Кто осчастливит, кто предаст,
Кто отберёт, кто всё отдаст,
Кто пожалеет дел и слов,
А кто разделит хлеб и кров.*
*Вячеслав Урюпин

-Лена! Давай, произнеси красивый тост, как ты умеешь.
Голос раздался с другого конца стола. За огромным старинным столом на даче, в гостиной, расположились многочисленные друзья Лены. Странно, но среди друзей и подруг сидели друг с другом все три ее мужа: Гена, Максим и Сергей. Стол был уставлен разнообразными закусками, по-летнему яркими овощами; в центре стола красовалось огромное блюдо с фаршированной рыбой. Рыба с большой головой, глазами из черных маслин и усами из веточек укропа утопала в прозрачном золотистом желе, через которое просвечивали зеленые листики петрушки, узорчатые срезы оранжевой моркови и малиновой свеклы.
«Очень странно, — припомнила Лена, — фаршированную рыбу я готовила последний раз лет двадцать назад!»
— Лена! Ну что же ты молчишь? Мы ждем тоста. Не терпится уже попробовать твою рыбу!
Лена проверила, у всех ли гостей налито вино в бокалах. Вон, у девчонок пустые бокалы, надо попросить Сергея налить им вина. А где Сергей? Куда он вдруг делся? Лена еще раз взглянула на гостей. Что за ерунда: кому-то двадцать, кому-то сорок, а кому-то шестьдесят лет, но ведь все мы одного возраста! Бред какой-то… А что это за праздник? Нет, не помню. Что за повод для такой масштабной встречи?
— Леночка, ну что же ты молчишь, дорогая, произнеси наконец тост!
— Ребята! Как я рада видеть вас всех у себя на даче! Какие вы все молодцы, что выбрались. Я очень вас всех люблю! Вы все – лучшая часть моей жизни! Я хочу поднять тост за всех вас, будьте здоровы, живите долго-долго и не забывайте меня!
Лена проснулась от непонятного тревожного сна в три часа ночи, вся в поту. Муж спокойно спал. В комнате было душно и тихо. Она села на край кровати и стала припоминать сон.
-Утром напишу на салфетке, что приснилось и сожгу. Господи, это же какое-то средневековье… Какой-то кошмар, – прошептала она.
–Что это было? Чтобы ОНИ все сразу собрались у меня на даче за одним столом… Некоторые из них друг друга и в глаза не видели, не были даже знакомы. Живые и мертвые одновременно. Призывают что ли они меня к себе? Ах, это все наверняка от духоты… Надо открыть форточку и выпить теплой воды. Она так и сделала, легла, но заснуть уже не смогла…
Образы друзей возникали один за другим…

Нескучный Сад.

1.Вика, Лена. Конец 60-х.

Родители Лены и Вики работали в одном научно-исследовательском институте, а это означало, что девочек в школьные годы отправляли в один и тот же ведомственный пионерский лагерь, где они прибивались друг к другу. Вика училась в школе с углубленным изучением французского языка, она рассказывала Лене про корсаров; а Лена училась в школе с углубленным изучением английского языка и рассказывала Вике про героев Эдгара По и Агаты Кристи. И так несколько лет подряд.
Им исполнилось по 14 лет. Они уже были взрослыми для пионерских лагерей, но родители не хотели, чтобы девочки болтались летом в душной Москве и все же вновь отправили их на первые две смены в казенный дом под названием «Пионерский лагерь», а в августе взяли с собой в отпуск.
В начале сентября девочки встретились в Парке Горького — погулять и обменяться впечатлениями от августа, проведенного на море. На центральной аллее им встретилась пожилая цыганка.
— Красавицы, а давайте-ка я вам погадаю. Денежка у вас будет? На счастье…
Девочки смутились, но любопытство взяло верх.
— У нас по рублю.
— Договорились. Садитесь на лавочку. Ты– первая, давай свою левую руку, — обратилась цыганка к Вике. Ох, ждет тебя, красавица, распрекрасная жизнь, дорога дальняя в Париж, муж-иностранец, детей, сыновей, аж четверо, дом богатый, работа денежная.
Лена про себя подумала, откуда эта цыганка знает слова-то такие, как Париж? Ну да ладно, послушаю, что мне она наплетет. Рассчитывала услышать она нечто аналогичное – Лондон, Нью-Йорк, мир кино или журналистика, муж-красавец, дочки.
-Теперь, ты давай свою левую руку. А у тебя мужей будет трое, сыновей от них трое, а маяться будешь лет аж тридцать. Все.
-Что-то вы коротко как-то. А дальше-то что?- разволновалась Лена.
— А дальше я не знаю. Давайте мне свои рублики, я пошла, а то у меня тут работы много.
Девочки отдали цыганке деньги. И остались сидеть на лавочке. Лене хотелось сказать Вике, что все эти гадания – чушь собачья, что цыганка все это выдумала, но Вика была в таком прекрасном расположении духа, что Лена пожала плечами и еще раз повторила про себя то, что касалось ее, чтобы не забыть: «А у тебя мужей будет трое, сыновей от них трое, а маяться будешь лет аж тридцать. Все!»

Студентки 70-х.

Конец 70-х.

Девочки поступили в один и тот же институт, но в разные группы. Тем не менее, дружили и много времени проводили вместе. Вика была отличницей, подавала большие надежды. Она выступала с докладами на всех институтских научных конференциях, ее конспекты, особенно по «Капиталу» К.Маркса и по трудам В.И.Ленина, написанные каллиграфическим почерком, передавались как художественные произведения от одной подруги к другой. Подруги были несколько ленивы и в основном рассчитывали на Вику. Лена и Вика похорошели и пользовались успехом у молодых людей.
На четвертом курсе в институт приехала делегация из Франции. Гостей интересовала организация процесса обучения. Амбициозный ректор для сопровождения делегации пригласил лучшую студентку с прекрасным к тому же знанием французского языка — Вику. Среди членов делегации был молодой журналист и фотограф, худенький высокий юноша, элегантно и модно одетый, с аристократическими манерами. В СССР такие молодые люди встречались редко. Он внимательно слушал перевод Вики о лучшем в мире советском образовании. Где-то в коридоре, он полушепотом спросил Вику, не устроит ли она ему небольшую экскурсию по Москве. Вика кивнула в знак согласия. Собственно, с этой экскурсии и начался их роман. Вика сразу же поразила Жиля, а именно так звали журналиста, своим интеллектом, знанием истории и культуры своей страны и своего города. Ну это еще было понятно, а вот историю Франции, ее культуру – поэзию, прозу, кинематограф, — русская девушка знала ничуть не хуже. Вот это было удивительно. Кто она такая? Откуда, когда, а главное, зачем в этой закрытой от всего мира стране было нужно ей копить эти, казалось бы, бесполезные знания? Жиль не верил своим глазам и своим ушам:
-Какая очаровательная брюнетка с умными карими глазками! Очень одухотворенная девушка!
Таких уникальных девушек Жиль не встречал даже в Париже. В Москве им довелосьпровести один-единственный вечер. Обменявшись адресами, ребята договорились переписываться.
Переписка была интенсивной, она продолжалась полгода. Жиль ждал Викиных писем с нетерпением, они были не просто интересны и грамотны, они были маленькими художественными произведениями. Он с гордостью показывал каждое письмо своим родителям. Родители удивлялись и постепенно тоже проникались симпатией к этой таинственной незнакомке. Отец Жиля был известным бизнесменом, а мать театральным режиссером. Жили они в престижном районе Парижа, а кроме этого, были обладателями еще небольшого поместья на Луаре, доставшегося им в наследство от бабушек и дедушек. Наконец, Жиль прилетел в Москву с тем, чтобы сделать Вике предложение, познакомиться с ее семьей и увезти ее навсегда в Париж.
Предсказание цыганки для Вики начало сбываться. Ей пришлось пережить отвратительные моменты. Ее, отличницу и гордость института, затаскали по разным инстанциям, обвинили в предательстве Родины и, наконец, выгнали из комсомола на общем собрании и в присутствии всех ее подруг. Устроили эту прилюдную показательную порку, естественно, специально, чтобы всем дать острастку и чтобы другим не повадно было зариться на мужчин из враждебного буржуазного мира, будь они хоть журналисты, хоть фотографы.
Диплом Вика еле защитила. На кафедре пытались ее растоптать, но не получилось; в конце концов, сжалились и поставили смешное «хорошо». Меньше не могли, это дало бы повод подвергнуть их преподавание международной критике. С честью выдержав это «аутодафе», Вика улетела с Жилем в Париж, чтобы счастливо жить и рожать сыновей, как было ей предопределено цыганкой.

Девушка в Париже.

Москва, конец 70-х.

Вскоре и Лена вышла замуж. Со своим будущим мужем она познакомилась на концерте Геннадия Хазанова в Театре Сатиры, куда не без труда достала билеты для себя и для мамы. Для Хазанова этот концерт был последним. В зале присутствовал крупный партийный функционер, устроивший шумный и прилюдный разнос артисту сразу после концерта и на фоне бурных аплодисментов зрительского зала. После этого Хазанову было запрещено выступать в Москве. После концерта «прибитая» скандалом публика медленно потянулась к гардеробу. Глаза у всех были опущены, и абсолютному большинству было неприятно и стыдно сознавать, что несмотря на то, что концерт всем понравился, оказалось достаточно выступить с критикой одному высокопоставленному мерзавцу, и никто не поддержал артиста, никто за него не вступился. В гардеробе Лена помогала маме надеть пальто. И вдруг какой-то симпатичный парень вызвался помочь и маме, и ей самой. Лена поблагодарила услужливого молодого человека, который и стал впоследствии ее первым мужем. Звали его, по чистому совпадению, тоже Геннадием, как и Хазанова.
Брак этот был случайным, как, впрочем, и многое в нашей жизни, и… мучительным.
Родители Гены отсидели в лагерях сначала в 30-х, а потом повторно в период последних сталинских репрессий 50-х годов.Оба были осуждены как шпионы. Какие шпионы? Но таких несчастных, пострадавших из-за чьих-то завистливых наветов, в то время было очень много, десятки миллионов. Они вышли на свободу в 1953 году, после смерти параноидального тирана, родив Гену еще в лагере, но на свободе не успели долго пожить. Оба были больными и измученными после тяжелых испытаний. Сначала ушел его отец, а через год ушла и мать. Сына растила бабушка, врач по образованию, еще дореволюционной закалки.Они жили в центре Москвы в комнате коммунальной квартиры с двумя другими семьями. Гена рос красивым, образованным мальчиком с прекрасными манерами, но при этом, избалованным бабушкиной любовью и вниманием. Лагерную жизнь он естественно не помнил. Бабушка пыталась ему рассказывать про ужасы войны и репрессий, но его не интересовали эти печальные истории, он сразу убегал играть во двор с ребятами. Гена ходил на секцию фехтования, представлял себя гусаром или мушкетером. Его больше привлекала романтическая литература, кино, красивая жизнь. Про родителей никому ничего не рассказывал, говорил, что они рано ушли из жизни, чем вызывал определенную к себе жалость. После окончания школы, он поступил в медицинский институт на радость бабушке. Но вскоре бабушка умерла, а Гене надо было выживать. Сначала он продавал припрятанное бабушкой от соседей столовое серебро: так, по ложечке, по вилочке. Потом на продажу пошли старинные монеты и открытки, позже — фарфоровые чашечки, так обожаемые бабушкой. Она так любила при жизни баловать Геночку — единственного оставшегося у нее родного человека: каждое утро варить и подавать дорогому внучку в кровать кофе со сливками, и непременно — в фарфоровых чашечках дореволюционного немецкого производства. Гена распродал весь столовый сервиз в розницу, не представляя его реальной стоимости, дошло дело и до часов, а также до пары старинных картин. Вечерами он сидел за круглым столом, накрытым плюшевой скатертью, и вздрагивал от каждого очередного призыва соседей идти драить общественный унитаз и ванну.
Ему совсем не нравилась такая жизнь. Оставалось лишь доучиться, он дал бабушке такое слово, а потом –потом продаться какой-нибудь богатой невесте, желательно еврейской национальности, и свалить из СССР в Израиль или куда угодно.

80-е годы

Река Москва под Звенигородом.

