Что может быть скучнее классического балета?
(Левон Бабаян)

Там, в финале балета «Спящая красавица», как известно, все закончилось хорошо. Силы зла, на сто лет усыпившие все живое, в результате сказочного поцелуя рассеялись и их чары – вместе с ними. И жизнь возобновилась в своем первоначальном, и даже еще более ярком и фантастическом виде.
Здесь мне хотелось бы вернуться к своим заметкам по следам, оставленным мною в Большом театре в ноябре прошлого года по случаю премьеры «Спящей красавицы». Тем более что выводы, к которым я в них приходил, выходили далеко за рамки театроведения и музыковедения в целом.
Передаю поэтому слово самому себе, но прошлогоднему.
… История эта (что за история, этого мне уже не вспомнить) получила неожиданное продолжение на следующий день, когда мы с женой оказались на премьере «Спящей красавицы» в новом, отреставрированном Большом.
Я был готов уступить свой билет другим страждущим, — за день до этого мы посмотрели этот же балет по телевизору, — но страждущим оказалось дано свыше, и не без скепсиса я все же пошел на премьеру – больше для того, чтобы посмотреть сам театр после реставрации.
Пафос отреставрированных интерьеров, пафос экзальтированной публики, пафос самого события только усилили мой скепсис, и первое отделение я просидел несколько надутым – как мышь на крупу.
Однако постепенно-постепенно очарование балета, декораций, костюмов начало овладевать мною. Блеск и триумф молодости и красоты не могли не увлечь. Укол спицей… Я почувствовал его и на своей руке. Сцена замершей на век траурной процессии на выходе со сцены произвела незабываемое впечатление. В буфете кусок торта в горло не лез……
Начала второго действия я ждал с небывалым нетерпением. И оно не обмануло меня. Очарование отдельных сцен, дуэты и соло Дезире и Авроры на фоне групповых па и па-де-де кордебалета – все это было просто восхитительно. Я вжился в действие, и моя душа – она порхала где-то там на сцене в окружении почти воздушных созданий, под стать ей самой.
Поцелуй и возврат к жизни самой Авроры, а вместе с ней и всего его окружения… Пусть, пусть это будет тавтология! — Возврат к жизни самой жизни, прекрасной и неповторимой. Пусть даже теперь в несколько ином обличии, ведь прошло более века. Но присмотритесь, она все та же!
К чему это я? Тем более в «Беседке», тем более в серии комментариев, посвященных профессиональному искусству, живописи…
Поверьте, все к тому же… Символика чудесной сказки, в которой я, мужчина под 60, подобно малому дитяти, вдруг очутился, поразила меня ничуть не меньше, чем само действие. Отчасти она, символика, возможно, объясняет и мое состояние души.
Все мои мысли и переживания этих последних дней, весь мой полемический запал, вся моя горячность и страсть – все это нашло себе выражение в этой милой сказке, тем более так роскошно и правдоподобно представленной содружеством российской хореографии и итальянского антуража.
Вот оно, столь милое моему сердцу искусство – в облике Авроры, во всем своем блеске и сиянии. Вот оно, дерзкое и агрессивное псевдоискусство ХХ века – в облике Карабос, отправляющей истинное искусство в вековой летаргический сон и нагло занимающее его место. Жалкие ужимки и гримасы. Полная безыдейность и формализм. Претензия, одна сплошная и все собой поглощающая претензия. Мало кто видит подмену. Все ослеплены мнимой революционностью и прорывом. Почти никто не задается вопросом: «Куда?»
Кажется, что зло победило и теперь уже навсегда. Как маловерны мы и как слепы!
Жизнь, истинное искусство – они не умирают насовсем. Вот они здесь, за тонким хрусталем кристалла. Они лишь дремлют. Их щеки розовеют и их дыхание, пусть такое слабое, свежо. Ресницы их подрагивают, а уши насторожены. Чу! Не слышны ли шаги прекрасного принца? Еще нет? Но это только потому, что рука об руку в феей Сирени на золотой ладье он переносится через границы жизни и смерти… Его сердце пылает любовью, а члены наполнены волей – столь дефицитной в наш безвольный и изнеженный век.
Нам неведомо, кто или что явится прекрасным принцем в отношении не менее прекрасного искусства, пребывающего ныне в глубоком сне. Но мы свято верим в то, что он грядет. И нам не остается ничего другого, как пытаться сделать прямыми стези его…