С Левоном мы неоднократно спорили по этому вопросу. И, естественно, безрезультатно. Но сегодня я понял. Люди делятся на две категории. На тех, кто рассматривает мир как объективную реальность и на тех, кому эта объективная реальность дана в ощущениях. Первые изучают мир, для них мир – это объект для изучения. Для вторых же мир – это отправная точка, оттолкнувшись от которой они созидают свой собственный субъективный мир и свою, «другую», реальность. И в какой-то момент объективная и «первая» реальность может стать для них просто помехой.
К этой мысли, и без того давно крутящейся в моей голове, меня привело желание написать очерк о Мандельштаме. Днями «случилось» его 125-летие, и я прочитал, прослушал и просмотрел несколько материалов ему, Мандельштаму, посвященных. Плюс стихи, плюс чувства, плюс мысли. В душе саккумулировался некий заряд, который готов был выплеснуться на бумагу. Но тут мне явился образ Аллы, которая строго так, как она это умеет, посмотрела на меня и таким же строгим голосом произнесла: «Ты? О Мандельштаме? Да что ты знаешь о нем? Каких авторов читал? Этого читал? А этого? А того?» — На это я лишь растерянно моргал глазами и судорожно пытался что-то вспомнить из прочитанного, услышанного и увиденного. Что-то пытался бормотать в ответ, загодя понимая всю слабость своей аргументации…
И вдруг, как гром среди ясного неба, мысль: «Ты кто – исследователь или поэт?» Разверзлись небеса, и воссияла средь них истина. Я понял смысл и значение происшедшего, я понял разницу между одним и другим. Я понял разницу между ученым и поэтом, между Леонардо и Моне, между Сальери и Моцартом, между Джефферсоном и Дантоном. Первые – они лишь работники на службе у Природы, вторые же – сами по себе творцы, для которых Природа – не Бог, на которого надо молиться и чьим указаниям надо следовать, а лишь отправная точка, лишь повод для создания своего мира и, если хотите, своей Природы. И в этом смысле им наплевать на то, соответствуют ли создаваемые ими образы и схемы тем природным, что их окружают. Напротив, очень плохо, если соответствуют и повторяют, так как в этом случае ты уже скорее копировальщик, скорее имитатор, чем творец!
И я отвернулся от строгой Аллы, плотно прикрыл левой рукой лист бумаги и, то и дело оглядываясь – не подсматривает ли? — написал о том, как и чем мне представляется поэт, какие чувства он во мне вызывает. Да, я не исчерпал всего образа, да, я не объял всего того мира, что он создал, да, я много чего не знал и не учел в этих своих записках. Ну и что? Что ж теперь не писать и не делиться ни с кем тем, что написал? Мы знаем, что объять необъятного нельзя. Поэтому изучай я хоть весь свой век жизнь и творческие стези того или иного поэта, всегда найдется некто, кто укажет мне на нечто неучтенное и недодуманное.
А так, я рад, что мне на жизненном пути встретился такой необыкновенный и проникновенный человек, как Мандельштам. Или кто иной. Я проникся его величием и масштабностью сотворенного им мира. Я поразился до глубины души оригинальности его взгляда и понимания им сути вещей. Я в очередной раз потрясен трагичностью его существования, перед которой отступает даже трагичность его конца… Это как видение Великого Американского каньона, Эвереста или водопада Виктории в Африке. Пришел, увидел, застыл, пораженный увиденным, простоял час, два, три… в зависимости от меры своего умения удивляться и радоваться увиденному. И пошел дальше, то и дело оглядываясь и сохранив в душе образ увиденного. Но оставаться там на всю оставшуюся жизнь… Да, я видел там лачуги и шалаши, да, я видел там людей, которые не в состоянии оторваться от дивного образа: они живут этим образом и упиваются им изо дня в день, изо дня в день… Это их выбор. Мой же выбор иной. Мне нужно многое еще увидеть в жизни, и при этом не хочется молчать…