Лето в этом году ненадежное, жара неожиданно сменяется прохладой, ясность летнего дня омрачается неизвестно откуда взявшимися тучами и по -осеннему унылым дождем. Но мы научились пользоваться просветами и не замечать некоторых погодных неудобств. Да и погода, видимо, отдавая должное нашему упорству, установила вполне подходящее нам расписание дождей и гроз, перенеся их на очень раннее утро или глубокую ночь. Сумерничать же на террасе со свечами под шум дождя было даже большим удовольствием: не досаждали небывалые доселе полчища комаров и отвратительные ночные бабочки, жертвенно летящие на пламя свечи.
Мы -это я и мои дочь и сестра, приехавшие погостить в одно время.
Шуршание дождя, ровный, словно завороженный, огонь свечей, запах чая со свежесорванной в саду мелиссой и мятой, черничный пирог из собранных вечером в лесу, тут же, за лужайкой, ягод — все это снимает остатки дневной напряженности, погружает в благодушие, навевает воспоминания… Тон беседы меняется: оживленное обсуждение моего 45- километрового велопробега, ироничные рассказы историй, подслушанных и подсмотренных моей сестрой во время долгого валяния на пляже Куусиярве (Елового озера), на летнее время превращающегося в финский Брайтон-Бич, захватывающий пересказ «выбранных мест из переписки» с бой-френдом моей дочери — все это стало прерываться, затихать, пока окончательно не угасло вместе со свечами….
Начало июля еще несет в себе отсвет белых ночей, поэтому свечи в полночь, скорее, антураж, нежели необходимость, а освещение и вовсе включать не хотелось, мы сидели, погрузившись в собственные мысли… Я ушла в прошлое, дочь задумалась о недалеком будущем, а сестра размышляла о настоящем:
— Тебе же привет все передавали,-первой нарушила она тишину, обращаясь ко мне.
— Кто? — не сразу очнулась я.
— У нас же встреча одноклассников была.
— Да что ты? Ну как там все? (Я когда-то преподавала в классе, где училась моя сестра).
— Да печально на самом деле… По-моему, только трое из наших мальчишек как-то состоялись, остальные пьют или очень к этому близки.
Она назвала фамилии «состоявшихся». Что ж, это было предсказуемо… Хотя, надежды подавали не только они…
— Ой, нет! Про Афанасьева-то я забыла!
-А что с ним?
— Такой стал приятный, спокойный. У него своя небольшая мастерская, жена милейшая, сын в институт поступил, он страшно гордился, когда об этом рассказывал! И стеснялся при этом так трогательно!
А вот это уже сюрприз!
Славик Афанасьев был совершенно безобиден, незлобив, но интеллектуально очень плох. Первое впечатление я помню очень отчетливо.
6-класс, заполняю журнал, просматриваю записи в анкете: имя родителей, адрес и прочее. У Славика безымянная мама.
-Слава, а маму как зовут?
-Чью?- озадачивает меня Слава.
-Твою, Славик, твою!
-А я откуда знаю?! — не веря себе, слышу я ответ. — Я же ее по имени не называю, — снисходя к моей тупости уверенно аргументирует Славик, замечая мои расширенные глазам и судорожное глотательное движение. — Я же ее мамкой зову!
Ну что здесь возразишь! Все логично!
Постаравшись побыстрее забыть о своей бестолковости и излишней требовательности, я не сразу поняла поведение Афанасьева, спустя несколько уроков бегущего ко мне через всю рекреацию.
Круглое личико сияет, он радостно машет мне рукой и зовет, обращаясь ко мне: «Дуська! Дуська!»
-Афанасьев! -громыхнул наш завуч, хватая Славика за шиворот. -Какие здесь тебе дуськи?! Это Алла Николаевна!
— Дуська, Дуська ее зовут, — упорствует Афанасьев.
