Сегодня он не пошел на работу. Зачем? Все золото мира было и так у его ног. Было оно и вокруг него, было и над ним. Он весь буквально утопал в золоте…
… Осенний мрак и беспросветность опустились на город неожиданно уже в середине августа, когда, казалось бы, еще наслаждаться и наслаждаться поздним летом, а затем и ранней осенью. Нет, всего этого лишила нас погода. Сырость, морось, холод и, как у Гоголя, бесприютность… Сплошной Мунк, и хочется закричать… его, Мунка, «Криком»…
Лица людей сразу как-то посерьезнели, нахмурились, потемнели. Да и природа – подстать: зелень не пожелтела, не заалела, не зазолотилась… А просто — побурела…
Дела тоже шли неважно…
И вот сегодня… Сегодня все вдруг переменилось самым необыкновенным образом. Тучи рассеялись, и сквозь них брызнуло какого-то василькового оттенка небо, и посыпались мириады золотых стрел. Некоторые из них проникли ему в сердце.
И парк, он тоже откликнулся брызгами листьев цвета червонного золота. Налетавший время от времени, по-летнему теплый ветер взметал снопы этих листьев, и они веселым десантом кружились в воздухе. «Как «Танцующие мальчики» Матисса, — подумалось ему. – Хотя нет, не совсем…» Но лучшего сравнения ему в голову не пришло. Он и не искал.
Он просто сидел и просто наслаждался всем происходившим вокруг. А еще чувством какой-то необыкновенной свободы, которую он вдруг ощутил внутри себя. Свободы от необходимости что-то делать, что-то решать, что-то предпринимать. Под воздействием внешних и внутренних факторов.
В некотором удалении от него, по аллее парка, прошел человек с портфелем. Явно подталкиваемый в спину необходимостью. Он бы и рад приостановиться, присесть, полюбоваться… Ан нет, необходимость – наш герой буквально воочую видел это – толкала его в спину, другая же, еще одна, – тянула вперед на аркане. Были там и другие, поменьше, но они уже были не в счет – вполне хватило бы и первых двух.
Необходимости эти, все как одна, были вполне осознанными и осознаваемыми несчастным, но это не делало его более свободным. Так о чем же тогда толковали нам «классики»? Осознавай не осознавай необходимость… Возможно, тебе легче тогда будет смириться с ней, но от этого она не перестанет быть таковой, а ты не станешь более свободным. И значит, это будет лишь иллюзия свободы. Свобода же…
Свобода — это встать на дыбы, поправ необходимость, как то жалкое пресмыкающееся на Сенатской площади, сбросить ее с себя как «медного всадника» и свободным и счастливым умчаться в степь… Хотя бы на день, хотя бы на час, хотя бы под страхом наказания и даже смерти… Смерти? – Да, смерти! А стоит ли ее бояться? Не является ли она, смерть, своеобразным освобождением от жизни, которая тоже, по-своему, является необходимостью? Мы что, по собственной воле приходим в этот мир? Или у нас, может быть, была свобода выбора? И не суровая ли необходимость влечет нас назад, к могиле? Мы всячески противимся этому, но не в силу ли опять-таки еще одной необходимости, заложенной в нас от рождения и именуемой «инстинктом самосохранения»? А, может, на деле не стоит сопротивляться? Быть может, это путь назад, к той свободе, о которой мы все мечтаем? Но в жизни все делаем наоборот. Нет, это уже за пределами нашего понимания. Нам не дано…
Поговорим лучше о том, что нам дано. Он мысленно догнал недавнего прохожего с портфелем и буквально силой усадил его на скамейку рядом с собой. «Я вас понимаю: семья, дети… Ах, нет даже детей! Так что же – средства к существованию? Сдайте свою трехкомнатную квартиру, уезжайте в Подмосковье… Привычка? Потребность быть кому-то нужным, востребованным, в чем-то незаменимым? Но вы ведь понимаете, что все это иллюзия. Как говаривал де Голль: «Незаменимыми людьми все кладбища забиты…»
«Нет, скажу я вам, мой дорогой. Жизнь это осознанный или неосознанный путь к свободе. Жизнь, собственно говоря, и имеет-то смысл только потому, что изредка дает нам ощутить вкус свободы. Вот, посмотрите на меня. Вы думаете, мне не нужно на работу? Вы думаете, меня не ждут неотложные дела? Другие люди, у которых, может быть, из-за того что я здесь, а не там, на работе, простаивают дела, срываются сделки? Ждут, еще как ждут! Но тем не менее сегодня я здесь, а не там, куда меня предназначила необходимость. Завтра? Не знаю, где и что я буду делать завтра. Давайте жить сегодняшним днем, точнее даже моментом… Сейчас я, а вместе со мной и вы – мы воспарили над царством серой необходимости, мы преодолели силу земного тяготения, мы летим… Вспомните свою жизнь! Уверен, она не вспомнится вам как процесс, но как череда событий, причем самых ярких, самых фейерверкальных и, несомненно, характеризующихся высшей степенью свободы – триумфом над серой и гнетущей необходимостью. Я по глазам вижу, что это так».
«Не свобода поэтому как осознанная необходимость, а осознание того, что жизнь есть борьба с необходимостью и стремление к свободе и к тому, чтобы с течением времени эти моменты свободы приходили все чаще и становились все продолжительнее. Только такая жизнь имеет смысл…»
Воображаемый слушатель тем временем исчез – очевидно, отправившись все же по своим бесконечным делам. Наш герой представил его вышагивающим на двух высоченных ходулях, образующих огромную букву «н», являющейся заглавной, — да еще какой! – в слове «Необходимость». В своем же случае, по крайней мере сегодня, он ощущал ее как никогда прописной. Она была настолько маленькой, что завалялась где-то в кармане, и он даже при желании не мог бы ее нащупать.