После института Геннадий получил распределение в городскую больницу города Звенигорода – работать терапевтом в приемном отделении. Денег у него хватало только на еду и на кое-какую одежду, благо целыми днями он был в казенном белом халате. На дорогу уходило все свободное время. Читал приключенческую литературу в электричке, набитой до отказа пенсионерами. Пациентами были, в основном, старики или алкоголики. В перспективе его ожидала только деградация и нищета. А из нищеты все выбираются по–разному.
Гена начал присматриваться. Вокруг было полно невест, но предложить девушкам, которые ему нравились, он мог очень немногое. Машины, квартиры, дачи, устойчивого дохода – ничего у него не было; музыкальных и драматических талантов тоже не было.
Рядом со Звенигородом был замечательный академический городок, где со сталинских времен жили уцелевшие академики с женами и детьми. Туда Гена и подался на охоту за богатыми невестами. Он часто прогуливался по аллее, спускался к Москва-реке, в местном клубе играл в настольный теннис и биллиард.
Постепенно Гена познакомился с местными жителями, молодыми ребятами. Как-то раз в выходной его пригласили на академическую дачу.Семья академика сидела на веранде и попивала чай с душистыми свежими листьями смородины и мяты. Угощали гостей домашним печеньем и вишневым вареньем, а затем все семейство село играть в настольные игры: сначала в лото, а потом, когда старики разошлись по своим углам, молодежь стала расписывать пульку. Играли на интерес. Гена в первый раз в жизни играл в преферанс, конечно, проигрывал, ничего толком не понимая в игре, пытался заучивать пословицы и поговорки к каждому карточному ходу, карты тасовал медленно и неумело, но игра ему очень понравилась. В какой-то момент он посмотрел на часы: надо было успеть на электричку, а так не хотелось тащиться в Москву. Хозяева, видимо, уловили в его глазах это настроение и пригласили переночевать у них. Парень он был симпатичный, скромный с хорошими манерами, к тому же местный доктор. А на утро пришли девчонки, звать ребят купаться на реку. Среди них совершено случайно оказалась и Лена, которая приехала в гости к своей подруге. Гена сразу же вспомнил ее по тому вечеру в театре, куда он попал по случайному билету, который был подарен ему пациентом.
«Вот она, удача, — обрадовался он. — Симпатичная внучка академика!».
И просчитался, так как Лена была не внучкой академика, а «всего лишь» дочкой нищего профессора, еврея по национальности, который, возможно, и мог бы стать академиком, если бы не пресловутый «пятый пункт».
Но Гена всего этого пока не знал, спрашивать ни у кого не решился и с таким напором начал ухаживать за Леной, что та готова была сдаться и пойти за него замуж при первом же предложении его руки и сердца. Они начали встречаться в Москве по выходным. На красивые свидания с Леной Гене нужны были средства.Он решил зарабатывать деньги игрой в преферанс. Он внимательно ознакомился с правилами игры, выучил всякие дурацкие поговорки и прочее, и теперь ему не хватало лишь практики. Тогда он позвонил своему бывшему однокурснику, который играл в карты на деньги в институте, напросился к нему в гости, чтобы подучиться. Он как-то живо проникся идеей игр. Никто даже не мог и предположить, что Гена окажется таким способным и азартным игроком. Уже скоро все свободное время Гена проводил за карточным столом. И когда выигрывал деньги, то сразу же звонил Лене и приглашал ее в модный бар на втором этаже гостиницы «Москва», — выпить коктейль, а иногда и поужинать, после чего можно было сходить в кино и погулять. Но, к сожалению, у Гены бывали и проигрыши, и тогда надо было долго отыгрываться или продавать последнее бабкино наследство, вплоть до уникальных кружевных перчаток, в которых она так любила ходить в Большой зал консерватории.
На работу он приходил усталым, засыпал на ходу, все путал. Руководство больницы очень нуждалось во врачах, но не в таких. Толку от него не было. В итоге Гена договорился о правильной записи в трудовой книжке и уволился. Теперь он уже играл все время напропалую. В кругу его партнеров по игре люди были разные, но не случайные. Случайных боялись, уж больно ставки были высоки. Однажды Гена сорвал огромный куш и купил у уезжающего в Израиль друга кооперативную однокомнатную квартиру, а кроме того, получил дополнительные деньги, продав соседям свою комнату в коммуналке. Продавать имущество было делом нелегальным, но в кругу своих карточных приятелей Гена уяснил, что можно жить и нелегальной жизнью, и даже вполне успешно. Оформив по блату документы в качестве работника скорой помощи при какой-то больнице, он постепенно превратился в профессионального игрока, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сам Гена считал игру вполне достойным делом и уж ни в коем случае не заболеванием. Со временем он полностью отдался своему пороку, но до поры до времени мало кто знал или догадывался об этом. Это была его тайна. Где он играл и с кем, тоже мало кто знал. Проигрывал он больше, чем выигрывал. Но так и не признавался себе в своей болезни, оправдывая ее тем, что каждый мужчина должен к чему-то стремиться, содержать свою семью, вот и он тоже старается, как умеет и как у него лучше получается. Один-единственный баснословный выигрыш окончательно вскружил ему голову и сделал его полностью одержимым игрой.
Со временем он разобрался, что семья Лены была не совсем та, что он себе представлял и о чем он мечтал, вовсе не богатая.У них были другие ценности — все члены семьи любили и уважали друг друга. Это было для них самым важным.
-Деньги – дело наживное, — окончательно решил Гена, — а Леночка – чудесная девушка!
Он влюбился в нее и вскоре сделал ей предложение.
Празднования свадьбы, как таковой, у них не было. Был организован торжественный обед у Лены дома по этому случаю, на котором Гена произвел очень приятное впечатление на подруг Лены. Красивый, высокий, остроумный, но немного замкнутый. Наивная Лена даже и не подозревала, чем он будет заниматься почти каждую ночь. Он говорил ей, что специально будет брать в больнице ночные дежурства, чтобы больше зарабатывать денег. А про то, чтобы уехать из страны, он уже ни с кем не говорил, а позже вообще забыл об этом.
Дома о работе Гена говорил мало, почти не говорил, научных статей не читал и не писал, профессионально не развивался, к новым должностям не стремился. В семье профессора создавалось странное ощущение, что ни свою специальность, ни свою работу Гена не любит.
Родители Лены при всей своей любви к дочери не вмешивались в ее личную жизнь, целиком и полностью доверились ей в ее выборе, а сами толком не стали разбираться, что же собой представляет этот парень. Папа и мама рассуждали:
— Родных у Гены нет, теперь у него новая семья, их семья. У него есть своя квартира, которую он очень редко сейчас посещает. Он работает врачом в больнице, все время востребован. Однако, он ведет какой-то странный ночной образ жизни, а днем отсыпается. Замучили его,молодого специалиста, в больнице ночными дежурствами. Парень не пьет и не курит. Симпатичный, хорошо образован,Лену любит, дарит ей время от времени дорогие подарки. Но он ее почти не видит, ему всегда некогда. И что же это тогда за семейная жизнь? Кому нужны его внешность, его манеры, его деньги, если он едва пересекается с Леной? Почему-то нет в их молодой жизни ни кино, ни театров, ни отпусков, ни прогулок. Надрузей Лены у Гены тоже никогда нет времени. Странная какая-то у них жизнь.
Что-то было здесь не так…
Однажды утром Лена, почти в отчаянии, спросила Гену, о чем он больше всего в жизни мечтает. Он закатил глаза и выдал смешную, как ей тогда показалось, тираду.
— Если бы ты знала, как я хочу проснуться однажды вечером в гостинице Лас-Вегаса, элегантно одеться, выпить коньяку и непременно, чтобы со спелым персиком, пройтись по освещенной центральной многокилометровой Стрип, улице сплошных шикарных отелей и казино…
Всю ночь напролет играть в рулетку и выиграть миллион долларов, и тогда….
— И что –тогда? — спросила Лена. – Такое впечатление, что ты без меня посмотрел какой-то американский фильм. И что –тогда?
-Вот выиграю миллион, тогда и будет тогда.
Но было уже поздно мечтать про «тогда», Лена была уже беременна старшим сыном. Родился чудесный мальчик, которому дали имя Виктор. А Гена в тот сложный для молодых родителей период проигрался в пух и прах. Он отдал за долги все оставшиеся после бабушки ценности, вынужден был, как он потом признался, утянуть у Лениных родителей раритетные книги и старинный ковер, хранившийся на антресолях. От бесконечных долгов Гена решил скрыться в своей пустой квартире. А кредиторы пришли за деньгами к родителям Лены. Вот тут-то все секреты Гены и открылись.
Лена намучилась с Геной, уговаривала его бросить это свое болезненное увлечение ради себя и сына, подсовывала ему всю ей известную литературу про игроков, пыталась уговорить его улететь на «историческую родину» со всей ее семьей, но было слишком поздно… Ни сын, ни Лена, ни ее родители, ни то, что творится в стране, ни друзья, ни еда, ни комфорт– ничто более не трогало Гену. Он был давно и неизлечимо болен игроманией.
Первый развод состоялся.

Начало 90-х.

Перестройка.

Лена после Перестройки осталась одна с сыном. Родители ушли из жизни один за другим. Гену, ее первого мужа, ничего не интересовало, кроме денег на игры. К его несчастью и болезни в Москве как грибы вырастали новые и новые казино на каждом углу, у каждой станции метро стояли игральные аппараты. Гена переключился полностью на игру в рулетку. Иногда он возбужденно звонил, зондировал почву, есть ли у Лены деньги, потом успокаивался, узнав, что денег у нее нет, и быстро прощался, не хотел ничего знать. Кто-то из его друзей рассказывал, что в его квартире стояла раскладушка, в стенку был вбит строительный гвоздь, на котором висела единственная в доме вешалка с белой майкой, белой рубашкой, выходным темным костюмом и бабочкой. Внизу под вешалкой стояли новые ботинки, в которые он засовывал чистые трусы и носки. У входной двери – второй гвоздь. На нем – темно-синее кашемировое пальто и трость с набалдашником. Это были его главные ценности — одежда для больших казино, иначе бы он не смог туда пройти. Из старых книг он сложил себе стол. В мойке на кухне лежали кастрюля, две тарелки, чашка, стакан и одна ложка, одна вилка и один нож. Болезнь принимала ужасные формы. Он все время бредил большим выигрышем, но ничего у него не получалось. Все деньги, которые он иногда умудрялся выигрывать, он очень быстро проигрывал. Когда его кто-нибудь спрашивал о его делах, Гена всем твердил одну и ту же фразу, что у него сегодня «не так легла фишка».
У Лены не было другого пути, кроме того, чтобы прорываться в жизни и обеспечить себя и сына. Она все-таки поступила в аспирантуру и защитила диссертацию, после этого она решила работать по специальности. Но в новой России зарплата в НИИ была ничтожной.
После Перестройки границы России открыли. Она списалась со своими дальними родственниками в США, получила гостевое приглашение. Лена устроила на лето сына в пионерский лагерь, подсобрала все свои средства, купила билеты в Нью-Йорк и улетела искать достойную работу. Ни в первый, ни во второй свой визит в США, ничего у нее не получилось. Тригода были полными разочарований, оказались сплошными муками и бесконечными бестолковыми попытками заработать. Главным образом, заработок получался не для себя, а для чужих людей, которые, пользуясь ее неопытностью, обманывали ее без зазрения совести. Но постепенно пришел опыт, а порядочность и терпение в бизнесе сделали свое дело. Через эти мучительные три годаее заметили специалисты из США и предложили работать с ними по ее специальности напрямую. Процесс пошел…
С Максимом Лена познакомилась на конференции, где она выступала с докладом о работе американской фирмы, где она работала, а Максим помогал кому-то из организаторов с переводами. Максим производил впечатление молодого человека, у которого жизнь полностью удалась. Уверенный в себе высокий красивый сероглазый блондин. Он выглядел прекрасно. Модный твидовый пиджак, темно-серые брюки, ботинки, часы, оправа очков, даже стрижка — все было безукоризненно. Он подошел к ней, сразу после ее доклада, задал несколько вопросов, явно желая показать свою осведомленность, а возможно и «срезать» Лену. Но получилось как раз наоборот, Лена не только правильно ответила на его вопросы, но и повернула дискуссию на конференции так, что она никак не заканчивалась, а только вызывала все новые и новые вопросы, живой интерес, что бывало крайне редко на отраслевых форумах.
Желая доказать, кто есть кто, Максим решил проводить Лену домой и познакомиться с ней поближе. Ему нравились активные и красивые женщины. Лена егоявно взволновала, заинтриговала и очаровала. На следующий день Максим решил продолжить знакомство и пригласил Лену в ресторан на ужин. Они начали часто встречаться. Оба были свободны. Максиму было очень комфортно с Леной, он удивлялся ее целеустремленности в жизни, оптимизму и бесконечным , казалось бы невероятным, планам. Но эти планы, как ни странно, со временем реализовывались…
А еще через год Лена вышла замужопять по большой любви за этого красивого самодостаточного молодого человека и была счастлива. И опять, она не сильно задумывалась о семье своего второго мужа. Она уже давно привыкла рассчитывать только на себя.
Максим происходил, как говорится, из «другого теста». Его отец был генералом КГБ на пенсии. Мать –тихая, забитая властным мужем, домохозяйка, и старшая на десять лет Максима, сестра, очень некрасивая одинокая женщина, которая работала в каком-то издательстве корректором. Вся надежда папы генерала была связана с младшим сыном, Максимом. Макс закончил факультет международных отношений МГИМО. Первоначально отец ориентировал его на работу в КГБ, потом мечтал отправить его учиться на курсы при ООН. Но Максим выкрутил фортель – женился тайком на какой-то еврейке, с ребенком от первого брака. Отец сразу же отказал ему во всех своих связях, запретил появляться у них дома, ждал, когда Максим опомнится и разведется.
Его отец сидел или дома или на своей генеральской дачеперед телевизором, мысленно плевался на все новости постсоветской России, пил по сто граммов водки к обеду и проклинал Максима.
Максим искренне любил Лену, любил ее сына Витю и мечтал о рождении своего ребенка. Со своими родителями он Лену не знакомил, не хотел скандалов. По указанию родителей Максима к Лене домой раз в неделю в качестве разведчицы приходила его старшая сестра, Валентина, с тортом. Она проверяла жизнь брата и докладывала родителям ситуацию.
Ребята были заняты своим карьерным ростом. У Лены все медленно продвигалось, но с большим трудом. У Максима совсем ничего не складывалось по началу. Национальность Лены не вписывалась в анкетные данные дипломатического работника. В КГБ Максим не хотел идти ни при каких обстоятельствах. Наконец, он плюнул на международные отношения и решил работать в частной компании по продаже импортного оборудования. И прижился там. Он постепенно вырастал в успешного бизнесмена. Ребята начали выбираться на отдых в Болгарию, Турцию и Египет, а позже путешествовать по европейским столицам и в гости к друзьям Лены.
Как и должно было случиться по всем предсказаниям цыганки, Лена родила второго ребенка, сына. Наступил момент, когда Валентина, сестра Макса, пригласила молодых родителей показать сына дедушке и бабушке. Она подготавливала почву для их визита.
Наивная Лена, закрученная домашними заботами, детьми и работой, ничего не знала о семье Максима. Он когда-то ей в самом начале их знакомства коротко сказал, зная ее политические взгляды и полученное в семьевоспитание, что его отец – «просто военный», и, что у них с отцом очень натянутые отношения.
Лена рассуждала про себя, что в конце концов, она вышла замуж за Максима, которого любит и от которого родила сына, а не стала женой его отца, «просто военного». У «просто военного» есть своя семья. Но Лена во многом ошибалась, для генерала его сын был главной надеждой и гордостью семьи. Генерал не собирался делить своего сына с « черти – с кем». Под «чертями» понимались Лена и ее сын от первого брака.
Витенька же был счастлив открыть для себя новых бабушку и дедушку. Он был копией своего отца, Гены – красавец с прекрасной улыбкой и хорошими манерами.
Лена купила цветы, красивую скатерть в подарок родителям, привела себя в порядок, нарядила Витеньку, старшего сына, тщательно проверила, как одет Максим.Молодые родители уложили в коляску Марика, второго сына Лены, и отправились на смотрины в дом Максима. Он почему-то очень нервничал и не представлялреакции отца на все происходящее. Отец был жутким антисемитом, грубым хамом. Со своей мамой он украдкой виделся, она готова была принять Лену с детьми. Но мать в семье была молчаливой прислугой, находилась в полной зависимости и подчинении у отца. Ее решение ничего не значило.
Ребята подъехали к большому новому ведомственному дому где-то рядом с Зоопарком, консьерж проверил документы Максима, и вся семья поднялась на лифте к дверям квартиры генерала.
Максим позвонил, дверь открыла Валентина.
— Проходите, гости дорогие, мы вас ждем.
Лена увидела через длинный широкий коридор большую гостиную. В центре находился обеденный стол, накрытый белой ажурной скатертью. Спиной к входной двери сидел на стуле грузный мужчина. Лена заметила его лысину и мясистую с множеством складок, багровую шею. Фигура не шевелилась. Раздался только скрипучий голос:
— Максим! Ты, что ли пришел? Сам–то проходи. А бабу свою с двумя щенками- жиденками оставь в коридоре. Извини, сынок, не готов я жидят воспитывать и тебе не советую.
Максим, его мать и сестра Валентина замерли. Лена от неожиданности не знала как среагировать.
А Витенька, ничего не понимая, дружелюбно и искренне улыбаясь, поздоровался и сказал, что никаких щеночков они не взяли с собой.
Лена пришла в себя, в течение нескольких секунд развернулась с коляской и детьми, резко хлопнула дверью и быстро направилась к лифту.
Больше она никогда не видела никогоиз этого семейства, кроме Максима. Она долго была в шоке. Она никогда не сталкивалась с таким откровенным антисемитизмом. Осадок от этой встречи все время ассоциировался с Максимом. Она не могла его любить как раньше. Максим пытался извиняться за отца, за мать, за сестру, оправдывал их, называл их жертвами советской пропаганды. Но Лене все эти оправдания были противны, она боялась, что в какой-то момент, Максим тоже ей скажет, что она – «жидовская морда». Отношения между ними стали сначала прохладными, потом натянутыми, доверие ушло. Еще через два года Лена подала на второй развод. Теперь у нее на руках было два сына от разных отцов. Ни один из отцов не дал бы разрешения на выезд своих единственных сыновей, назло не дали бы.
— Вот уж, цыганка, чертовка!,- думала про себя Лена.

