Мцыри — на грузинском языке значит «неслужащий
монах», нечто вроде «послушника»
Кто не знает Мцыри! Мы все, чуть ли не детьми, познакомились с этим произведением – тоже совсем еще юного поэта, и взяли оттуда… Каждый, наверное, – свое и самое ему близкое. Лично мне тогда больше всего запомнился бой Мцыри с барсом, напряжение всех сил и победа человека над зверем…
Этим летом мы с Юлей перечитывали эту коротенькую поэму Михаила Юрьевича. Перед нашей поездкой на родину поэта в Тарханы, что под Пензой. Прочитали, попеременно вслух, подивились владению словом, рифмой и ритмом совсем еще молодого Лермонтова. Тому, что, как в любом шедевре, все здесь строго встало на свое место – не прибавить ничего, не убавить. Как задумано где-то на небесах и как спущено оттуда в данном случае поэту, так и ретранслировано: в самом что ни на есть чистом и незамутненном виде.
Вот оно, наверное, то «шестое чувство», о котором так мечтал Гумилев – способность проникать в высшие сферы и считывать, улавливать там что-то и доносить людям. Людям, которые, в массе своей, не в состоянии ни понять этого до конца, ни оценить…
Сегодня утром образ Мцыри неожиданно вновь возник в моем сознании. При мысли о моей собственной жизни и о жизни людей, близких мне по духу и по восприятию действительности. Ведь она, эта жизнь, по сути та же, что и у Мцыри. Мы родились в неволе. Сладкий период младенчества не в счет – это «золотой век» каждого человека. Вряд ли его можно назвать осознанным. А вот с приходом сознания мы все ощущаем себя не свободными или не вполне свободными людьми. Над всеми нами веет дух ограничений и правил, а позже так и вовсе – законов, и в этом смысле никто из нас не может считать себя свободным. Но дважды и трижды несвободным чувствует себя тот, кто осознает несправедливость довлеющего над ним «закона».
Строгий монастырский «устав» был несправедлив по отношению к юной романтичной и возвышенной душе юноши. Уже самой этой своей чрезмерной строгостью. Человек с течением жизни и в силу определенных обстоятельств накладывает на себя эту «епитимью». Но делает это сознательно и самочинно! Если же это происходит независимо от его воли, а по воле других людей и обстоятельств, то человек не может по этому поводу не переживать, не роптать, а позже – возможно, и не восставать против этой несправедливости.
Мы все родились в таком же духовном монастыре. Мы все, кто в большей, кто в меньшей мере не могли не переживать этой трагедии Мцыри. Теперь я понимаю: многие наши подростковые и особенно юношеские «закидоны» были не чем иным, как своеобразным протестом против навязанной нам чужой, государственной воли.
Перестройка явилась духовным освобождением. Наш, мой дух впервые почувствовал себя свободным, вознесся над нашей грешной землей и стал свободно или почти свободно парить – «веять где хочет». Плоть моя от этого только выиграла, и в какой-то момент я почувствовал себя, подобно Мцыри, внешне и внутренне, гордым и независмым, а значит, и непобедимым человеком.
Над государственными устоями и положениями я смеялся, как Мцыри над теми горными тропами и потоками, что он без труда преодолевал. Все эти трудности и преграды казались мне лишь детскими забавами и не отнимали, а лишь прибавляли мне уверенности и сил… Возрождающееся государство, Путин, Медведев… Кто они такие? Казалось, достаточно «гикнуть, свистнуть, крикнуть», рассмеяться от души, и уже от самого этого хохота, как от хохота героев Ф.Рабле или Дж.Свифта, эти карточные домики рассыплются и разлетятся по ветру…
К сожалению, все оказалось намного сложнее. «Природа» оказалась далеко не другом тебе, как казалось, а сам ты – не правилом, а скорее исключением из общего правила – «белой вороной». Сила инерции очень скоро потянула страну, общество, а вместе с ними и тебя в обратную сторону – в сторону принуждения и несвободы. Неверие в такой неожиданный и «невероятный» поворот событий сменилось настороженностью, настороженность – растерянностью, растерянность – ужасом… Ужасом – от безысходности, от безвыходности положения, в которое попал… Куда бы ты ни шел, ты неизменно оказывался у стен того «монастыря», в котором вырос.
Ты можешь сколько угодно обманывать себя мыслью о том, что в любой момент можешь уехать куда угодно, хоть на край света и что наплевать тебе в конце концов на всех этих путинных, медведевых и иже с ними… Что гори оно здесь все хоть синим пламенем… Или пропади оно все здесь пропадом…
Нет, ты несвободен в своем выборе! Не ты во всем этом, а все это – в тебе! И куда бы ты ни поехал, среди каких пальм и олив ни оказался, что бы ты ни ел и что ни пил… Утром ты проснешься в теплой, свежей и воздушной постели; в окружении роз и гиацинтов; под звуки божественной музыки… Выйдешь на балкон и… увидишь не синие горы и не зеленые травы, а все те же мрачные и угрюмые стены твоего монастыря…
«Ощущение внутренней свободы меня никогда не покидало». Марлен Хуциев.
Эх, опоздал Хуциев родиться! Родись он во времена Лермонтова, глядишь, тот бы еще подумал, писать ему «Мцыри» или… «Хуциев»!