Завуч наливается гневом… Я пытаюсь прийти на помощь:
-Не беспокойтесь, Михаил Василич, — Славик просто хочет мне сказать, что его маму зовут Евдокия, да, Славик?
Завуча отпускает, зато звереет сам Славик. В отчаянии от моего скудоумия, он истошно вопит:
— Да какая Евдокия?! Я же говорю : Дууууська!!!!
…. Это от него впервые услышала я в 9-м «как бы» в несвойственном этому слову значении: «Достоевский родился как бы в Москве в семье как бы врача», но к этому времени я уже научилась управлять своей реакцией в разговоре со Славой и не дала волю своему любопытству: «А где ж тогда на самом деле родился писатель?»- лишь порадовалась, что, по крайней мере, факт рождения писателя не был поставлен Афанасьевым под сомнение.
И это цитату из его сочинения о Толстом я уже приводила на блоге : «Писатель изображал народ, как одна простая, но тяжелая дубина».
Ну что ж! Вот пример, когда добросердечие помогает в приобретении положительного жизненного опыта, а положительный опыт вполне компенсирует некоторые недостатки интеллекта.
Я искренне порадовалась за Славу Афанасьева!
-А еще что-нибудь смешное и нелепое в школе было?- отсмеявшись, спросила Лика.
-И сейчас есть! Но самыми запоминающимися были, разумеется, первые месяцы работы.
Надо сказать, что несмотря на несколько сумбурную, пожалуй, даже, сумасбродную студенческую жизнь, я была идеалисткой. «Стремление к Идеалу» в то время было формой жизни, которую каждый наполнял наиболее важным для себя содержанием: кто стремился к коммунизму, а кто к не менее призрачному идеалу «разумного, доброго, вечного», который с хрестоматийной банальностью связывался с профессией учителя литературы.
После института мне предстояло работать в вечерней школе, или ШРМ (школа рабочей молодежи), как называли это заведение тогда. Мммммм, сколько чувств сменилось во мне чередой, когда я впервые увидела своих учеников!!! В школу они приходили после пары часов своей смены на заводе, вместо работы, по сути дела. Это были люди от 18 до 40 лет, тетеньки в косынках, завязанных назад, дядьки, прокуренные, воняющие перегаром, и молодые люди, стремящиеся выглядеть и пахнуть как дядьки.
Но чего бы стоили наши идеалы, если б они разбивались о такие пустяки! Моя вера в прочно засевшие истины: словом можно убить, словом можно воскресить; поэзия в частности, а литература в целом непременно пробуждает «чувства добрые»,- была непоколебима. И я принялась сеять….
На моих уроках стояла пугающая тишина, но меня это не настораживало, более того, обнадеживало. «Ну вот! Слушают же!» — радостно тешила меня юношеская самонадеянность. И я продолжала набирать витки: кропотливо готовилась к урокам, жадно вглядывалась в лица своих учеников в надежде углядеть проблеск мысли или хотя бы интереса, ну хоть любопытства… Увы, тщетно! Но я не сдавалась. И вот однажды….
Но здесь я должна объяснить вкратце работу ШРМ. Чтобы школу не закрыли, а количество уроков и размер зарплаты не уменьшились, списки учеников пополнялись «мертвыми душами» (чаще всего фамилиями родственников и знакомых, которым не жаль было пожертвовать свидетельство об окончании 8 класса на благое дело. Не беда, что большая часть из них уже давно получила высшее образование, тем спокойнее ставили мы им, мифическим, высокие баллы.)
Количество уроков и консультаций строилось из расчета количества учеников. Трудно удивляться, что такие «мертвые души» на уроки не приходили, и мы сидели в пустых классах, чаще всего с книжкой, кто-то с вязанием, а кто и просто глядя в окно и попивая чай. Ждали следующего урока, уже с живыми.
Вот после такого «холостого» урока и приходили ко мне мои воняющие дядьки и тетеньки в платочках, заставая меня тихо сидящей за книжкой. Зная, что в классе пусто, они вваливались не дожидаясь звонка, рассаживались и начинали болтать или дремали в ожидании звонка на свой урок.
