Ренессанс вне «прокрустова ложа» музея
На днях узнал, что один мой приятель пошел в ГМИИ им. Пушкина изучать живопись Ренессанса…
Принципиально неверный подход. Думаю, Ренессанс в Музее им. Пушкина представлен более чем скромно в силу уже того, что основным жанром Ренессанса является фреска, а не картина. Кроме того, знакомиться с Ренессансом вряд ли следует в отрыве от готики и Кватроченто – Проторенессанса. Не говоря уже о том, что музейная экспозиция, даже самая богатая, вряд ли способна дать представление о столь масштабном и разностороннем культурном явлении.
Нет, знакомиться с Ренессансом надо не в музейных залах, а в церквях, соборах и дворцах той благословенной земли, в недрах которой это искусство родилось – в Италии, а точнее в Тоскане – во Флоренции, в Сиене, в Пизе, ну и, может быть, еще в Умбрии и отчасти в Эмилии-Романье и Ломбардии. Но начинать в любом случае надо с Тосканы. Среди тех природных красот, что стали естественным фоном для художников той славной эпохи.
Вот там, в природной и архитектурной среде Центральной Италии, Возрождение становится ясным и понятным безо всяких слов и дополнительных объяснений. И остается недоумевать только по одному поводу – как это так случилось, что оно, Возрождение, еще раньше там не началось или даже — почему оно там не существовало всегда?
С Возрождением впервые я близко столкнулся в институте, когда писал дипломную работу по Беноццо Гоццоли и Андрэа Мантенье. Ну, писал и писал – нам чего не прикажут, про все напишем. А сейчас так и того проще – в эпоху-то Интернета. Но все же многое запало в душу и сохранилось в памяти, тем более что писал я о специфике языка искусствоведческой и художественной практики. Пришлось немало покопаться и в словарях, и в специальной литературе на русском и на итальянском языке.
Много лет прошло, прежде чем мне довелось окунуться в итальянскую действительность и картинки из альбомов по живописи, казавшиеся от начала и до конца игрой воображения итальянских живописцев, начали оживать буквально на глазах и приобретать реальные черты, причем иной раз даже более прекрасные, чем на самих картинах.
Никогда не забуду свою первую встречу с Беноццо Гоццоли – реальным, а не знакомым мне по альбомам и репродукциям. Дело было в Сан-Джиминьяно. Мало приметная, особенно на фоне величественных башен, церквушка. По-моему, заброшенная и уже недействующая. Ну, почему же не зайти, коль скоро оказалась на пути? Хотя до этого была уже и Флоренция со всеми своими архитектурными и живописными сокровищами, и Пиза, и, по-моему, даже Сиена, и природные красоты Тосканы, не раз уже описанные мною. Ну, церковью больше, церковью меньше – пусть будет. Я переходил из помещения в помещение и вдруг остановился как вкопанный. Картинка из альбома почти 15-летней давности встала передо мной во всей своей красе. Без глянцевого блеска, без ретуши и прочих издательских изысков. Простая, как правда, со всеми своими изъянами и следами прошедших веков. Но такая же неизменно прекрасная, а то и еще более прекрасная, чем прежде, чем в альбомном варианте. Потянутая патиной времени, картина – фреска, возможно, и утратила свой былой блеск и искрометность, но приобрела нечто большее – какую-то особую естественность и истинность, и еще какой-то особый шарм, свидетельствующий о былой красоте, но не опускающийся до прямой декоративности и блеска. Как портрет иной дамы, где еще угадывается былая красота и в то же время чувствуется глубина и значительность.
Караван трех магов, или «поезд волхвов», как у П.Муратова, вышел из глубины веков, прошел сквозь ошарашенного меня и удалился в будущее, куда при всем желании путь мне заказан. Были там и другие фрески, в том числе, как я читаю теперь у Муратова, чуть ли не целый цикл, посвященный жизни Св.Августина. Опять этот Августин! Представляю, с каким интересом рассматривал бы я этот цикл сейчас в свете наших последних дискуссий об Августине…
Я бы долго еще стоял так, размышляя над судьбами искусства и человека, если бы не мой коллега-итальянец, вернувшийся, чтобы поторопить меня к нашим российским гостям. «Беноццо Гоццоли… — как бы извиняясь и прося, пробормотал я. — «Да? Ну и что? Откуда ты все это знаешь? Ладно, пошли, а то нас там уже заждались…» А то, что я, быть может, ждал этого момента двадцать лет?!!