А если серьезно, то эта пресловутая «внутренняя свобода» — не фига ли это в кармане? Мы, русские, большие мастаки ее показывать… Или скрывать?.. Настолько, что даже когда можно и когда ничего особенного нам за это не грозит, мы все же поостережемся вытаскивать ее из кармана.
А вы с Хуциевым говорите «внутренняя свобода»! Это такой же миф, как и многие другие, подобные, из истории Советского Союза и современной России.
В одном соглашусь с Хуциевым: мы стали хуже, чем предшествовавшие нам поколения. Мы стали компромисснее (ты бы сказала «толерантнее»), а на деле беспринципнее.
В условиях «свободы относительной» «внутренняя свобода» есть не свобода, а один сплошной и, как правило, унизительный компромисс. Я скорее готов поверить во внутреннюю свободу в тюрьме или на каторге, т.е. в условиях полной несвободы, чем в условиях несвободы относительной…
«Мы стали компромисснее (ты бы сказала «толерантнее»), а на деле беспринципнее»…
— Я бы сказала «терпимее», «мягче», «мудрее». Не понимаю, как это может противоречить нравственным принципам (других я не знаю).
«Внутренняя свобода» есть не свобода, а один сплошной и, как правило, унизительный компромисс»,-
для меня это звучит так:
«в условиях относительной свободы приходится всегда идти на унизительные сделки с совестью». В этом случае, мне кажется, это вопрос к совести, а не к Путину с Медведевым, почему она так легко соглашается на унижения.
Спасибо Саше прежде всего за то, что прочитав его очерк, захотелось перечитать Лермонтова. Возникла нескромная мысль собственного родства с Мцыри – ведь тоже в каком-то смысле вырос в монастыре. Однако не все здесь совпадает. Всегда после “ухода” из Андреевского монастыря ощущал подспудное желание туда вернуться. Нет, не для житья, а просто так, бродить среди опустевших стен, слышать шум голосов приятелей, подниматься по знакомым ступенькам лестницы, стучаться в родную дверь (звонка у нас не было) со старым почтовым ящиком, откуда с удовольствием вынимал в свое время газету “Cоветский спорт”. Но былое не вернешь. И сейчас иногда, особенно во время болезни, снится один и тот же сон, прямо как в песне Ольге Макеевой, что возвращаюсь поздним вечером по знакомому узкому и темному Андреевскому переулку домой, заворачиваю за поворот (…из-за горы и нынче видит пешеход…), но вместо светлых окон родного дома вижу огромную черную мертвую махину давно нежилого помещения. Сон страшноватый, хотя в последние годы он меня посещает реже. И слава богу.
Сегодня мне тоже был сон. Навеянный этим сном Андрея нет ли – не знаю! Но в отличие от сна Андрея мой сон был вполне оптимистичным. Он тоже был о пути, но не о том, что завершался, а о том, вернее даже о тех, что открывались и уходили куда-то в неведомое. В будущее. Это были даже не реальные пути, а пути скорее символические. Подобно своеобразным нитям Ариадны они намечали маршруты и направления – темы и проекты. Будущие исследования и открытия. Воображаемые пути. «Воздушные пути»… Образ этот, навеянный прочитанной мною в дни юности и совершенно не понятой тогда книгой Бориса Пастернака с одноименным названием, нет-нет да всплывет у меня в памяти и вызовет приятные ассоциации и чувства.
Тем много: одна интереснее другой – трудно выбрать. Проекты тоже под стать. Но с проектами сложнее – все они довольно масштабные и требуют внимания и времени, которых у меня пока нет. Да и будут ли?
Но один из проектов хотелось бы обозначить и направить к нему и ваши мысли и помыслы, друзья, ибо он коллективного свойства.
Своей книгой Юля не то чтобы подсказала решение (эта мысль у меня и раньше крутилась в голове), но как бы подтвердила: да, это возможно! Возможен коллективный труд, эдакий opus, на основе всех ранее опубликованных нами на блоге работ. Под «всех», конечно же, имеется в виду «из числа всех»; opus же будет состоять лишь из избранных. Это будет коллективный портрет – нас самих и наших современников в целом, нашего внутреннего мира, наших помыслов, устремлений и надежд… В интерьере нашего времени. Не знаю, можно ли назвать его «эпохой»…
Все мы – бесконечно разные и все мы являем собой отражение различных направлений мысли и точек зрения. Если не философий. Не всех, возможно, из тех, что существуют или существовали. Но это поправимо – другие либо появятся сами в процессе работы, либо же мы сами их привлечем тем или иным способом.
Похоже ли это на «темную дыру» или «провал» по выражению Андрея и Остапа Бендера? – Нет, напротив: скорее это похоже на раскрытое окно и на убегающие вдаль горизонты.
Товарищ, напрасно ты не пошел с нами на Новый Акрополь. И на лекции Зубова тоже напрасно не стал ходить. Отсюда и «провалы» вместо «горизонтов» и «путей»…
Предложение мое сегодняшнее – по составлению общего «труда» и его публикации, –возможно, это дело не сегодняшнего, и, может, даже не завтрашнего дня. Но как направление мысли, думаю, оно вовсе не так плохо и не так безнадежно… Что скажете?