Наконец, звенит звонок, я закрываю книжку, встаю, начинаю урок. Тишина поразительная. Это располагает к монологу. Я вживаюсь в тему, в образ, голос мой крепнет, набирает интонационных красок… Между тем я слежу за классом, который также напряженно следит за мной. «Вот, вот оно! — мелькает в моем воображении. — Какая тишина! Какое внимание!»
И я с еще большим воодушевлением веду рассказ, извлекая из глубин памяти что-нибудь интересное, что помогло бы вызвать реакцию, хоть какую-то, уж я-то замечу! И вот (о блаженный миг!) в центре класса робко поднимается рука Косынки…. Я давно уже заметила в ее глазах некоторое сочувствие, сопереживание (волшебное слово нашей юности!). Вот оно!!! Первый вопрос, неизбежный спутник интереса!
— Я Вас слушаю! — глухим от волнения и гордости голосом обращаюсь я к Косынке. Она тоже волнуется. Я смотрю на нее почти влюбленными глазами.
— Алла Николаевна, а у вас книжка есть?
-Книжка? Да, есть! -Немного теряюсь я, но мое тщеславие тут же успокаивает меня, возвращая в прежнее приподнятое состояние: ты пробудила интерес к книге, к чтению, -сладко шепчет мне мой идеализм.
-А что за книжку вы сейчас читаете? -вопрошает меня моя Ученица. (Что и говорить, Косынка стремительно набирает баллы в моих глазах!)
-Золя…
-А он что, еврей? — невинно осведомляется Косынка.
-Да нет, — не могу я сдержать улыбки,- он умер французом…
-Как?! Он умер?! -горестно восклицает тетенька, как будто еще вчера наш друг Эмиль был здоровехонек.
-Ну, вряд ли стоит так печалиться, это случилось уже давно, — успокаиваю я ее.
-Ааа! -быстро утешившись, тянет она. — Так я к чему, Алла Николаевна, — в ее голосе звучит почти материнское участие.- Книжка у Вас есть , вы бы сели и почитали…
-Вам? — не давая умереть надежде, шепчу я.
-Нам?! — Косынка искренне удивлена. -Нееет, нам не надо …
Вы сами сядьте и почитайте, а мы тихо посидим. А то Вы ходите, что-то говорите -говорите, а мы все равно ничего не понимаем… Так Вы бы отдохнули… А нам скажите, какие странички в учебнике почитать…
Сказать, что я была обескуражена -значит, нечего не сказать. Мой идеализм корчился в агонии, мои истины в одночасье состарились, обветшали, лишились блеска и привлекательности, и первые ростки здорового профессионального цинизма больно проклюнулись в моей душе….
Мы смеялись над моей юношеской восторженностью, над ШРМ, с его абсурдной, как и вся наша тогдашняя жизнь, системой.
-Да только ли тогдашняя? -вдруг с грустью подумалось мне.
Мой идеализм давно забыт и похоронен, а вечерняя школа с ее «мертвыми душами» жива! И кому, как и сколько раз еще пригодится гениальная придумка бессмертного Чичикова?
Темнота сгущалась, как всегда перед рассветом, неподалеку ухнула ночная птица. Затихший было дождь снова с настырным упорством забарабанил по крыше, отдаленные раскаты стали явственней и ближе, и вдруг ослепительно и с треском разорвалась темнота сразу за террасой, высветив наши переполошенные лица. Не сговариваясь, мы похватали все, что оставалось после вечернего чая на столе, и со смехом, визгом и причитаниями побежали в дом…
Удивительно не то, что, по-моему, рассказ весьма и весьма неплох (соткан практически из ничего), а то, что обладая несомненным чувством стиля, интеллектуальным запасом (еще бы!), ты Алла, делаешь свои первые литературные шаги только сейчас…
Ура, Контрапункту-искусителю!