Каждая моя поездка в Италию, а их было множество, это было, как игра в детские переводные картинки – тусклые, часто просто черно-белые образы из книг и учебников оживали под небом Италии и дарили прекрасные чувства и эмоции. Теперь я езжу в Италию куда реже, и теперь уже в воспоминаниях и в воображении часто встают, как живые, картины, вызванные к жизни фотографиями, репродукциями или даже простыми описаниями.
Ренессанс стал определенно частью меня — частью истории моей личной и частью истории моей страны и моего мира. Ведь что такое, например, Перестройка как не попытка возродиться и вернуться на столбовой путь развития? Так вот, по времени Перестройка совпала с моим открытием для себя эпохи Возрождения. Другое дело, что Перестройка в моей стране, оставив после себя массу кривотолков и измышлений, очень быстро иссякла, и все очень скоро вернулось здесь к «мрачному Средневековью», в то время как Ренессанс пережил целую эпоху и до сих пор радует нас своей жизненной силой и оптимизмом. Ренессанс – это тот счастливый момент в истории, когда дух человека воспарил к заоблачным высотам и в полной мере осознал свое истинное величие. Но даже тогда человек еще не возгордился и не возомнил себя Богом…
Саша, спасибо за развернутый ответ и советы.
Не беспокойся, готику и Джотто мы не пропустили, а в Сан-Джиминьяно непременно заскочим на следующих выходных…
Пока же, и увы, в силу обстоятельств, воспользовались лишь тем, что было в доступе (книги, интернет, память, ГМИИ).
Это твой окончательный ответ или будет продолжение?
На всякий случай повторяю, что вопрос формулировался так: есть ли в ГМИИ хоть одна картина эпохи Ренессанса, перед которой ты, Саша испытываешь те чувства, которые называешь благоговением.
Уточняю, вследствие нашей дискуссии по уточнению значения этого слова.
Религиозность сюжета — это непременное условие, для испытания тобою этого чувства?
В одних ответах ты говоришь нет, но здесь опять пишешь про церкви, фрески, ну, и по обыкновению — «воспаренный дух».
И еще, полагаю было бы познавательно и полезно для твоих читателей, если бы ты иллюстрировал более развернуто свои мысли.
Рискну сделать это за тебя.
Беноццо Гоццоли, ок. 1459, фреска.
В продолжение.
Лично меня, больше интересует рассудительный разговор по истории живописи в вопросах выработки объективных (по мере возможности) принципов восприятия, нежели эмоционально-ситуационное исключительно субъективное восприятие (само собой разумеется и не исключается).
Вопросы эстетического сопереживания меня волнуют гораздо более, чем копание в психике индивидуума, по тем или иным причинам, испытавшим религиозную благодать (тем более, не очень понимаю, что это такое).
Соответственно, возвращаясь к Гоццоли.
По-моему, все после Джентиле да Фабриано писавшие Волхвов, находились под его влиянием.
1423 год.
Может, в данном случае, это и не важно.
Любопытно. Эпоха Возрождения, на мой искусствоведчески непросвещенный взгляд, конечно, интересна, но я больше солидаризуюсь с ее оценкой о. Павлом Флоренским, и не только. Но это уже несколько иной аспект темы, который выходит за пределы музеев. Здесь, мне кажется хорошо бы обсудить вообще тему соотношения религиозного сюжета как иллюстрации на библейскую тематику, и иконы, которая будучи помещенной в музей теряет свою сакральность, превращаясь в картины на религиозный сюжеты, становясь предметом оценки художниками и искусствоведами. Религиозное чувство еще не вера, и благодать не измеряется чувством.
Спасибо, Тина. Очень точная формулировка как раз моих пожеланий, обращенных к Саше, но, вероятно, выраженных для него коряво и непонятно через цепляние к определению благоговения.
Именно, желание отделить сакральность, рассматривая ее лишь, как религиозный сюжет, в оценке произведений искусства, с точки зрения искусствоведческой.