Конец 70-х.

Девушка читает журнал.

Эти две красавицы, Наташа и Женя, были самыми веселыми в институте. Казалось, что в этой жизни ничто не могло их огорчить. Они всегда улыбались, даже на экзаменах. Преподаватели не могли отвести глаз от их ножек, еле прикрытых мини юбками, и, если снижали оценки, то только по одной причине – они хотели еще раз увидеть их на пересдачах зачетов и экзаменов.
Наташа и Женя очень дополняли друг друга, хотя и внешне и по характеру были совсем разные. Наташа представляла собой ярко горящее пламя, благодаря своим шикарным длинным каштановым кудрям, живым карим глазам, высокому росту и поведению типичного холерика, с его эмоциональной напористостью, чувствительностью и вспыльчивостью. Она обладала точеной фигурой. Себя она старалась при возможности правильно и красиво декорировать, да так, чтобы все ее женские достоинства были замечены и отмечены мужским полом, которой не мог оставаться к этому чуду равнодушным.
Женя была ее антиподом. Невысокая, немного полноватая блондинка с крупными чертами лица, с красивыми голубыми глазами в темных ресницах, с очаровательной улыбкой, притягивающей к себе внимание. Женя выглядела очень женственно, она правильно одевалась, не раздражая окружающих нарядами с «яркими перьями». Нрав у Жени был совсем другим. Она казалась беззаботной, жизнерадостной, но при этом, очень активной, сильной, целеустремленной и уравновешенной девушкой.
Обе девочки дополнительно учились во французской группе. Английский язык они тоже изучали, но заканчивали школы с преподаванием на французском языке. А значит – была мечта, хоть одним глазком увидеть Париж, прокатиться на кораблике по Сене, подняться на Монмартр.
Наташа и Женя, анализируя истории жизни Вики за рубежом, еще больше уверились в том, что надо приложить максимум усилий для осуществления своих целей. Обе были влюблены в студентов Математического факультета своего института. Обе мечтали с ними уехать из СССР.
Наташа была влюблена в способного еврейского мальчика, Игоря. Он отличался от всех ребят своими глубокими знаниями не только в математике и физике, но и в литературе, живописи, архитектуре. Он был очень оригинальным парнем, не таким как все. С одной стороны –скромным, незаметным шатеном с вьющимися длинными волосами, равнодушно взирающим на существующую действительность и не участвовавшим ни в каких студенческих вечеринках. С другой стороны, Игорь мог «срезать» своими знаниями и остроумием не только друзей, но и преподавателей, даже профессоров. В нем была какая-то тайна, притягивающая молодых девушек. Эта тайна, этот стиль необычного поведения интриговали Наташу. Игорь ей представлялся очень серьезным молодым человеком и перспективным женихом.
Однако, женитьба на Наташе не входила в его ближайшие планы. Игорь разработал себе некую блок-схему дальнейшей жизни. Он должен был с отличием закончить институт и остаться в аспирантуре на кафедре, выучить английский язык, освоить вождение автомобиля, создать материальную базу для себя и в будущем для своей семьи. Его воспитывала мама, врач. Его папа, тоже врач, ушел из семьи к другой женщине, когда Игорь был совсем маленьким. Мама не могла простить мужу измены, препятствовала всяким контактам между сыном и отцом. Игорь встречался с отцом тайно, и конечно, не распространялся дома об этих встречах. Он очень переживал эту семейную драму.
И вот в жизни Игоря появилась Наташа. Классная, сексуальная, но в чем-то не совсем своя. В ее голове созревали авантюрные планы, она хотела уехать из СССР, но не собиралась работать по своей специальности. Она, конечно, понимала, что она не смогла бы устроиться на работу. Кому нужны в капиталистическом мире специалисты по советской экономике? Ей предстоит переучиваться. Там, в мире безграничной свободы, она представляла свою жизнь, как жизнь счастливой беззаботной жены выдающегося ученого. Она посещала бы с мужем светские рауты, вечеринки, на которых играла бы на гитаре и пела французские и английские популярные песни. Да ей и сам бог велел. У нее был прекрасный слух и голос.
Но вот проблема– появилась она в жизни Игоря не совсем вовремя. Игорь успел ее полюбить, разрывался между свиданиями и учебой, но не собирался так рано создавать с Наташей семью.
А Наташа очень торопилась. Она представляла, что настанет время, и они вдвоем с Игорем уедут в США или в Канаду к его дальним родственникам , он станет там известным математиком. Она сможет работать в туризме, говорить на английском и на французском языках. А летом они вдвоем будут отдыхать на Лазурном берегу, например, где-нибудь на пляжах в Антибе или Кап-Ферра. Но сначала обязательно прилетать в Париж из Нового Света, а улетать домой из Лондона. В Париже посещать модные магазины, музеи и Гранд Опера, а в Лондоне – современные галереи и рок-концерты. Наташа, будучи очень прагматичной девушкой, сделала на Игоря ставку. Процесс их сближения шел очень быстро, а дорога в ЗАГС – очень медленно. Наташу это раздражало.
Наташа и Игорь закончили институт, но, если Наташа легко распределилась в институт первой категории с хорошим стартовым окладом, то Игоря с его отличным дипломом, как и Лену и Женю, по пятому пункту в паспорте не оставили в аспирантуре, да и распределили туда, где учиться им было совершенно нечему, да и работать им было совсем не интересно.
Это стало первым ударом по самолюбию Игоря. Он сам себя успокаивал:
-Кто я такой? Пока никто. И буду никем, если не выберусь из СССР. Какой может быть брак с Наташей? Она меня разлюбит немедленно, если я не смогу ее обеспечивать. А я никак не смогу в ближайшее время удовлетворять ее аппетиты. Она хочет все и сразу.
Наташа, тем временем, совсем не терялась и своих планов не отменяла, она рассылала свои характеристики по всем переводческим бюро, в надежде начать работать в оргкомитете на научных конференциях.
Как-то раз в Москву пригласили на какую-то международную гуманитарную конференцию известного профессора из Парижа. После первого дня конференции на деловом ужине в ресторане Националь оказалась в качестве ассистента переводчика, Наташа, там она и познакомилась с профессором. А через день, на вечере, организованном устроителями конференции, Наташа уже с ним танцевала. Профессор Жан Пьер не мог отвести глаз от Наташи, которая продолжала активно и настойчиво его очаровывать. Всю неделю Наташа сопровождала профессора по Москве, знакомила его со всеми достопримечательностям, вела себя очень скромно, пригласила к себе домой на чай и познакомила Жан Пьера со своими родителями. Наташина мама испекла свой фирменный торт «Наполеон». Жан Пьер был в восторге от всего. Они оба даже и не представляли, что их все время сопровождали «топтуны» из КГБ и сообщали «куда надо» о каждом их шаге.
В течение недели Наташе легко удалось просто влюбить в себя Жан Пьера. А он сильно этому и не сопротивлялся. Жан Пьер был очарован молодой щебетуньей, красавицей. Он преподавал историю в Сорбонне. Ему уже было за шестьдесят, но он себя прекрасно чувствовал, жил в Париже рядом с Университетом в Латинском квартале, а лето одиноко проводил в Довиле в своем доме.
С женой он давно развелся, дети выросли и жили отдельно. А Жан Пьер наслаждался жизнью, охотно заигрывал время от времени с молодыми студентками и аспирантками. Иногда влюблялся, но не надолго. Он дорожил своей независимостью.
Жан Пьер покинул Москву, взяв с Наташи клятвенное заверение, что та прилетит к нему в свой отпуск во Францию. Он обещал пройтись с ней по всему Парижу, потом увезти ее в Бретань и в Нормандию, чтобы показать Наташе свой дом в Довиле. Наташа получила от него приглашение через две недели.
Конечно, сначала ее руководство из зависти совсем не собиралось выдавать ей разрешение на выезд во Францию. Она писала жалобные и тоскливые письма Жан Пьеру. Профессор не понимал, как это возможно, и обратился к устроителям конференции, на которой он выступал с докладом. Переписка шла больше года, профессор трижды высылал приглашения для Наташи. Официального отказа Наташе не давали, но и решения на получение визы во Францию тоже не было. Наташа уже перестала мечтать о Париже, как вдруг ее вызвали в Райком комсомола, где решался ее вопрос о выезде в капиталистическую страну. Наташа весь вечер накануне этого собрания зубрила имена руководителей французской Компартии, историю Великой Французской Революции и, наконец, итоги войны с Наполеоном. И, как оказалось, все было не зря. Она ответила на все каверзные вопросы старых «партийных крыс». Разрешение было у нее на руках. Мечты сбывались.
Наташа прибежала к Игорю.
— Гарик! Скажи мне , ты меня действительно любишь?
— Конечно люблю, почему ты сомневаешься?
-Тогда смотри, что я для тебя готова сделать. Я получила разрешение на поездку во Францию, к старику, профессору. Я ему расскажу про тебя, про наши отношения, и он нам поможет. Он работает в Сорбонне, он обязательно устроит тебя на работу преподавать математику. Ты же гений! Я тебя очень люблю. Я все для этого сделаю. Я затем возвращаюсь, мы подаем заявление и женимся. А потом, едем как туристы в Париж, и там остаемся. Ну что? Ты готов?
-Наташенька! Я тебя очень люблю. Но у тебя все очень просто получается, а как наши родители? Ты понимаешь, что эмиграция — это путь в одну сторону?
Наташа это понимала, но не хотела менять свои жизненные планы:
-А что ты предлагаешь, сидеть здесь в Москве в этих ничтожных НИИ, жить с родителями в наших «хрущобах» и ждать пенсии. Я так себе нашу жизнь не представляла. Давай хоть что-то сделаем для изменения этой убогой жизни.
Она была в отчаянии и чувствовала, что Игорь не готов к реализации предложенного ею, сценария. Игорь, будучи серьезным и ответственным человеком, заверил, что обдумает все Наташины предложения к ее возвращению. Он попросил ее прозондировать во Франции «почву» по поводу его возможной работы. Ему было очень сложно принять Наташину программу жизни. Он не говорил на французском языке, не представлял себе возможность преподавания во Франции, Наташины затеи воспринимал как авантюру, ее любил, но предложить ей ничего пока не мог. Видимо рассудок диктовал ему другие жизненные блок–схемы.
Женя накануне Наташиного вылета тоже попросила ее переговорить с профессором о возможности поработать в Париже ей и ее жениху Диме.
И вот Наташа прилетела в Париж. Еще доживал СССР, без каких-либо признаков «перестройки» и «гласности», а она оказалась во Франции. Жан Пьер встретил ее с распростертыми объятиями. Молодая девушка из дикой страны смотрела на его город, еще шире открыв и без того огромные серые глаза. Наташа не хотела терять ни одной минуты в Париже, она мечтала увидеть все, все, все.
Но, сначала профессор привез Наташу в свою двухсот метровую холостяцкую, как он сказал, квартиру в Латинском квартале. Наташа оставила свои вещи и напросилась пройтись по вечернему Парижу. Что творилось в ее голове… Жан Пьер рассказывал ей про все встречающиеся на ее пути достопримечательности, а она просила его легко себя ущипнуть, чтобы точно знать, что это она, Наташа, и она в Париже. Жан Пьер по отечески гладил ее по головке. Они зашли в уютный ресторанчик, посидели, выпили по бокалу красного вина и отправились к Жан Пьеру. Наташа всю дорогу думала, как они будут существовать в этой огромной квартире, как произвести на Жан Пьера положительное впечатление и сразу же рассказать ему про Игоря или через пару дней. Жан Пьер показал ей квартиру и ее комнату. Наташа свалилась замертво после перелета и всех неимоверных впечатлений этого дня.
Ночь Жан Пьер провел в давно забытом волнении, он представлял, как много веков переселение народов с запада на восток, с юга на север формировало неповторимый тип русских женщин: северные серые глаза, как цвет вечно серого московского неба с восточным разрезом глаз, восточные скулы на бледном белом лице, южные каштановые волосы, западный тип лиц и фигур, при явно длинных ногах, как у скандинавок.
Но, несмотря на свои волнения, утром он проснулся молодым, гладко выбрился, надушился, надел джинсы и свитер бежевого цвета, сходил в ближайшую пекарню за свежими круассанами и белой розочкой, с тончайшим запахом. Затем сварил кофе, поставил на поднос в маленькой вазочке цветок, кофейник, чашки и тарелку с круассанами, джемом и маслом. Он пошел будить свою гостью, тихонечко приоткрыл дверь, подошел к окну и повернул ручку жалюзи. Комната наполнилась ярким солнечным утренним светом. Наташа с вечера, устав от прогулки по Парижу, поленилась достать из чемодана ночную сорочку, спала голой под легким, но теплым одеялом. Локоны ее вьющихся ярких каштановых волос расползлись маленькими змейками по всей белой подушке. Если бы миф о Медузе Горгоне был бы не таким страшным, то можно было бы представить самое лучшее комплементарное изображение этого существа. Из-под одеяла высовывалась тонкая белая шейка и узенькие белые плечики с торчащими ключицами. Жан Пьер замер, увидев это чудо. Он приблизился к спящей, как говорится по-русски «без задних ног», Наташе, тихо поставил рядом на тумбочку поднос, и совсем не по-отцовски еще раз взглянул на девушку. Затем вышел и постучал в дверь.
Наташа проснулась и произнесла по-русски «Доброе утро», потом опомнилась и повторила «Bonjour». Жан Пьер вошел в комнату и показал ей на поднос с «Le petit dejeuner»,как говорят французы.
И началось… Все, как в кино. Наташа явно недооценила профессора, она заигралась в наивную русскую девушку, мечтающую о счастье с профессором. Жан Пьер был вполне симпатичный и умный мужчина, но Наташа любила Игоря, молодого и сексуального. Жан Пьер не знал об Игоре, он начал ухаживать за Наташей, возить и водить ее везде, представлять ее своим друзьям, каждый из которых мог бы быть ее отцом. Она играла им на гитаре и пела на французском языке самые модные песни. Друзья, а особенно их состарившиеся жены, снисходительно оценивали Наташу, воспринимали отношение Жан Пьера к молодой русской девушке как его старческую причуду.
А Жан Пьер не мог нарадоваться, он накупил Наташе безумное количество модной одежды и обуви, свозил ее в свой роскошный дом в Довиле, они побывали везде где можно, даже там, где и не мечтала Наташа. Профессор фотографировал ее везде, и у Эйфелевой башни, и в парках, и у замков на Сене. Летний отпуск подходил к концу. Жан Пьер чувствовал себя молодым рядом с эротичной юной Наташей, он был влюблен, и чувства его к ней были более, чем серьезные.
Наташа с трудом сдерживала натиск старика, сопротивляться ему было бессмысленно, он старался как мог, Наташа днем наслаждалась всеми сторонами французской жизни, а по ночам, закрыв глаза, представляла себя с Игорем, и чувствовала себя продажной тварью. Правда, утром чувство вины проходило, и от этого ей становилось обидно за себя. Про Игоря она Жан Пьеру даже не обмолвилась.
Наступил последний день в Париже. Наташа, как будто очнувшись, начала резво собираться в Москву. Новые вещи не помещались в ее небольшой чемодан. Она хотела их все взять с собой. А у Жан Пьера на этот счет были другие планы, он объяснился Наташе в любви , предложил ей вернуться в Париж к нему в самое ближайшее время. И в связи с этим, нет никакого смысла тащить новые вещи в Москву. Там ей не придется долго жить. Наташа не ожидала такого быстрого натиска с его стороны, и решила осложнить ему задачу.
— Жан Пьер, дорогой! Ты понимаешь, что мы должны будем пожениться, я не смогу жить с тобой без брака. Мои родители не пойдут на это, не разрешат мне. Если ты меня любишь, то подумай об этом. Я вернусь в Москву, расскажу о наших отношениях родителям, мне тоже надо все хорошенько обдумать. Это серьезный шаг. Жан Пьер с ней согласился. Ему тоже надо было отойти от этого летнего любовного «угара». Он поехал в магазин , купил Наташе еще один чемодан, отвез ее в аэропорт. Он ждал слез расставания, но не дождался. Был один формальный поцелуй и мerci за все.
Игорь в отсутствие Наташи встретился со своим отцом, чтобы обсудить свои дальнейшие планы на жизнь. Как он и ожидал, отец скептически отнесся к Наташиным предложениям, просил Игоря сосредоточиться на том, чтобы он посещал самые продвинутые курсы по дополнительному изучению математики в МГУ, записался на курсы английского языка, получил права вождения, не тратил драгоценное время на гулянки, готовился серьезно к возможному отъезду. Здесь, в СССР, Игорю ловить было нечего. А женщин – их много, встретит еще других и необязательно здесь, в СССР. Жизнь может резко поменяться. Он выразил свое согласие помогать Игорю материально.
80-е.
Родители Игоря, врачи, живя в разных семьях и условиях, вдруг одновременно заболели одним и тем же заболеванием, раком легких. Каждый из них правильно оценивал свое состояние. Они готовили Игоря к принятию кардинальных жизненных решений. Игорь был в ужасном состоянии, но держался. Он честно отказался от авантюрных, как ему всегда представлялось, планов Наташи. Перед Олимпиадой 1980 года евреям разрешили выезд на ПМЖ в Израиль. Родители Игоря ушли из жизни почти одновременно и скоропостижно. Он их кремировал, с тем, чтобы не оставлять в СССР неухоженных и забытых могил, а взять в случае отъезда прах родителей с собой. Больше его в СССР ничего не держало. К тому времени Игорь в одночасье превратился из «маменькина сынка» в мужчину, четко представляющего как ему жить и кем ему стать.
Наташа, как только получила отказ от Игоря, настояла на браке с Жан Пьером. Он не долго сопротивлялся. Ей казалось тогда, что она вытянула в жизни счастливый лотерейный билет. Обрести сразу все: гражданство Франции, успешного богатого мужа, квартиру и дом, достаток и любовь. С этим выигрышем она и уехала.
В Париже она сразу же связалась с Викой и Жилем. Они попытались дружить. Но Жан Пьер чувствовал себя неловко среди двадцатипятилетних ребят. Дружить не получилось. У Вики родился уже к тому времени третий сын, она много времени уделяла детям, ей было некогда гулять с Наташей. Жиль активно занимался бизнесом, что совсем не интересовало Жан Пьера. Темы обсуждались только светские, но разница в тридцать лет никак не сближала Жиля с Жан Пьером. Наташа устроилась работать в туристическое бюро, моталась с группами из Парижа в Лондон. Она, несмотря ни на что, скучала по Игорю и тайно писала ему любовные письма. Очень редко Наташа прилетала в Москву.
80-е.
А у Лены по случаю дня ее рождения, собирались все подруги со своими мужьями или ухажерами. Ей исполнилось тогда двадцать пять лет. Она пригласила всех подруг, и почти все смогли прилететь и прийти к ней. Сколько там было старых друзей! Лена была счастлива. В ее жизни появился новый муж, Максим, и они мечтали завести ребенка. Лена тогда была на седьмом небе. Наташа прилетела из Парижа одна, была явно самой яркой звездой на празднике, она казалась самой успешной, красивой и счастливой из всех присутствовавших в тот вечер подруг. Девочки играли на пианино, Женя притащила свою гитару, они с Наташей пели песни, был организован фуршет. Имре и Вера прилетели в Москву из Будапешта, Вика и Жиль также прилетели из Парижа. Женя с Димой – пара единомышленников, не могли насмотреться друг на друга, весь вечер танцевали. Все шутили, танцевали, пели, пили, ели, но главное- всем им было очень хорошо вместе. Все они рассказывали друг другу о своих успехах и планах на будущее. Максиму, единственному в этой компании, хотелось быть самым главным, он пытался, но безуспешно. Он был чужаком. В тот день они впервые вместе с Леной принимали самых близких друзей.
Женя подняла бокал с вином и произнесла тост:
— «За любовь, за искренние чувства, за яркую будущую жизнь, за родителей и за детей, за все, все, все самое светлое и самое лучшее, что нас еще ожидает!».
Никто тогда из присутствующих не знал, что кого ожидает в будущем. Долгие годы ребята вспоминали тот московский день рождения Лены. Этот день всем им запомнился теплотой единения.

Конец 80-х.

Перестройка.