Себя же он чувствовал как никогда комфортно. Жесткая деревянная скамейка обернулась удобнейшим креслом в форме заглавной буквы «с» — «Свобода».
И еще одну ассоциацию вызвала у него буква «с» — «Сальвадор», Сальвадор Дали. Есть у того картина, на которой слоны так же, как люди в условиях необходимости, перемещаются на тонких и длинных ножках-ходулях. И здесь же свободная от всех и всяческих условностей обнаженная красавица то ли лежит, то ли парит в состоянии – это ощущается буквально физически! – полной и безграничной свободы.
Что сам Сальвадор, что изображенная им на картине Гала всю свою жизнь стремились и в конце концов достигли полной свободы – свободы от условностей и тем более от материальной зависимости от кого бы то ни было. Это от них зависели многие. Не удалось им, правда, уйти от печального финала – физической смерти, но и здесь редкостный фантазер Дали нашел уловку. Он просто сошел с ума и растворился в своих бесконечных фантазиях – сознание смерти не поработило и не сломило его. Он просто отказался осознавать эту последнюю Необходимость, единственную из всех необходимостей, достойную начинаться с заглавной «н».
Но не только таким хитроумным и сомнительным способом может творческая личность победить эту последнюю и конечную необходимость.
В состоянии полного «де жа вю» наш герой до боли в глазах всматривался в золото осени. И наконец понял, откуда природа взяла эти прекрасные краски и эти, казалось бы, уникальные и неповторимые сюжеты.
– Ну, конечно же, у Климта, у Гюстава Климта она их взяла! Самым наглым и самым бессовестным образом! Вот это с его Бетховенского фриза, а это – с фриза Стокле! Вот «Упоение»… вот «Ожидание», а вот портрет Адели Блох-Бауэр… А это незабвенный «Поцелуй»!..
Это только на первых порах человек подражает природе, в конце же концов сама природа начинает подражать человеку. Человек выводит природу на новый уровень понимания вещей…
В задумчивости он даже не сразу заметил, что вечный гул Ленинского проспекта, давно уже перемежаемый какими-то чудесными звуками, постепенно сошел на нет. Звуки же эти продолжали литься отовсюду: сверху, снизу, сбоку – со всех четырех сторон… От реки, от земли, от этого великолепного «Букового леса», который даже начинающий юннат назвал бы кленовым. Звуки росли, ширились, сливались и, наконец, окончательно слились в навсегда запомнившуюся ему по фильму «Лекция № 1» Барикко мелодию. Ода «К радости» того же Людвига ван…, чей фриз он только что лицезрел на лоне природы.
Не хватало лишь хора, но он почему-то был абсолютно уверен – еще немного и грянет хор…
(Комментапий Левона Бабаяна см. здесь, ред.)
Исаак, Матисс, Климт это хорошо. Сальвадор уже настораживает. Главное, чтобы до Верещагина не дошло
Саша, за тобой не угнаться! Только отправив тебе письмо, вспомнила, что пару дней не заглядывала на блог, заглянула и увидела твой рассказ, очень близкий мне своими образами и звучанием, но поскольку описание природы здесь вторично, сосредоточилась на философии рассказа. А сосредоточившись, задумалась ( что хорошо уже само по себе, не правда ли?) …. Мне подумалось, что мы, прожившие большую часть нашей жизни в несвободе и «коллективизме», неизбежно должны были привнести в это понятие некоторые извращения. Поэтому я , не доверяя себе (вот оно-следствие несвободы!), решила обсудить это с дочерью, не успевшей, как мне думается, испытать на себе в полной мере прелестей отечественного бытия. Результат меня сразил наповал. О нем напишу чуточку позже.
А пока скажу о том, что меня насторожило. Думается, ты подменил понятие свободы понятием вольницы: вздыбленный конь, чистое поле, умчаться в степь … Так о свободе мечтают угнетенные…
Мне кажется, что человек должен быть свободным изначально, должен иметь чувство свободы внутри себя, иначе, как он может стремиться всю жизнь к свободе, плохо понимая, что эта свобода значит? И еще одно: личная , внутренняя свобода подразумевает, на мой взгляд, полное отсутствие мыслей о насилии по отношению к другой личности. Даже мысленное «насильственное усаживание и разьяснение, что такое счастье и как его достичь», показалось мне метафоричным более, чем автору , видимо, того хотелось,
Об остальном, как уже, сказала, позже, а пока предлагаю провести «опрос» с вашими взрослыми детьми, что для них чувствовать себя свободными? И Тим Аксель мог бы с нами поделиться?
Написала комментарий, а рассказ все не шел из головы. Что-то не давало покоя…. Казалось, что-то проглядела… Почему-то было одинаково жаль и героя, безоглядно предавшегося свободе великолепного осеннего дня, и несчастного, влекомого необходимостью. Все казалось, что спешащий на службу был усажен не для того, чтобы урока жизни, а для того чтобы то ли обрести союзника, то ли прислушаться, насколько убедительно звучат собственные объяснения. Почему-то казалось, что уютненькая С сейчас начнет смыкаться, пока не превратиться в О — обязанности, ответственность, обиды… Пока наконец не поняла (или снова лишь кажется, что поняла?) Сашину уловку: рассказчик ведет спор с самим собой. И тогда уходит ощущение высокомерно-поучительного тона, становится понятной жалость к обоим. Они суть одно и тоже, едины, как едины свобода и продиктованная ею необходимость (здесь я на стороне Бердяева, а не Гегеля). Что ж! Каждое художественное произведение имеет в себе загадку, возможно, я разгадала ее последней, но все же разгадала?