или поздно все равно обретет свободу. Так же и с человеком, который вдруг свободу потерял, но неволя его не сможет и не заставит быть холопом или рабом.
И напротив, есть люди, которые, родившись формально свободными, будут всеми доступными способами искать закабаления. Не в одном, так в другом. Или другие – которым открывают двери и говорят: «Идите, вы свободны!», а они, может быть, и выйдут из клетки, покрутятся-покрутятся возле нее, да назад в нее и вернутся. «Нет, — скажут, — такая свобода не по нам!» И, главное, найдут массу причин и обоснований для своего возврата в неволю. Иной, возможно, даже Томаса Гоббса – известного государственника и автора «Левиафана» – вспомнит и процитирует…
Совсем без Левиафана, конечно, тоже нельзя. Это только анархисты и Ленин теоретизировали о радикальном разрушении и уничтожении государства. А на деле, когда им представилась такая возможность, создали такого монстра, что Гоббсу и не снилось. Равно как и художнику, проиллюстрировавшему книгу Гоббса «Левиафан» 1651 годы издания.
Но странным образом работа Ленина «Государство и революция» в свое время, в студенческие годы, повлияла на меня, и, наверное, после знакомства с нею я навсегда возненавидел государство как орудие подавления свободы и свободной воли человека. Недаром, наверное, в институте ко мне привязалось прозвище «анархист».
С годами я отчасти пересмотрел, вынужден был по логике вещей пересмотреть свое отношение к государству. Я понял, что может быть государство и государство и что государство в условиях западной цивилизации не чета нашему – евразийскому и тем паче тому, что совсем уж на Востоке. Хотя бы уже потому, что власть Левиафана на Западе строго ограничена. Он бы, Левиафан, и там разошелся, но ему не дают. Строги и устойчивы противовесы в лице других институтов власти и общественных организаций, рыночных структур, проще говоря, власти капитала, а также культурных традиций самого народа. Помните: «Мы не рабы, рабы не мы!». У нас это была простая декларация, там же – сама суть системы.
Мы же – заложники нашей системы власти, власти Левиафана – наглой, беззастенчивой, ничем не ограниченной… И не потому, что она сильна. А потому, что мы слабы и слабовольны, что мы по натуре своей, по природе своей – рабы и холопы. Не менее 90 процентов нас в прошлом крепостные крестьяне, и это не могло не закрасться в наши гены и прочно отпечататься там. Короткий, по историческим меркам, пятидесятилетний период, с 1861 года по 1917, не мог ничего изменить. Более того, возьму на себя смелость предположить, что именно ослабление Государства Российского в ходе Первой мировой войны и послужило основным поводом и причиной революции, того, что раб убоялся грядущего царства безмерной свободы и сам вызвал к жизни очередного Левиафана, еще более жесткого и жестокого, но способного уберечь его, раба, от «ужаса» новой и свободной жизни. И Левиафан не заставил себя ждать.
То же повторно случилось с нами и в 2000 году. 90-е годы лишили нас, пусть полунищей, полуголодной… пусть не достойной по меркам нормального свободного человека, но зато спокойной, бездумной и безответственной жизни, и мы при первой же возможности подвели под этими свободными 90-ми жирную черту и отдали нашу свободу, а вместе с нею и свои жизни, и свою судьбу новому Левиафану. Который придумал для нас, а мы с радостью поддержали его, новый миф в обоснование нашей несвободы.
И кто будет говорить после этого, что мы не рабы? Нет смысла созывать новую Вальядолидскую хунту и выдумывать новую «энкомьенду» – свод принципов и правил поведения по отношению к аборигенам. Со стороны властных структур государства, Левиафана. Они существуют и действуют у нас на протяжении столетий. Они никогда у нас не переводились и не пересматривались. Они у нас всегда наготове. Как плеть за поясом у хозяина. Раб же, раб всегда готов и даже рад подставить спину… И даже сам назовет свою провинность.
В жизни мне неоднократно приходилось испытывать горькое чувство разочарования. Когда только что тебе казалось, что ты сила, что ты часть той силы, которая способна изменить среду и мир к лучшему. Но что-то происходило, и вот ты уже в меньшинстве, если не в полном одиночестве. А все те, кого ты считал своими единомышленниками и соратниками по борьбе, оказывались по другую сторону баррикад. Условных или не условных баррикад.
Последние двадцать лет только так и происходит. Теряешь друзей, окружение, свой народ, свою страну… Левиафан сбирающий, уже собравший под свои знамена полчища рабов, ширится и растет безмерно. Как тот, что на обложке одноименной книги Томаса Гоббса 1651 года. Тот занял все пространство обложки, этот – все жизненное пространство. Людям с образом мыслей, подобным моему, с которыми у меня единый ценностный фундамент, здесь, в этой стране, которую я всегда считал своей, уже не остается места. Обстоятельства и собственная совесть постепенно выжимают нас отсюда. Постепенно, по капле, как мы, по слову и рекомендации классика, должны бы были выдавливать из себя раба. Но нет, на деле случается с точностью до наоборот. Это нас, одного за другим, государство выживает отсюда.
Толчком и отправной точкой написания этой очередной порции моих «откровений» явилась статья до этого неведомого мне Григория Юдина на страницах «Независимой газеты» от 27 марта с.г. Статья называется «Вдруг войдет он, на меня непохожий…», и речь в нем в основном об отношении коренного населения, т.н. титульной нации к пришельцам, попросту говоря – к иммигрантам. Вопрос, конечно, особенно по нынешним временам актуальный и важный. Но все же иммигранты – это абсолютное меньшинство. Да, они, как ложка дегтя, способны испортить жизнь и настроение основному населению той или иной страны, но не самым радикальным образом.
Когда же происходит наоборот, и ты в своей стране и среди «своего» народа оказываешься чужаком и в положении путь духовного иммигранта, вот тогда-то по-настоящему становится не по себе. И вот тогда-то особенно приятно встретить «на себя похожего», и уже совсем, по-особому, приятно, когда ты с этим «похожим» никогда в своей жизни и не расставался, а всю жизнь ощущал рядом со своим плечом его плечо…
С Днем рождения, дорогой Андрей, и долгих-долгих тебе лет жизни. Говорят, в России надо жить долго. Попробуй, авось до чего-нибудь и доживешь. До чего-нибудь светлого и чистого. Как Свобода!

Ну, и конечно, подарок. И конечно – песня. Что нам еще остается! От меня и Юрия Лореса, тоже всю жизнь играющего в меньшинстве…