В СССР пришла Перестройка. Началось освоение Европы. В этот период Наташа приглашала в Париж всех своих подружек с мужьями и детьми в квартиру Жан Пьера. Она хвасталась своей жизнью, возила всех по Парижу, кормила и одаривала. Жизнь ее была действительно очень благополучная, беспечная, вполне веселая, но счастья в семье не чувствовалось. Наташа не собиралась рожать Жан Пьеру детей, а он и не настаивал. В квартире было чисто, тихо и одиноко. Жан Пьеру это очень нравилось, у него когда-то была уже суета, но теперь он предпочитал покой, тишину, все ведь меняется с возрастом.
Жан Пьер не очень любил набеги российской публики. Все Наташины друзья, кроме французских Вики и Жиля, были тогда нищими, суетливыми и голодными, но он терпел все, что не придумывала Наташа.
— Гости – так гости.
Подруги прилетали со всего света, рассказывали про себя и про свои жизни. У каждой из них были свои проблемы. Это, в какой-то степени успокаивало Наташу. Никто из подруг ей не завидовал.
Однажды в Париж, прилетела Лена со своим вторым мужем и двумя сыновьями. Наташа очень любила Лену, но ее второго мужа еле вытерпела. Похоже, что и Лена его еле терпела. Максим, новоиспеченный бизнесмен, казался Наташе большим хвастуном, позером и скупердяем.
— Как Лена умудрялась всегда вляпываться? А главное, как крольчиха, сразу же рожала… Зачем?
Игорь, как и мечтал, попал в США. Он устроился работать в Сан-Франциско в Университет, сначала лаборантом, а потом, благодаря своим усилиям и способностям, резко пошел в гору. Наташе он отвечал на письма, сначала он скучал, но предложить ей что-то большое, что у нее уже было, пока не мог. Наташа настаивала жить только в Париже. Игорь хотел жить только в США. Ему там было комфортно. Он развивался там профессионально, работал с большим интересом, превратился в очень привлекательного мужчину. Хоть Игорь и чувствовал некую вину за свою нерешительность в отношениях с Наташей, но глубоко в душе не мог ей простить брак с профессором . В этом браке ему все казалось порочным. Судить Наташу он не имел права. Что он ей предлагал? Ничего, кроме эфемерной любви.
Наташа, понимая, что Игоря она почти потеряла, познакомилась с молодым красавцем, спортивным тренером. Он занимался с Жан Пьером и Наташей индивидуально у них дома. Парень был красив как бог и совсем не прост. Он физически привязывал к себе Наташу все крепче и крепче. В какой-то момент, Наташа поняла, что она не может больше спать со стариком и стала ему отказывать в сексе. Жан Пьер не мог понять, что происходит. Наташа была любезна,заботлива днем, но не подпускала его к себе ночью. Именно связь с тренером подсказала Наташе сюжет ее дальнейшей жизни. Тренер только подтолкнул ее к этому решению.
Наташа прекратила какие-либо контакты с молодым человеком и стала издеваться над стариком. Днем при всех и, особенно среди его друзей, она была ласковой, нежной, трогательной женой, а, когда они оставались с Жан Пьером одни, она превращалась в мегеру, стерву, запиралась в одной из комнат, а самое главное – не разговаривала с мужем. Наивный Жан Пьер пытался выяснить у нее утром и днем, в чем он провинился. Наташа надувала губы и молчала. Профессор закидывал ее цветами, украшениями , купил для нее новую машину, Наташа молчала. Жан Пьер посоветовался со своим другом, психологом. Вдвоем они решили оставить ситуацию на время, как она есть, но ограничить Наташу в деньгах, не ходить с ней в театр, не выезжать на курорт в Довиль, вынудить ее больше работать, таким образом, чтобы она в полной мере смогла оценить, все, что для нее делает муж. Жан Пьер стал жить так, как будто бы Наташи и не существовало. Он был гордым, с высокой самооценкой, светским и творческим человеком, кроме того, он столько лет преподавал молодежи, и как ему казалось, хорошо представлял их нравы. Вот, Жан Пьер и решил, что девчонку надо как следует проучить. Он стал чаще встречаться с друзьями, со своими детьми и внуками, посещать выставки, концерты. На выходные сам уезжал на машине к себе в загородный дом, в Довиль. В какой-то момент он совсем отдалился от Наташи. Она уже ни о чем его не спрашивала, ничем не интересовалась, была в его квартире живой мебелью. Он покупал раз в неделю продукты, Наташа специально переводила продукты, готовила невкусную еду. Жан Пьер часто стал обедать и ужинать в ресторанах, как до женитьбы. В один из дней он встретил свою старую знакомую, Лоран, подругу своей жены. Они без умолку проболтали три часа, вспоминая общих друзей и молодость. Жан Пьер был очень доволен случайной встречей, разговоры по душе сняли напряжение, оставив приятные воспоминания. Жан Пьер и Лоран договорились еще раз встретиться. Вот этого момента Наташа и дожидалась, она еще немного выждала, потом наняла частного следователя, который фотографировал Жан Пьера с Лоран на их свиданиях. Через месяц они с фотографом застукали пару в квартире Жан Пьера, пара занималась любовью. Наташа ликовала, наняла адвоката и начала бракоразводный процесс. В результате она раздела Жан Пьера на круглую сумму, вильнула хвостом и была такова.

2000-е.

Мост Золотой Ворота в Сан-Франциско.

Игорь тем временем женился на симпатичной американке, своей коллеге, у них родились девочки, близнецы. Он возглавлял крупную фирму новейших технологий в Сан-Франциско и жил с семьей в своем большом доме. Они с женой вдвоем занимались любимым и интересным делом и это им очень нравилось.
Игорь начал забывать про Наташу, про свои чувства к ней. Как был прав когда-то его отец, что женщин на свете очень много, все любовные страсти в конце концов проходят, и не это самое главное в жизни. У него все было хорошо, надежно и математически выверено.
Наташа позвонила Игорю после развода и сообщила, что теперь она свободна и богата, и что может к нему прилететь и начать новую жизнь. Звонок был в большей степени формальным. Она мало на что надеялась…
Игорь своей личной жизнью очень дорожил, ему было очень комфортно в дружной семье, он был счастлив и очень гордился всем, чего сам добился. Он взял трубку:
— Наташенька! Очень рад тебя слышать, мы с моей женой и дочками всегда будем рады тебя видеть у нас дома. Прилетай к нам как-нибудь!
Наташа сразу все поняла. Она свою жизнь посвятила сначала авантюре, потом долгие годы лгала себе и окружающим. Она ненавидела себя за это и за то, что таким образом реализовала свои планы. Она считала, что самое главное в ее жизни любовь, и что ради нее можно пойти на все испытания. Это было истиной, но, оказалось, что она не сделала этих героических поступков. Она промотала с каким-то молодым любовником большую часть своих денег, потом, как говорили, куда-то пропала…

80-е.

Московская Олимпиада 80-е.

В те годы Женя так и не дождалась предложений по работе во Франции. Дима , ее московский жених, такой, как и она , большой любитель кино и фантастической литературы, влюбился в нее еще в школьном возрасте, они ходили в одну секцию фигурного катания. Потом они часто встречались после уроков в старших классах, ходили вместе на каток, в кино на лучшие французские фильмы, целовались, позже готовились поступать в ВУЗы, занимались вместе у одних и тех же репетиторов по физике и математике. Казалось, что они не смогут жить друг без друга. Дима, как и Игорь, мечтал стать математиком, а Женя мечтала стать переводчиком, но поступать они могли только туда, где бы их приняли, молодые люди хромали на «пятый пункт» в своих биографиях. Дима был исключительно способным, ему казалось, что никакой государственный антисемитизм не сможет его сломить. Конечно, он поступит на математический факультет в МГУ и, конечно, он его с отличием и закончит.
Женя, ненавидя все эти химии, физики и математики, поступила на экономический факультет Технического ВУЗа, успешно его закончила, но распределиться на интересную работу не смогла. Сидела в каком-то подвале за минимальную зарплату инженера. Спасали языки, она читала статьи в зарубежных технических журналах и делала рефераты для руководства. Дима мечтал об аспирантуре, но в итоге был направлен в город Королев, в должности помощника никчемного замзавлаба.
Когда они встречались в Москве в выходные дни, оба только и думали о том, чтобы вырваться из СССР и ждали Олимпиады 1980 года. И вот, конец безысходности – свободный выезд в Израиль, а, если повезет, то можно попасть и в США.
Женя и Дима решили пожениться и уехать из СССР. Но, как часто бывает в жизни, вмешались обстоятельства непреодолимой силы.
Димина мама, инженер –физик, строгий начальник отдела в каком-то НИИ, воспитывающая его, как ей казалось, исключительно правильно, в полном подчинении своим принципам, подготовила для сына серьезное испытание. В то злополучное лето 1980 года ей по какому-то блату достали две путевки для нее и мужа в санаторий. Проводя лето в райском месте под Сочи, они познакомились на экскурсии по озеру Рица с семьей известного кинорежиссера. Чудесная жена режиссера и их единственная дочь, красавица Кира, произвела на Димину маму, Клару Михайловну, большое впечатление. Она рассказала режиссеру о своем сыне, о его перспективах, планах на эмиграцию, показала его фотографии и, бинго… Режиссер, немедленно отреагировал на ее рассказ и тоже поделился с ней, что спит и видит, как его дочь будет жить и работать в США:
— Вот именно такой надежный человек, как Дима, нам и нужен в семье, а ни какой-то там легкомысленный актеришка. Мы готовы взять на себя все затраты на переезд семьям и их близких и помочь детям устроиться в Новом Свете, так как у нас большие связи в Лос-Анджелесе и в Голливуде.
Не ожидая такой быстрой реакции со стороны семьи режиссера, Клара Михайловна договорилась немедленно познакомить Диму с Кирой, дочерью режиссера. Она , конечно, хотела всего самого лучшего для своего единственного сына.
Она вернулась в Москву и объявила Диме феноменальные новости:
— Дима! Ты будешь обеспечен и устроен в Новом Свете, у тебя будет красавица жена и знаменитые тесть и теща. Ты должен меня послушаться и познакомиться с Кирой.
Дима попытался сопротивляться, рассказал о своей большой любви к Жене, но мама Клара стояла на своем.