Тина, вы придали дискуссии необыкновенно интересное направление. Сначала я, естественно, пару раз кликнула мышкой. И первый же открывшийся сайт меня поразил тем, что оказался очень в лад с темами наших споров. Вот несколько первых попавшихся цитат из о. Павла Флоренского, особенно актуальных для нас, совсем недавно обсуждавших впечатления от Моны Лизы:
«Загадочная и соблазнительная улыбка всех лиц Леонардо да Винчи, выражающая скептицизм, отпадение от Бога… есть на деле улыбка растерянности и потерянности… особенно наглядно у «Джиоконды»… это улыбка блудная и растленная, ничего положительного не выражающая (в том-то и загадочность ее!), кроме какого-то внутреннего смущения» («Столп и утверждение Истины», 1914 год).
Ну как здесь не удивиться еще одному впечатлению, еще одной тайне восприятия! Возможно, для кого-то из моих собеседников -это все «пройдено и забыто», но я никогда глубоко не интересовалась духовной литературой, хотя имя Флоренского знала по некоторым работам Меня. Это ни в коей мере не значит, что я изменю свое отношение, трепетное и востороженное одновременно, к искусству Возрождения. Да я и не ищу в искусстве пути к спасению, как не считаю, что наши вкусы и пристрастия могут быть свидетельством избранничества. Но это так вписалось в ведущиеся здесь споры!
Например, эта цитата, вторая на сайте, посвященном Флоренскому, оказалась из работы «Анализ пространственности и времени в произведении»:
«Его «Тайная Вечеря», художественный фермент позднейших богословских «Жизней Иисуса» (похоже, в современных терминах Флоренский назвал бы эти ренанновские «Жизни Иисуса» «попсой» – И.Ш.) имеет задачею снять пространственное разграничение того мира, евангельского, и этого, житейского, показать Христа как имеющего только ценность особую, но не особую реальность… На фреске – постановка сценическая, но не особое, несравнимое с нашим пространство… Мы видим не реальность, а имеем зрительный феномен; и мы подглядываем, словно в щель, холодно и любопытно… Простой промер легко покажет, что горница еле имеет в высоту удвоенный человеческий рост, при ширине трикратной, так что помещение нисколько не соответствует ни количеству находящихся в нем людей, ни величию события. Однако потолок не представляется давящим, и малость горницы дает картине драматическую насыщенность и заполненность».
Конечно, мы, ходящие по музеям, слушающие искусствоведов, читающие и думающие хоть немного, об этом так или иначе знаем, знаем о странной перспективе Эль Греко, о летящих вверх одеждах Марии в «Вознесении» Рубенса, да мало ли о чем… Но согласитесь, друзья и собеседники, цитата о перспективе Флоренского очень напоминает последний комментарий Саши о Пивоварове в «Кружках», только вот у Саши не было желания признать, что в нарушении правил может быть сокрыт секрет притягательности.
(Здесь мне хочется остановиться, чтобы обратиться к некоторым соблогерам:
Саша, нет! Я не ставлю знак равенства между двумя художниками!
Левон, помнишь наше обсуждение твоих стихов? Вопрос о том, что надо «рубить» канаты» профессионализма, чтобы полететь. Вот он, этот случай!)
Это совпадение не могло не возбудить моего любопытства и я полезла в дебри, нашла «Столп и поиск Истины» и нашла многое, что пересекается с моей позицией (хотя… Нашла или хотела найти? Ну, здесь широкое поле для Сашиных эссе), а потом и «Анализ …»
Так, например, теософов, которые, как полагает Саша, могут приблизиться нас к истине, Флоренский приравнивает к оккультистам, то есть к тем самым шаманам, которые от истины уводят И против которых тот же Саша ополчается.
А вот эта цитата показалась мне особенно любопытной:
«В том-то и опасность «пр?лести» или ложной мистики, что, чем более и чем добросовестнее старается работать над собою впавший в нее человек, тем хуже для него, и только сквернейшее падение может, заставить его опомниться и начать разрушать то, что он столь старательно строил. Подобно тому, как путник, направившийся по ошибочной дороге, чем более будет спешить, тем далее уйдет от своей цели, так же точно и подвижник, ушедший с пути церковности, погибнет от своего же подвижничества. Недаром же старцы духовные предупреждают новоначальных: «Не бойся никакого греха, не бойся даже блуда, ничего не бойся; но бойся молитвы и подвигов».»
О чьем «удалении» от истины здесь может идти речь, мне кажется, всем ясно.