P.S. Правда не понял назначения иллюстрации…
Левон, ты меня балуешь!
Иллюстрация действительно относится ко времени, предшествующему вечерним посиделкам. Не скрою, хотелось немного похвалиться своими рекордами этим летом, последний рекорд 53 км, а лето еще не кончилось… Но хотелось также немного выйти за рамки вечера, чтобы контраст с физическим напряжением дня помог почувствовать заслуженную благостность ленивой расслабленности вечера, показать, что пирожок свой я заслужила и отработала….
А Контрапункту я, и вправду, безмерно благодарна и признательна!!!
Вопрос о «просто иллюстрирующих картинках» несколько раз, обсуждаемый и с Александром Бабковым для меня решен противоположно его мнению.- ненужно и бессмысленно.
Особенно, если для похвальбы или красного словца.
Хорошему тексту они вредят, плохому не помогают.
Так удали, душа моя! Что резонерствовать -то понапрасну! Своя рука — владыка!!
Дорогие друзья!
Ваш диалог, а также некоторые другие комментарии этих последних дней побудили меня к написанию некоего дружеского шаржа, который я ныне направляю Левону. Для прочтения и решения – публиковать или нет, поскольку это его в первую очередь касается. Не столько лично, сколько его отношения ко всеми нами горячо любимому блогу.
Во избежание сердечных приступов сразу хочу предупредить, что название фельетона «Конец Контрапункта» – это не более чем название фельетона и, если и имеет какое-то отношение к самому блогу и его судьбе, то в очень и очень отдаленной перспективе. Это же касается и судьбы нашего героя, который скрипит-скрипит, но в итоге действительно всех нас переживет. И слава Богу!
Прошу прощения у Аллы за то, что «присоседился» к ее рассказу и «выступил не совсем по делу». В порядке своеобразной компенсации готовлю развернутый комментарий к ее «Вечерам».
Жду с нетерпением! Мне, как начинающему автору, очень тяжело без ориентиров, указующих перстов и путеводных звезд! Как же мне понять, куда двигаться, над чем работать? Что вызвало реакцию и какую? И вызвало ли вообще? Буду жить в напряженном ожидании…
Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед
М.Цветаева
На самом деле ничего удивительного в этом нет, Левон. Человек есть сосуд, который на протяжении жизни наполняется знаниями и впечатлениями. Другое дело, что у разных людей наполнение это идет по-разному. Не говоря уже о том, что все люди разные: в частности, они делятся на интравертов и экстравертов. Жизнь этих последних вынесена вовне и протекает преимущественно «на людях», в обществе. Внутренняя жизнь их неглубока, она не столько впитывает в себя, сколько «отражает» поступающие извне знания и впечатления. Практически ничего не оставляя себе. Нечему копиться, нечему накапливаться. Нечему настаиваться и «перебраживать», набирая со временем аромат и градус.
Иное дело человек-интраверт. Этот все в дом, все в «хозяйство». Впрочем «все» не в смысле «все подряд и что ни поподя», а в смысле «неизменно». Есть люди, у которых и «все подряд», но толку от такого «бленда» не много. Это только на «сивуху» идет все подряд и только поднимает «градус». Пить такую бурду можно только через силу и ввиду отсутствия чего-то лучшего.
У интраверта же, обладающего вкусом и стилем, происходит серьезный селективный отбор, причем на всех этапах его жизни, кроме, возможно, самого раннего, когда человек еще только ищет себя и только вырабатывает свой стиль. Зато единожды определившись, он уже не изменяет себе. Не слишком удаляясь от сравнения с виноделием, заданным выбранным нами эпиграфом, можно сказать, что в «дело» у такого человека идет виноград строго определенных сортов, урожая определенных годов и поступающий с определенных территорий.