-Ты не должен упустить уникальный шанс удачно жениться на красавице, легко уехать из страны и удачно устроиться на работу в США.
Дима был послушным маминым сыном, он согласился познакомиться с Кирой из любопытства, а также он хотел успокоить, уж очень возбудившуюся от нового знакомства с семьей режиссера, маму. Так он и сделал.
Он только не ожидал увидеть действительно красивую и весьма самоуверенную девушку, которая не могла ему не понравиться. Кира, высокая длинноногая девушка, с короткой очень модной французской стрижкой Сэссун, с лукаво прищуренными зелеными глазами и с загадочной улыбкой. Она одевалась в откровенные, даже провокационные наряды, пользовалась яркой косметикой. Ее сексуальность гипнотически воздействовала на Диму. Она ничем не напоминала ему Женю. Ему казалось, что он случайно попал с ней в совсем другой магически привлекательный совершенно свободный мир.
А когда он разговорился с ней об искусстве кино и театра, то понял, что по своим знаниям в этой области он отстал от нее навсегда. Кира с родителями раз в неделю смотрела зарубежные фильмы известных режиссеров в закрытых кино залах, эти фильмы никогда не показывали на широких экранах кинотеатров. Также семья вместе посещала все театральные премьеры. Кира вращалась в обществе знаменитых обеспеченных и избалованных отпрысков российских актеров. Это был не круг нищих инженеров и экономистов. Дима сначала воспротивился этому обществу, но потом присмотрелся к их легкой беспечной жизни. И ему, будущему математику, после стольких трудов учебы и работы, вдруг, тоже захотелось этого сладкого бытия.
Дима не знал только, как ему объясниться с Женей. А Кира ему подсказала, что все, что у него было с Женей – это детские безответственные отношения, а теперь надо принимать серьезные жизненные шаги.
— Постарайся забыть прошлое. Объясняйся с ней коротко, без эмоций, только одно сухое перечисление фактов и все…
Дима встретился с Женей и, не мигая, заявил ей, что он неожиданно для себя влюбился в другую девушку, срочно на ней женится, и они уезжают с ее семьей в США. Первая реакция Жени была ужасной, она не поняла, как это возможно за один месяц и влюбиться, и собраться жениться. Они с Димой встречались много лет, дружили и любили друг друга. Что же могло произойти? Он не хотел объяснять, стоял понуро, а она и не стала его дальше слушать. Не глядя ему в глаза, она назвала Диму предателем, развернулась и быстро ушла.
Женя очень долго плакала, страдала, никак не могла согласиться с тем, что Дима – это ее прошлое. Ее планы на будущее были разрушены. После столь долгожданной «чертовой» Олимпиады, Женя отправилась в профсоюзный пансионат под Туапсе. Там отдыхали люди со всех концов СССР. Женя жила в номере с девушками из Белоруссии. Она наблюдала за ними со стороны. Девчонки гуляли напропалую. Они меняли мужчин каждые два дня, на ночь почти не приходили, сидели и спали днем на пляже, превратившись в обугленные тела, потом вечером куда-то уезжали в город ужинать и далее по плану. Женя про себя думала, хорошо ли, когда нет никаких эмоций и моральных преград. Наверное неплохо. Девочки были к концу отдыха очень счастливы. Они подытожили Жене свой отдых:
— Женихов было – хоть отбавляй, деньги почти не потратили и весело провели время.
Женя в отпуске загорела и посвежела, но продолжала страдать и скучать. В Москве было пусто. Рухнула ее последняя слабая надежда, когда она узнала, что Дима живет с Кирой на даче у ее отца, режиссера. И Женя решила, что все ее планы, связанные с Димой, теперь уже окончательно перечеркнуты.
Женя написала письмо Наташе, поплакалась самой близкой подруге. Наташа обещала ее поддержать, прилетела, привезла ей модную французскую одежду и косметику. Они провели месяц вместе, болтали, посещали всех друзей, обе были очень красивы и очень грустны. Со стороны казалось, что прежних задушевных отношений между ними уже не было.
Женя перед отъездом Наташи спросила, поддерживает ли она отношения с Викой. Наташа ответила:
— Викин муж, Жиль, плохо совмещается с Жан Пьером из-за разницы в возрасте. Жиль- большой симпатяга! Как и Вика, он полностью поглощен заботами о своей семье. Они счастливо живут во Франции в своем мире, у них свои друзья, к ним очень сложно примкнуть. Я в их кругу – чужая…
А потом, как бы невзначай, сказала Жене :
— Заруби себе на носу, что старый муж-это катастрофа!
И, уж совсем умоляющим тоном, попросила Женю не повторять ее ошибок.
Прошел год, и Женя дождалась немецкого мужа. Ее еврейская мама ни при каких обстоятельствах не хотела, чтобы ее зять был немцем. Слишком много погибло ее родных во время Второй мировой войны. Она даже не могла слышать что-либо на немецком языке. Но делать нечего. Женечка увлеклась инженером –механиком из Эльзаса, разведенным, взрослым мужчиной с двумя детьми. Двое чужих детей – это был явный перебор. Но Женечка — романтическая натура, обожающая кино и театр, так свободно говорящая на французском и английском языках, воздушная порхающая бабочка, тем не менее, связала себя с сухим наладчиком радио аппаратуры.
Клаус познакомился с Женей во время Московского кинофестиваля. У него была командировка, он помогал налаживать звуковое оборудование в самом главном кинотеатре Москвы. Вечером после очередного рабочего дня, Клаус сидел в кафе на Тверской, куда также случайно заглянула Женя. Она ушла с фестивального фильма, который ей не понравился. Мест было мало, Клаус сидел в одиночестве, попивал пиво. Женю официант посадил на свободное место, напротив Клауса. Он не был против. Жене тоже было все равно. Они время от времени посматривали друг на друга. Так они и сидели, каждый попивал свой напиток. Клаус просматривал советскую газету на английском языке и что-то про себя говорил на немецком. Вдруг, тряся этой газетой, обратился к Жене на английском языке с ужасным акцентом и ошибками в построении фраз.
— Милая девушка! Нравится ли вам жить в стране, где только рапортуют о великих стройках и достижениях, а сами не могут даже наладить элементарную вентиляцию в ресторане. Очень душно здесь сидеть.
Клаус даже не рассчитывал, что его столь эмоциональный вопрос поймет эта случайная девушка.
— Мне жить здесь душно, — резко и тоже очень эмоционально ответила на английском языке Женя. Она была не в духе, не хотела беседовать с незнакомым человеком, непонятного происхождения.
— А хотели бы вы жить в цивилизованном мире, жить трудно, в борьбе, в заботе, но в свободном обществе?
Женя нашлась, как ответить любознательному соседу.
— Я очень хочу жить в свободном мире, но не в борьбе, а в счастливой большой семье.
Женя имела в виду абстрактную свою будущую семью.
— А я готов вам предложить интересный вариант. Все, что вы хотите — свободу, достаток, не менее двух детей и счастье в семейной жизни.
Женя решила, что мужчина напротив или провокатор из КГБ, или сумасшедший, или просто любитель приставать.
— А вы собственно кто, посредник на пути к счастью?
— Нет, я непосредственно организатор вашей счастливой жизни .
Женя решила, что точно провокатор из КГБ, он говорил плохо на английском языке, с ошибками,
надо ей быть осторожней:
— А что же, до сих пор у вас не получалось никому организовать счастливую жизнь?
— Почему же, я был счастлив, но недолго, от меня ушла жена к своему другу- хиппи, а я отсудил и оставил у себя жить двух детей. Вот вам и большая счастливая семья, только нет в нашем доме любимой женщины.
— А кто же сейчас с вашими детьми?
— У нас живет помощница по дому, иногда дети гостят у моих родителей.
— Но вы же можете полюбить эту помощницу?
— Нет, это не тот случай.
— А я, тот случай?
— Вы – точно тот случай. Вы – красивая, молодая, независимая, вы созданы для другой жизни. Я чувствую это, я вам эту жизнь предоставлю, вот увидите. Вы обязательно полюбите меня, я очень сильный и ответственный человек, я могу решать любые проблемы. У меня есть свой дом, уже взрослые дети, только лично я нуждаюсь в счастье и любви. Я понимаю, что это, наверное, стоит больших денег. У меня больших денег нет, но кое-что заработанное есть.
Женя внимательно посмотрела на взрослого вполне трезвого мужчину, который предлагал ей какое-то счастье за деньги. Он был похож на миллионы обычных других мужчин, на которых Женя никогда не обращала никакого внимания. Коренастый, лысеющий шатен, на лице много морщин, видимо жизнь у него была совсем не простая. Женя посмотрела на его натруженные жилистые руки, руки человека, занимающегося физическим трудом. Привлекательными у него были только живые голубые глаза:
— Он, видимо, принял меня за проститутку. Их в Москве много, и место это на Тверской – для них. Вот, кошмар! Зачем я сюда пришла? Надо что-то менять в своей внешности.
Женя решила заканчивать эту трогательную беседу:
— Вы из какой страны, уважаемый товарищ или мистер?
— Я немец, живу в Германии на границе с Францией. Но я не француз, я эльзасец. Меня зовут Клаус.
-А я еврейка, в моей семье, как и в стране в целом, прошу прощения, немцев терпеть не могут. У нас по мужской линии погибли почти все во время войны. Так что счастливой семьи у нас с вами не получится, уж извините. Но вы посидите здесь еще, почитайте газетку, тут часто многие девушки пьют чай или кофе. Им и предложите счастливую свободную жизнь с двумя взрослыми детьми. А мне надо идти, извините еще раз. Женя позвала рукой официанта.
Официант подошел, Клаус взял Женю за руку.
— Вы похоже меня приняли не за того, вы меня вообще не поняли. Сядьте, проведите, пожалуйста, еще десять минут со мной.
Он расплатился за себя и за Женю. Дал хорошие чаевые официанту, тот, пританцовывая, удалился.
Эти десять минут решили Женину жизнь. Что говорил и обещал ей Клаус? Как одинока и несчастна была в тот момент Женя? Никто не знает…
Женя пришла домой и коротко доложила маме, что познакомилась с немцем, инженером, разведенным с двумя взрослыми детьми, обеспеченным, живущем в своем доме под Франкфуртом. Лене Женя тоже сообщила эту новость. Вовсе не для того, чтобы получить какой-либо совет, а так, чтобы просто сообщить.