Тина, простите, что несколько изменила направление, вами заданное, но мы всегда сможем к нему вернуться.
Алла, ты, наверное, все же не до конца «залезла в дебри», потому как, оказавшись там, ты бы ужаснулась, и тебе бы и в голову никогда не пришло цитировать Флоренского, настолько далеко вы расходитесь с ним в своих убеждениях и в своих пристрастиях. Вот уж кто воистину «реакционер» и «мракобес», дефиниции то и дело читающиеся в твоих комментариях между строчками! В чей адрес? – «Тебе кажется, что это всем ясно». Нет, мне до Флоренского идти и идти и вовек не дойти. Я его бледная тень и на него жалкая пародия.
Мне и самому-то не по себе читать некоторые его выкладки. Особенно в отношении искусства. Моя критика начинается с 20-го века, его же – с ренессансных времен. Я своими симпатиями обращаюсь к веку 19-му, он же к самым мрачным временам Средних веков… Поэтому, что там у тебя с ним «пересекается», по чести сказать, даже не могу себе представить.
Вот уж поистине за деревьями… за отдельными мыслями, якобы подтверждающими твои собственные, не увидеть «леса» — самой сути «мирочувствия»…
И не захочешь, а процитируешь «Первое послание к Тимофею», выражение из которого «столп и утверждением истины» дало название одному из самых известных трудов П.Флоренского. «Негодных же и бабьих басен отвращайся, а упражняй себя в благочестии» или «…а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление…» Здесь, если кто не понял, стоят смайлики, смайлики, смайлики, и означают они у меня то, что означают…
Саша, ну для того чтобы сказать -молчи, бабо, молчи! — совсем не обязательно знать «Послание», достаточно принадлежать к определенному уровню :-)
Поясню кое-что: меня сначала поразили совпадения, а потом я прочла -таки «Столп и постижение Истины» и «Анализ», поэтому только я позволила себе о них говорить. И конечно, я прочла о надеждах Флоренского все вернуть к средневековью. Именно отношение к искусству Возрождения Флоренского меня заставило говорить о тайнах восприятия. И то, что ты считаешь чуть ли не печатью избранничества, в глазах человека искренне(!) верящего в Бога, искренне(!) стремящегося постичь истину, скорее отступление от Бога и уход от Истины.
Но я не выясняла здесь, чья точка зрения вернее, я просто хотела обратить твое внимание, что иной взгляд возможен даже с той стороны, от которой ты вроде как выступаешь, призывая нас, грешных и неразумных, задуматься о высоком.
Саша, я редко с тобой соглашаюсь, но (не я первая это сказала, заметь) с тем, что ты пародия спорить не буду. Потому что чувствую по твоим эссе, что не поиск истины движет тобой, а то, как ты выглядишь в этом мнимом поиске. Не поэтому ли ты так глух к тому, что говорят твои оппоненты, и так поглощен собой, что не считаешь грехом передергивать сказанное, словно бы невзначай переставляя акценты. Не поэтому ли твой взгляд так узок порой, что мешает тебе видеть очевидное. Последняя из приведенных мною цитат очень мне близка, Саша, здесь и надо искать точку пересечения: «Не сотвори себе кумира, тем более из самого себя, все это «ложная мистика» и чем больше ты оттачиваешь в себе свое собственное божество, чем больше ты «работаешь над собой» в этом направлении, тем дальше ты от Истины», — вот что я услышала в этих словах.
«… Это было уже чересчур. Я не выдержал и рассмеялся. … Сестра Аннушка медленно распрямилась. Ее лицо было кирпичным, но постепенно темная кровь стала отливать, … щеки стали бледнеть… Щелки век раздвинулись, злые глаза обжигали.
— Бе-ес… — чуть слышно прошептала она.
Мне стало неловко за свой смех, я попытался оправдаться:
— Не творите милостыни перед людьми с тем, чтобы они видели вас…
— Бе-ес!! – взвизгнула она и вскинула над головой палку, — Бе-ес! Бе-ес!
Она надрывно визжала, а все молчали.
— Бе-ес!!
Мне было неловко и противно.
— Бе-ес!!
Провожаемый удивленными, настороженными, неприязненными взглядами, я осторожно обогнул визжащую сестру Аннушку.