Процесс отбора и накопления – процесс исключительно долгий, многолетний. Иной раз и жизни не хватит, чтобы «вино» по-настоящему вызрело и доставило удовольствие гурманам. Количеством тут делу не поможешь: высококачественное «сырье» всегда в дефиците и к тому же отстаиваться оно должно постепенно и в определенном порядке – слой за слоем, слой за слоем. Наша же жизнь турбулентна и порой смешивает все то, что только что отстоялось. Приходится вновь терпеливо ждать, пока все вернется в прежнее состояние. Правда, в качестве своеобразной компенсации включаются иной раз и каталитические реакции, ускоряющие процессы, которые при иных условиях должны были бы идти годами. На все воля Божия…
Дойдя до кондиции – «сие есть кровь моя», – напиток не выбивает пробку из бутылки, заявляя «весомо и зримо» и своей готовности. Нет, благородные напитки, – а только о таких мы и ведем речь, – так себя не ведут. Они терпеливо ждут не только опытного ценителя, но и особых условий, при которых были бы способны проявить все свои лучшие качества.
Господа соучредители, коль скоро на страницах нашего блога происходит таинство превращения «воды» в «вино», нужно не удивляться, а радоваться и умиляться этому чуду. Которое на деле чудом не является, ибо предуготовлено было всей предшествующей жизнью человека. Наша заслуга лишь в том, – хотя и этого не мало, – что мы смогли создать такие условия, при которых это предуготовленное чудо свершилось.
Гордитесь этим, господа, и наслаждайтесь этим удивительным напитком. Дорожите им, каждой каплей его, ибо она способна не только утолить вашу духовную жажду, но и стать источником ваших собственных творческих успехов.
Пью здоровье всех наших авторов, господа!
Саша, я не слишком погрешу против истины, если скажу, что твоих комментариев жду с не меньшим нетерпением, чем новых публикаций в Контрапункте. От грубой комплиментарности меня убережет то, что твой комментарий-эссе относится ко всем авторам блога, и я возьму на себя смелость говорить от имени всех начинающих авторов.
Твой восторг от наших более или менее удачных шагов в области прекрасного не может не трогать. Именно благодаря ему чувствуешь свою причастность к чему-то очень значимому, а не только к группе профилактики болезни Альцгеймера :-)
Честно говоря, очень часто именно твои комментарии, с их философичностью, необычайно емкими сравнениями, неожиданными образами и поворотами, помогают найти тему, силы, вдохновение. Думаю, Юля первая с этим согласится.
Сказала бы, что восторг твой заразителен, да вот у Левона он ничего, боюсь, кроме желчи скепсиса не вызывает!
Алла, ты прекрасно выразила природу и истоки моего энтузиазма!
А ты думаешь, сам я от ваших новых публикаций, комментариев и даже отдельных реплик не подзаряжаюсь, не вдохновляюсь?!
Скажу тебе по секрету, я даже от «желчи» и «скепсиса» некоторых соблоггеров подзаряжаюсь, причем не уверен, что в меньшей степени, чем от ваших добрых слов.
Вы — два полюса, а я — между ними!..
Уверена, что так! Цепная реакция мысли на Контрапукте приводит меня в ненавистное Левону состояние восторга! И по поводу Левона и его желчного скепсиса тоже понимаю, как никто! Опять же в недавнем письме попеняла Левону за то, что подрастерял он свою задиристость, что давненько мы копий не ломали (Левон не даст соврать!). Правда, что касается моего местоположения…. Мне-то, по чести сказать, всегда казалось, что это вы полярны, а я посерединке…. Ну да это мелочи! Самое главное, что это никак не мешает Гармонии жизни, отношений, творчества! (Левон, душа моя, прости за патетику!)
Р. S. А вот и «слово найденО»: СОБЛОГГЕРЫ ! А то ведь мне после -прости, Господи!- аватаров с их разнузданными аватарками и брежневским «Дараг(х)ии благ(х)авчане » чего только в воспаленный мозг не лезло: и собложники, и одноблочники, что уж совсем ни в какие ворота….