Начало 90 — х.

Сан-Франциско.

Дима жил в США. Он даже не жил, он мучился, страдал, проклиная все и всех на свете.
Когда вся новая семья прилетела в Сан-Франциско, их очень тепло встретили знакомые режиссера и его дальние родственники. Родственники внесли предоплату за их дом и за две машины, друзья помогли с элементарными вещами, притащили кухонную утварь, постельное белье и всякие необходимые в быту мелочи, водили их первое время в кафе и рестораны, приглашали в гости, показывали город и пригороды. Жизнь представлялась большим праздником. Дима с Кирой выхаживали по ступенькам самой извилистой улицы мира — Ломбард -Стрит, наслаждались видом самого красивого в мире, парящего в воздухе моста «Золотые ворота», забирались на Койт-Тауэр, развлекались на Пирсе 39. Но все самое-самое пришлось оставить, и еще через год семья переехали в Лос –Анджелес.
Время шло, ситуация менялась. Деньги быстро уходили, в том числе и на всякую ерунду. Жена и дочь режиссера, избалованные в СССР, хотели соответствовать местной богеме, покупали безумно дорогие наряды и проводили время в дорогих ресторанах и клубах, пытаясь завести правильных друзей. Дима поступил на факультет биоинженерии в Калифорнийский Университет. Он с большим интересом включился в учебу. Стать специалистом в этой области представлялось очень перспективным. Вечерами он подрабатывал в кафе официантом.
Кира поступила на курсы актерского мастерства. Ей хотелось сразу завоевать Америку. Она кокетничала с известными жителями города Ангелов. Отец и мать спокойно относились к этим ее забавам и к ночной жизни. Богемная ночная жизнь, однако, стоила очень дорого и не приводила к хорошим результатам в учебе.
Известный когда-то в СССР режиссер, оказался никому не нужным в США, совершенно не востребованным. Он не мог снимать в США кино, так как для его фильмов не смогли найти спонсоров, английского языка он не знал и был совершенно не способен к его изучению.
Его знаменитая в Москве жена, тем более не была никому интересна. Любопытство к ним со стороны родных и друзей иссякло довольно быстро. Родители Киры решили спасать ситуацию. Они заставили Диму бросить университет во имя всей семьи и поступить на курсы, где училась их дочь. Сколько Дима не пытался объяснить тестю и теще, что его будущая специальность намного перспективнее и стабильнее, родители Киры думали только о будущем своей дочери и ее актерской карьере. Они вдвоем топали ногами:
— Надо в первую очередь помочь Кире стать на ноги, тем более, что ты, Дима, и сам мог бы стать хорошим актером. А почему бы и нет?
Дима скрывал все эти авантюры от своей семьи, дабы не расстраивать родителей в далекой Москве. Они ждали от него сигнала на выезд. Итак, Дима и Кира оказались в одном учебном заведении. Дима стал подавать большие надежды, а Кира оказалась совершенно бесталанной ученицей. Ей нравились не занятия, а только преподаватели. Она пыталась построить актерскую карьеру за счет совсем других подходов к большому искусству. Диме стало известно о ее легкомысленном поведении. Он начал ревновать, устраивать Кире скандалы. Семья известного режиссера немедленно показала ему на дверь, и он, студент актерского мастерства, оказался на улице. Сначала он думал бросить актерские курсы и восстановиться в Университете, но денег не было ни на то, ни на другое, ни на третье. Он переночевал в кафе, где подрабатывал, а на следующий день хозяин кафе помог ему устроиться работать водителем такси. Он развелся с Кирой, снял квартиру, почувствовал себя свободным, но пока совсем не определившимся в жизни.
Кира училась плохо, легкомысленно вела себя, но родители считали ее вполне сознательной девушкой и поддерживали ее. Время от времени кто-нибудь из бывших русских вспоминал про заслуги некогда известного режиссера и ходатайствовал, чтобы его приглашали прочитать лекцию о кино в СССР. Все его «нафталиновые» лекции были мало кому интересны в Лос-Анджелесе.
Еще через год про известного режиссера вообще забыли. На нервной почве у него обнаружили рак желудка в последней стадии. Он ушел из жизни, даже не успев воспользоваться совершенной американской медициной. Он бы и не смог, так как у него не было никакой медицинской страховки.
Вдова режиссера сначала начала рваться на Родину, потом, вспомнив, что на Родине у нее не осталось ни кола, ни двора, ни друзей, ни родных, впала в депрессию и тихо начала сходить с ума. Деньги все были истрачены, надо было протягивать руку к еврейской общине за помощью. А Кира гуляла и ни о чем не думала.
Димин отец тоже ушел из жизни, Дима не смог прилететь на его похороны, у него не было денег на билеты, и надо было защищать выпускные работы. Мама Клара сама справилась с похоронами и по-прежнему ждала его команды на выезд. Дима закончил успешно и актерские и режиссерские курсы. Но столкнулся с банальной проблемой, что в мире театра и кино очень не просто выжить, даже, если тебе кажется, что ты «гений». Все вокруг знают, что ты бедный эмигрант без денег и спонсоров, что у тебя нет нужных связей, нет знаменитых родных в кино или в театре, и что «гений» продолжает подрабатывать в такси. Никто не хочет дать тебе шанс продемонстрировать свой талант. Дима дергался во все стороны, пытаясь устроиться на новую творческую работу, нервничал, злился сам на себя, принял решение опять немедленно изменить сложившуюся ситуацию. Он готов был на любой заработок в кино, чтобы взять кредит, купить себе квартиру и, наконец, вызвать маму из Москвы.
В тот самый вечер, когда он принял свои кардинальные решения, к нему в машину сели два черных парня, они были пьяны и накачены наркотиками. Им не понравился Димин акцент, они начали над ним посмеиваться, потом оскорблять его и наслаждаться своим поведением. Сколько лет, работая водителем, он не обращал внимания на поведение всяких пьяных идиотов, но в тот момент он был в состоянии агрессии из-за своей жизни и не смог сдержаться, покрыл пассажиров русским матом. Парни на заднем сиденье продолжали над ним куражиться. Дима прибавил скорость, чтобы быстрее доехать и высадить их в пригороде. Нервничая, он не заметил на дороге пьяного мужчину, выполняющего непонятные странные движения, и сбил его. Дима выбежал спасать человека. Парни, которых он вез, увидев, что Дима сбил черного старика, накинулись на него и избили. Дима потерял сознание от жуткой боли, ребра были сломаны. Пассажиры сбежали, старик был еще жив, стонал от боли, а случайные прохожие вызвали полицию.
Все закончилось для него банально. Ему назначили государственного адвоката, который постарался, как мог, и Диму осудили на четыре года пребывания в тюрьме. В тюрьме его никто не навещал. Кира увлеклась легкими наркотиками и алкоголем, вела бурную богемную ночную жизнь, в надежде на мировой успех в Голливуде. О Диме она давно не вспоминала, свою мать сдала на деньги дальних родственников в дом престарелых, где вдова известного режиссера теряла свой последний рассудок.
Дима ненавидел себя за напрасно проведенные годы в тюрьме в окружении наркоманов, бандитов, воров и идиотов. Он ненавидел Лос-Анджелес с его мифами о лучшей жизни для эмигрантов, с его мечтами о роскоши и богатстве, с грезами об успехах и славе, об утопии блеска и зрительской признательности к начинающим актерам и режиссерам. Он ненавидел все эти годы в США, когда он жил в окружении, как выяснилось, совсем чужых ему людей. Все это оказалось дурманящим густым туманом, затмившим для него реальность существования.
В тюрьме он вспоминал только Женю. Дима мечтал быстрее выскочить из круговорота тюремной жизни и прилететь за Женей и за мамой в Москву, начать опять все с чистого листа, но не в Москве, а снова в США. Теперь он знал, что ему надо делать. Надо улететь в Нью-Йорк, поступить на математический факультет в Колумбийский университет. Он бесконечно представлял, как он наденет белую рубашку с синим галстуком, красивый голубой костюм из тонкой благородной шерсти, новые коричневые мокасины в тон портфелю, очки в дорогой модной оправе, и, пахнущий духами с тонким мужским ароматом, предстанет перед Женей с большим букетом красных роз. А она, увидев его, все ему сразу же простит. Этими мечтами он жил и спасался в тюрьме.