— Бе-ес!! – летело мне в спину.
Красноглинка – моя случайная Мекка. Приехал сюда искать единоверцев.
Как все это нелепо, как глупо!
— Бе-ес!»
В.Ф.Тендряков. «Апостольская командировка»
Не решился или счел ненужным приводить отдельные выдержки из статьи, поэтому предлагаю ознакомиться полностью здесь (Cиндром Стендаля).
Ни на какие совпадения не намекаю, но оказывается, то о чем я только догадывался и связывал с психоанализом — все уже описано.
Спасибо Тине (и поддержавшей её Алле), за размышления о природе творчества и религиозных поисках.
В развитии ваших мыслей (не претендуя на окончательную истину) хочу высказать своё понимание художественных процессов и Возрождения в частности. Я уже обращался к этому, но здесь есть повод ещё раз вернуться к этому.
1 Гениальные художники эпохи Возрождения положили начало существующего до сих пор в европейской культуре культа творца, когда нам (зрителям) интересно не выраженная в художественном произведении идея, а её (идеи) трактовка этим конкретным автором. И мы восторгаемся не (обратимся к любимым Сашиным мыслям о горнием, божественном, небесном и пр.) божественным промыслом, а автором. Божественное отходит на второй план.
С религиозной точки зрения Флоренский абсолютно прав.
В этом отличие не любимого Сашей Средневековья от Возрождения.
Там (в Средневековье), художник прежде всего думает о предмете своего творчества, а не о собственной трактовке оного. И со всех точек зрения представляется необъективным пренебрежительный взгляд на искусство этой эпохи.
2 Вся последующая история искусства (до двадцатого века) является последовательным развитием этого авторского отношения к творчеству (культивируемого и советским искусствоведением, которое естественно восприняли и мы все). Художник прежде всего выражает СЕБЯ и ТОЛЬКО СЕБЯ. А мы смотрим (слушаем, читаем) и восторгаемся какой оригинальный взгляд и пр. и пр.
Но это только часть (пусть значительная и давшая выдающиеся образцы) творческих концепций, пришедшая (концепция начатая Возрождением) к кризису к началу двадцатого века.
Задайте себе вопрос — почему оказались в прошлом Шекспир, Бах, Леонардо и пр. Где же их продолжатели (Шилов с Глазуновым?).
Можно также обратиться к не европейским культурам, в некоторых из них полностью отсутствует преклонение перед автором, что не умаляет их художественного качества.
3 Часть так не любимых Сашей авторов из числа художников двадцатого века пошли по пути отказа от этой художественной стратегии. Хочу обратить ваше внимание на одну из важнейших фигур всего современного понимания искусства и творчества.
Марсель Дюшан.
Фонтан и Мона Лиза.
Легко смеяться. Выставил идиот писсуар и усики пририсовал.
На мой взгляд — это гений давший всему дальнейшему ходу развития (в том числе и нашему лично, хотя мы можем это не чувствовать напрямую) толчок не меньший чем в своё время сделал Джотто.
4 Я высказываю свою личную точку зрения и готов к тому, что вы будете с ней не согласны.
Андрюша, сразу два вопроса. Так что он, Дюшан, все же дал — писсуар или толчок? И второй: Толчок, допустим, согласен, но в каком направлении и где мы и искусство оказались после этого толчка? Вопросы шутливые, я не жду на них ответа? Ну, может быть, лишь на второй…
Толчок, говоришь, дал. Морис Дюшан, мол – искусству… Наверное, с тобой можно согласиться. Но толчок этот из категории тех, что Ницше советовал дать падающему – «Падающее подтолкни!»
Искусство к тому моменту уже претерпело серьезный ущерб и находилось на ниточке – гнилое яблоко, чудом висевшее на древе познания, древе научно-технического прогресса, ставшего для человечества очередным соблазном. И нужен был лишь завершающий импульс – пресловутая муха, которая, как известно редко ошибается. Вот таким импульсом – такой мухой и стал Дюшан со своим писсуаром. В иных условиях ему это писсуар просто надели бы на голову…
Можно также сказать, что Дюшан поставил в этой истории последнюю точку, или даже – крест на искусстве, искусстве в старом, классическом смысле этого понятия. После символического акта Дюшана искусство окончательно стало всем, по твоему утверждению, Андрей, и ничем, по утверждению моему.
Если ты это называешь революцией, Андрей, то тогда я с тобой согласен…
Теперь в отношении Ренессанса… И здесь ты прав, как прав всякий, кто, стоя над колыбелью прекрасного младенца, пророчествует: «Вот он вырастет, постареет… Я вижу его старым, хворым, умирающим…» Время со всем творит свою известную злую шутку, и не нужно быть пророком, чтобы, глядя на весенние почки, представить их незавидную судьбу уже нынешней осенью. Но правы ли будем мы, если на этом основании не будем восхищаться и не благоговеть перед нарождающейся жизнью.
Жить такой психологией – во всем видеть следы грядущей деградации и смерти… Лучше уж и не родиться вовсе. Так же и с Ренессансом. Как у любого другого явления в искусстве да и в других областях, у Ренессанса имеются различные этапы – рождение, младенчество, отрочество, зрелость, дряхление, старость и да, ничего не поделаешь, — смерть… Но было бы в корне неверно на основании того, что мы стали свидетелями заката Ренессанса, отрицать или приуменьшать значение этого явления. Не восхищаться и не восторгаться им.
Св.Иероним, привидевшийся Св.Августину и при этом совершенно упущенный из виду нами, помимо перевода Библии на латинский язык является еще и автором исторического труда «Devirilisillustribus» — «О знаменитых мужах» Древнего Рима. Это вообще был довольно популярный жанр в те времена. Следуя твоей логике, Андрей: все они, эти блестящие и знаменитые мужи, к тому моменту уже состарились, растратили все свои лучшие качества и даже умерли – что ж, теперь о них говорить? Но, никто не следовал твоей логике: не только говорили, но и спустя века продолжали говорить, и в этом был глубочайший смысл и неизмеримая польза для всех подрастающих поколений.
А вот будут ли говорить о Дюшане и иже с ним? Будут ли приводить в пример и славить хотя бы два поколения спустя… Может, и будут, но исключительно как о курьезе, как об очередном историческом анекдоте…
И так,
с чего бы начать.
1. Саша, ты соглашаешься с тем, что период в искусстве начатый гениями (которыми мы вместе с тобой восторгаемся) к XX веку пришёл в упадок.
А вот то, что пришло ему на смену — ты не любишь и считаешь злом.
Но как быть?
Ничего не делать и рассматривать выдающиеся образцы прошлого?
Каковы твои предложения.
Было бы интересно узнать.
2. Вопрос
Ты когда нибудь рассматривал следующие, произошедшие в изобразительном искусстве, а также в общественной жизни изменения
как то
2.1 Появление в середине XIX века художественных красок изготовленных промышленным способом.
Следствием этого стало исчезновение одной из важнейших составляющих ремесла художника — сакральная передача от мастера к подмастерью секрета изготовления красок.
Теперь любой мог стать художником.
2.2 Очевидное — фотография.
2.3 Изменения в способе функционирования изобразительного искусства.
Появление публичной выставки.
Картина теперь становится достоянием широких масс и может нести различные общественные функции.
3. Всё это радикально меняет взгляд как творца так и зрителя на предмет и идеологию творчества.
4. Упомяну и уже обсуждаемый нами ранее кризис метарассказов.
5. И вот мы имеем, то что имеем.
Не нравиться.
Нет проблем.
В твоей любимой Италии ни на одну жизнь хватит прекрасных творений любимых всеми нами художников.
Что касается меня то я с одинаковым интересом отношусь как к великим творениям наскальной живописи, гениям Средневековья, титанам Возрождения …., удивительным Йозефом Бойсом и пр. пр. пр.
Что-то я люблю (например Ротко, Пивоварова и Вермеера), но даже то, что не близко эмоционально и творчески бывает интересно, если видишь настоящего художника (а это видно всегда, здесь не обманешь).
6. Цитата
«Живописный номинализм. Марсель Дюшан, живопись и современность»
Тьерри де Дюв
Дюшан выбирает промышленный объект, перемещает, обессмысливает его, и тот теряет всю свою утилитарность, всю эргономическую пригонку формы к функции, но в этот же самый миг приобретает функцию чистого символа.
От себя — волшебство.
Иду рисовать «бессмысленные» квадратики, получая от этого огромное эстетическое, эмоциональное и интеллектуальное наслаждение.