Начало 90 — х.

Рождество в Страсбурге.

Женя уехала с Клаусом в пригород Франкфурта. Действительно там в тихом городке Клаусом был построен красивый двухэтажный дом с небольшим ухоженным садиком, с крошечным прудиком и фонтаном. У Клауса все в доме было доведено до полного порядка. Дом был украшен красной геранью, которая росла в горшках на всех окнах и вдоль лестниц, все эти декорации делали дом сказочным. Женя ничего подобного не видела. Наши убогие советские щитовые домики под Москвой на шести сотках с грядками, кустами малины и крыжовника никак не могли сравниться с домом Клауса. Он дал ей руку и попросил ее зайти в дом в качестве хозяйки. Женя очень волновалась, она была смущена . Как примут ее дети Клауса? Но все оказалось намного проще, чем она предполагала. Адель, девочка двенадцати лет и Эрик, четырнадцатилетний юноша, оказались очень терпимыми ребятами. Они не навязывали Жене ни свою любовь, ни свои проблемы, относились к ней с большой симпатией. У каждого из них были свои друзья и компании, свои уроки в школе и своя ответственность по дому. Они сами ходили в школу, самостоятельно решали свои проблемы. Женя быстро нашла с ними общий французский язык. Это их и сблизило. Эльзасцы — своеобразный народ, говорят на немецком и французском языках, с трудом переваривают французов, при этом очень ценят французскую кухню. Женя старалась угощать их именно такой.
Значительно сложнее складывались у Жени отношения с Клаусом. Утром он очень рано уходил на работу, не завтракая. С работы он приходил усталый. Пока Женя накрывала на стол, он получал отчет от детей об учебе, потом он хотел особого внимания к себе, с удовольствием приветствовал свежеприготовленный обед, он же ужин, формально хвалил, кратко интересовался, что нового произошло у Жени, потом усаживался на диван, выпивал пятьдесят граммов коньяка, смотрел новости по телевизору, и ровно в десять вечера отправлялся в кровать читать газету. Этот распорядок в будние дни никогда не менялся. Дети об этом знали, иногда в каникулы они уезжали к бабушке и дедушке, родителям Клауса, в Трир.
Клаус и Женя с детьми много путешествовали на машине по Германии и по маленьким городкам соседской Франции. Они гуляли, знакомились с новыми для себя достопримечательностями, обедали в кафе. Все было интересно, ново, Женя удивлялась и очаровывалась сказочными городами, странами и их, полной драматизма, историей.
Наступила первая зима. Женя с радостью маленького ребенка наблюдала, как Клаус с детьми наряжают дом в рождественские убранства. Они украшали каждый угол дома, Женя даже и не представляла, что у Клауса так много прекрасных рождественских украшений. Да и весь их городок перед праздником превращался в сказочные иллюстрации детских рождественских книг. Женя любовалась домом.
Перед Рождеством семья отправлялась в сказочные городки, то в Обернэ, то в Кольмар, то в Кайзенберг, то Роттенбург, то в Гейдельберг, то в Страсбург, и конечно, к родным в Трир. Рождественские Эльзас и Лотарингия, наряженные с любовью и неуемной фантазией его жителями, с запахами глинтвейна, корицы, расписных имбирных пряников и знаменитых штолленов с изюмом, пряных яблок и разнообразных жаренных сосисок – все это приводило Женю в полный восторг. Ей хотелось купить все игрушки, самое вкусное, чтобы угостить детей и родителей Клауса. Но денег у нее не было. Клаус их ей не предлагал, а просить она у него не хотела. Все было и просто и очень сложно. Женя очень старалась принять в свою душу и в свое сердце Клауса и детей. Но, если с детьми были формально теплые и дружеские отношения, то с Клаусом отношения долго оставались только дружескими. Она хотела, пыталась, но никак не могла полюбить Клауса, чтобы он для нее не делал. Он был строгим, справедливым, рачительным, но очень скучным человеком, музыку он слушал только в машине, в кино, в музеи, на выставки и в театр не ходил. Он любил посещать бесплатные культурные мероприятия. Таких в их городке было мало.
Идиллия заканчивалась ближе к ночи. Строго по расписанию Клаус не только ел, пил, читал газеты и книги, путешествовал, он также строго по расписанию только в субботу пытался Женю страстно любить. Только по субботам и только по расписанию…
Первое очарование зарубежной жизнью у Жени быстро прошло. Она хотела активности, работы, и не только по дому, она мечтала заняться туристическим бизнесом , хотела стать независимой, освоить автомобиль, передвигаться самостоятельно по городам. Мечтала о доброй и большой собаке, о пушистой и ласковой кошке. Хотела то, хотела это…
А Клаус хотел увеличения семьи. Он думал о своей предстоящей обеспеченной старости. Денег он Жене давал мало, на кофе и на что-то, в самом крайнем случае. Это что-то было очень мизерным. Слава богу, Женя не болела, и ей не нужна была медицинская страховка. Женя думала, что будет свободна в своих тратах, но она ошибалась. Во все магазины Клаус ходил вместе с ней. Он интересовался стоимостью всего, что Жене требовалось: нижнего белья, верхней одежды, обуви, косметики. Об украшениях Женя даже и не заикалась. Клаус подарил ей на свадьбу золотое кольцо с бриллиантом, цепочку и серьги, это было по его соображениям более, чем достаточно. Жене не надо было покупать ничего в дом, все, до мелочей покупал Клаус. Это была совсем не та жизнь, которую себе придумала Женя.
Однажды в кафе, заслышав русскую речь, она подсела за столик к паре русских немцев из Казахстана. Они эмигрировали в Германию, были беспечны и счастливы, работали в сфере услуг. Ребята были очень простые, но не скучные. Женя стала приглашать их домой, когда они были свободны, чтобы поболтать и попить кофе до возвращения Клауса. Они, со своей стороны, в свободное время приглашали Женю к себе в съемную маленькую квартирку. Их немецкий был чудовищный, французский они вообще не знали. Везде говорили на русском языке, как-то существовали. Незнание языка их совсем не смущало. Они рассказывали, что турки, которых полно во Франкфурте, ни слова не знают по-немецки и прекрасно там живут.
Клаусу не нравилось это знакомство, продукты в холодильнике стали заканчиваться к четвергу. Клаус стал вынимать из холодильника необходимые к завтраку продукты и те, что требовались для приготовления обеда, а все остальное закрывал на ключ и брал его до вечера с собой. На старой модели холодильника был замок. Женя ранее не видела подобных трюков. Она выразила свое несогласие к подобным отношениям. Клаус даже не собирался с ней спорить. Он только сказал, что так будет лучше для всех, и что он-то доподлинно это знает. Женя вытерпела, ее самооценка и так была уже ниже плинтуса.
В разгар следующих рождественских праздников Женя пригласила в гости свою подругу, самую легкую на подъем, Лену с мужем и детьми. Лена с семьей на несколько дней прилетела в Германию. Клаусу очень понравились Женины друзья, особенно ее муж — Максим. Они нашли с ним общий язык и с удовольствием общались. Сыновья Лены предпочитали осматривать многочисленные елки и рыночные площади во всех близлежащих городках. Ребята пробовали новые для себя угощения, наслаждались праздничной обстановкой. Клаус демонстрировал удивительную щедрость. Всех гостей угощал и дарил ребятам новогодние подарки, упакованные с потрясающим вкусом. Мальчишки играли со старшими детьми Клауса. А Женя и Лена наслаждались общением друг с другом. Говорили откровенно. Женя спрашивала про Максима, а Лена про Клауса, девушки, перекапывая внутри себя собственные обиды, прямо смотрели друг другу в глаза и понимали, что счастье в их семьях весьма относительно. Завидовать друг другу было не в чем. Внешне все было прекрасно, а как на самом деле… Обе рыдали и смеялись, вспоминали свои беспечные студенческие годы и свои сладкие грезы о будущем.
Дни с подругой пролетели незаметно.
Женя продолжала жить, как живется, не пытаясь что-то менять. Было и много светлых периодов в их жизни с Клаусом. Они продолжали путешествовать сами и с детьми. Они побывали в легендарных европейских городах- в Амстердаме, Брюсселе, Генте и Брюгге, в Баден-Бадене, которые так любили русские писатели, поэты и художники. О каждом из них Женя могла рассказывать часами. Она посещала соборы и музеи, Клаус предпочитал прогуливаться в парках. Наконец, они запланировали путешествие в Париж, где Женя мечтала встретиться со своей лучшей подругой Наташей, ее мужем Жан Пьером, а также со счастливой многодетной семьей, с Викой и Жилем. Женя начала созваниваться с девочками. Договорились встретиться в Париже, дома у Наташи.
И вот три подруги встретились. Жан Пьера почему-то дома не было, Клаус и Жиль смотрели друг на друга как отец и сын, пытались говорить, но беседа не очень клеилась. Клаус гулял по шикарной Наташиной квартире, в надежде найти какие-нибудь технические недостатки. Наташа заказала изысканную еду в ресторане, все время уходила от прямых вопросов. Вика, после рождения третьего сына, без конца говорила только о своих детях, что совсем не интересовало в тот момент ни Наташу, ни Женю. Женя делала вид, что безумно счастлива, но девочки были уверены в обратном. В итоге за столом, вместо обсуждения своих счастливых жизней девочки переключились на жизнь, не присутствовавшей с ними, Лены и ее нового мужа, Максима. Охали, ахали, судили , рядили, прятались за жизнь Лены. Вика все беседы переключала на то, как важно, чтобы детей было много в семье. Клаус и Жиль охотно поддерживали эти разговоры. Поговорили о родителях и о том, что происходит на Родине. Вечеринка была скучная, разговоры почти ни о чем. Куда-то подевались теплые доверительные отношения. Было ясно, что жизнь всех не только раскидала, но и изменила, и что теперь очень сложно так беззаветно любить друг друга, как раньше в студенческие годы. Теперь надо выстраивать свои жизни только самостоятельно. Девочки расцеловались, обнялись. Женя расплакалась, она так ждала этой встречи. Наташа прижалась к ее мокрой щеке и тихо сказала:
-Держись, дуреха, я же тебя предупреждала…
Через год Женя родила девочку Катрин, и они с Клаусом прилетели в Москву показать внучку родителям Жени.
Женя была счастлива оказаться дома. Она скучала по Москве. А в Москве вовсю уже шли глубинные процессы Перестройки. Родители Жени, увидев очаровательную внучку, Катеньку, как они ее называли, не могли нарадоваться. Они очень хорошо относились к Клаусу, им казалось, что, слава богу, хоть кому-то в их семье повезло, имея в виду Женю. Дом, машина, достаток – им никогда ничего подобного и не снилось.
Катенька, однако, несколько дней подряд капризничала, у нее болел животик, она без конца плакала. Женю она окончательно замучила, она из-за Катрин совсем не высыпалась. Ни бабушка, ни дедушка, ни укачивание на руках не помогало. Женя все время крутилась, чтобы успокоить ребенка.
Клаус вызвался посетить ближайший рынок, чтобы купить, как он говорил, к столу правильные продукты. И Женя и Клаус забыли, куда они вернулись. Клаус спросил на всякий случай у тещи, что надо купить, и побежал менять марки на рубли. Он, увидел какую-то молодую женщину, оглядывающуюся без конца у ближайшей сберкассы, подошел к ней, спросил, где можно поменять марки на рубли. Она предложила ему свои услуги, и Клаус согласился. Обмен валюты с рук был запрещен. Но Клаусу повезло, он поменял выгодно деньги, был очень этому рад и побежал на рынок. Купив все необходимые овощи и фрукты, он вернулся домой с авоськой, полной серых бумажных пакетов, и с гордостью стал вываливать их на стол. Он не ожидал, что свекла, морковь и картошка будут покрыты липкой серой землей. Клаус был недоволен, бурчал под нос себе что-то.
Раздался звонок в дверь. Женя только что встала, не прибранная и в халате, она побежала открывать дверь. На пороге стоял Дима. Нет, не Дима, а известный герой голливудского фильма! Боже, каким он был шикарным красавцем, разодетым с таким большим вкусом! Дима! Это был он! Голубой костюм тончайшей шерсти, белая сорочка с синим галстуком, модные ботинки, очки в золотой оправе, которые ему очень шли и дополняли его образ преуспевающего бизнесмена Нового Света. В руках у него был огромный букет красных роз. Он уже на пороге протянул растерявшейся Жене цветы, обнял ее и высказал, тысячу раз заученную и проговоренную самому себе, фразу :
— Женечка, родная! Как я мог столько времени жить без тебя! Я больше так не могу, я тебя безумно любил и люблю, никому тебя больше не отдам, и я прилетел за тобой!
Сцена была как в американском кино… Женина мама, замученная непрекращающимся криком Катрин, встала, как вкопанная, обратив свой пристальный взор на Диму, Женин папа, не понимающий, что происходит, не узнавший, столь изменившегося Диму, продолжал давать советы жене, как успокоить ребенка, Женя, потерявшая дар речи, действительно очарованная Димой, и, наконец, Клаус, продолжающий вываливать на стол свеклу, особенно грязную, картошку и пучки зелени, бурчащий себе под нос что-то на немецком. Отрезвил всех очередной вскрик Катрин, и немая сцена пришла в движение. Женина мама с ребенком на руках произнесла:
— Здравствуйте, Дима, проходите, у нас небольшой беспорядок, маленькая девочка что-то у нас капризничает. А ты, Женечка, поставь, пожалуйста, цветы в вазу. И попроси Клауса не вываливать овощи с землей на обеденный стол.
Дима тоже пришел в себя и посмотрел на Женю. Иллюзии развеялись.
— Женя, это твой ребенок? А это кто?
Женя, гордо вскинув голову, ответила.
— Это моя дочь Катрин, третий ребенок в семье, а это мой муж Клаус. Проходи, пожалуйста.
Дима столько раз представлял в тюрьме эту сцену встречи с Женей, но такого развития событий он не ожидал. Он резко отступил, опустил голову.
— Нет, Женечка, я, видимо, что-то не учел, никак не могу пройти, я только на одну минуту к тебе заскочил прямо с самолета, очень устал и теперь поеду к маме. Пока, увидимся как-нибудь.
Клаус решил, что какой-то друг семьи Жени приехал специально поздравить Женю с рождением ребенка, но, к сожалению, не смог остаться с ними на обед. И правильно, не до него.
Родители Жени, покачав головой, сказали, что все она сказала ему правильно, что поздновато он заявился, раньше надо было думать.
А Женя, под каким-то предлогом, выскочила на лестничную клетку, спустилась ниже на один этаж, села на ступеньки и зарыдала. Как оказалось, она любила Диму до сих пор. Как ей жить дальше с Клаусом и с этой грязной свеклой на столе…
А Клаус, взяв еще деньги, побежал их менять, чтобы купить теперь мясо и торт. Суетливая тетка стояла на своем месте, Клаус к ней подошел во второй раз и предложил поменять по тому же курсу еще несколько сотен марок. Как только он достал валюту, их вдвоем окружили какие-то люди в камуфляже и запихнули в машину. В машине у Клауса отобрали портмоне с оставшимися деньгами, выбили два передних зуба, сняли часы, золотую цепочку и кольцо, а потом, перед тем, как выбросить его из машины, ударили чем-то тяжелым по голове.
Люди, свидетели того, как Клауса выбросили из машины в центре города, вызвали скорую помощь. Его в ужасном состоянии доставили в первую попавшуюся городскую больницу. Там его на следующий день и обнаружила Женя. Он лежал в реанимации без сознания. В реанимацию Женю не пускали. Врачи сказали, что жить он будет, сотрясение мозга сильное, зрительный нерв пострадал, но мужик он крепкий, скоро выкарабкается, правда, работать вряд ли сможет.
Пока Клаус лежал в больнице, Женя, совершенно сбитая с толку Димиными речами, решила позвонить его маме, чтобы договориться о встрече с Димой. Он довольно холодно согласился на встречу с ней. Женя, бросив на маму Катрин, помчалась к Диме. Она была готова ради него на все, развестись с Клаусом, выйти за Диму замуж, сказала, несмотря на свою гордость, что она его по-прежнему любит. Дима во второй раз оттолкнул от себя Женю. Он не любил детей, тем более чужих, они его раздражали, Женя тоже раздражала его своим прошлым. Нет, этот багаж он не собирался брать с собой в новую жизнь.
Женя уехала домой к маме в полном недоумении и обиде, больше на себя. Ей было стыдно перед больным Клаусом, перед маленькой Катрин, перед Адель и Эриком. Надо продолжать жить, как получилось. Все наладится. Больше Женя с Димой не виделись. Она встретилась с Леной, только ей она могла доверить свои тайны. Лена обняла трясущуюся от рыданий, Женю, поцеловала ее и сказала:
-Димка – предатель, он и впредь будет сволочью, вот увидишь. А лучше и не видеть и не слышать его, сейчас самое главное — надо выхаживать Клауса ради Катрин и ради себя.
Через два месяца, когда Клаус вышел из больницы, он сказал, что больше его ноги не будет в бандитской Москве, что детей он своих никогда не пустит в Россию, и что при первой возможности они втроем должны немедленно вылететь во Франкфурт.
Дима так и не стал математиком, несколько раз он предавал своих партнеров по бизнесу, проворовывался на работе в новых компаниях, играл на биржах в США и Великобритании, был в какие-то периоды сказочно богат , а в какие-то нищ, несколько раз был женат, детей у него не было, позже он организовал огромную финансовую аферу в России, был разоблачен и десять лет скрывался от следствия в Таиланде.
Клаус болел долго. Работать по специальности он действительно больше не мог. Он сидел дома, во всем помогал Жене. Катрин он обожал, возился с ней, она была большим счастьем в его жизни. Старшие дети, Адель и Эрик, помогали тем, что хорошо учились, были послушными, дружили с Женей, любили Катрин и жалели отца.
Похоронив через пять Клауса, который так и не смог окончательно поправиться после тяжелого сотрясения мозга, Женя стала самостоятельно воспитывать Катрин в Германии.
В доме появилась собака и кошка, холодильник с замком был отправлен на металлолом. Женя привезла из Москвы гитару, которую ей подарила перед своим отъездом в Париж, Наташа, и заново стала учиться играть на ней. Старшие дети вели свою самостоятельную жизнь, часто навещали Катрин, Женю и ее родителей, которые теперь все вместе жили в доме Клауса. Когда все собирались вместе, Женя играла на гитаре и пела детям известные шлягеры на французском, немецком и русском языках.

Летчики, стюардессы и стюарды.

В компании Лены были не только однокурсницы, были и друзья друзей, сотрудники, соседи и коллеги.
На самом последнем этаже в подъезде ее дома поселилась веселая семейка, стюард и стюардесса международных авиалиний. Галка была родом из Одессы, родители ее развелись, отец остался на родине, а мать, продавец ювелирного магазина, с дочкой переехали в Москву. Галка,закончив курсы стюардесс, почти сразу оказалась на международных линиях. Ее будущий муж, Павлик, с внешностью голливудского актера, работал стюардом на тех же линиях, что и Галка. Оба услужливые, общительные, ловкие, шустрые, они немедленно познакомилась друг с другом.
Где-то в Карачи или в Сан-Паулу они переспали, сыграли свадьбу, воссоединились с Галкиной бабушкой-москвичкой и мамой в новой трехкомнатной квартире в центре Москвы.
Галка с Павликом знали всех и все в Москве. Как говорилось «у них было все везде схвачено». Они привозили заграничные шмотки, продавали их, жили вполне припеваючи. Через год у Галки умерла от рака мама. Бабушка из старых интеллигенток тихо переживала начало деменции.
Галка в тот год ушла с работы стюардессы и, как она говорила, -“села на кассу” в ювелирном магазине. Но и там долго не усидела, родила сына и ушла в декретный отпуск. А Павлик продолжал летать и привозить всякие заграничные невидали.
Как раз в этот период Галка на прогулке во дворе познакомилась с Леной, обе выгуливали своих сыновей.
Галка была открытым и исключительно щедрым человеком. Она сообразила, что у Лены не самый простой период в жизни, решила ее поддержать по-своему.
Рано утром, держа в одной руке годовалого сына Леху, в другой – огромный таз овощного салата, Галка спускалась к Лене, отдавала ей салат, приговаривая, что суп она сварит позже, чтобы Ленка не возилась с едой. Конечно эти дары были не ежедневными, но очень частыми. Галка готовила прекрасно, быстро, вкусно, как настоящая одесситка. Лена была ей очень благодарна, но чувствовала себя обязанной. Лена тоже предлагала Галке помощь. Галка ее принимала. Она любила собирать народ, особенно, когда Павлик возвращался из командировок и привозил экзотическую еду.
Почти каждую неделю вечерами на последнем этаже начиналась гульба, тогда-то Галка подсовывала Леху Лене на всю ночь. Это был кошмар, так как Леха орал, не спал не в своей кроватке, приходилось бежать к Галке, но там все гуляли, были на веселе, Лехой никто не хотел заниматься. Потом Павлик опять улетал на неделю, Галка мобилизовывалась и становилась образцовой матерью. Но выпить ей чуть-чуть за обедом винца или виски – было святым делом. Выпивала она немного, маленькою рюмочку, так как потом надо было садиться за руль автомобиля с Лехой, привязанным сзади в кресле, развозить шмотки по друзьям, потом по блату выкупать дефицитные продукты, потом докупать что-то на рынке, так как Лехе и Павлику всегда нужны были свежайшие овощи и фрукты.
В один из вечеров на Галкину вечеринку был приглашен Миша, сын известной адвокатессы, Изольды Викторовны,в прошлом очень хорошей знакомой покойной Галкиной матери.
К Лене тоже часто приходили подруги, ее дом был всегда открыт. Однажды проведать ее и детей пришла Света, ее сотрудница.
Галка, как всегда в таких случаях, прибежала к Лене, с Лехой на руках, с просьбой посидеть с ним. Леха уже скулил, предчувствуя, что мама его оставит у Лены на ночь. Лена начала в кои веки извиняться, что у нее тоже гости, что сегодня она занята, указывая на Свету. Но такие номера у Галки не проходили. Она тут же сообразила, как ей надо действовать.
— Девчонки! Пошли ко мне, ребята пока сами посидят, их трое, ничего с ними не будет, я сейчас им такое принесу, они вообще забудут обо всем. Собирайтесь, я сейчас за вами спущусь.
Галка посадила Леху на ковер, на котором мирно сидел и игрался Марик. Витеньке же было строго сказано не спускать с «мелких» глаз.
Галка стремглав выбежала и через пять минут прибежала с огромным пакетом из Макдональдс.
Для детей это было нечто невообразимое. В рестораны Макдональдс нельзя было достояться. Галка притащила им Кока Колу, Биг Маки, жаренную картошку в пакетиках и пирожки с вишней.
Мальчики Лены смотрели на все эти яства с большим удивлением и предвкушением. Витя согласился на таких условиях посмотреть за маленькими ребятами, в случае необходимости – звонить Галке и маме.
Так, через Галку и Лену познакомились Миша и Света.

Подмосковье. Закат.

Каким же красавцем был Мишка! Высокий стройный брюнет с горящими огромными черными глазами. Он скорее был похож на красивого грузина, чем на еврейского юношу. Миша закончил медицинский институт, потом была ординатура, потом опыт работы в ведущей стоматологической клинике. Он стал известным врачом в Москве. Миша был очень самостоятельным молодым человеком, так его воспитала его мама, тоже очень самостоятельный известный человек в Москве – юрист, заслуженный адвокат, специалист по уголовным делам. Мишин папа рано умер, мама одна воспитывала его с раннего детства. Он должен был вырасти независимым, принимать взвешенные ответственные решения. Он таким и стал. Семья была материально очень обеспеченной.
Мама Миши жила своей активной и насыщенной жизнью.Она получила прекрасную квартиру в центре Москвы в новом доме, посещала выставки, театральные премьеры, была завсегдатаем на концертах.
В такой большой стране, как СССР, хватало криминальных уголовных дел. Мама, Изольда Викторовна, была не просто востребованным юристом, адвокатом, она была нарасхват среди известных дельцов, артистов, которые сами или их дети вляпывались в сложные схемы по выводу денег из государственной мошны к себе в карман. Она умудрялась вытаскивать гиблые для подсудимых дела, при этом она никогда не нарушала закон. Она знала и умела применять все возможные законные исключения. Были и просто кражи, убийства, наркомания. В среде советских махинаторов она была на особом счету. Ей они очень доверяли и пытались дружить на всякий случай.
Рядом в соседнем подъезде в такой же квартире, но отдельно, жил Миша. Он пользовался необыкновенным успехом у девушек. Жениться он не торопился, не хотел себя связывать какими бы то ни было узами. Все у них с мамой было хорошо, успешно, жаловаться было не на что, бежать куда-то не было никакого смысла. С деньгами, казалось, везде жить хорошо.
Света тоже была необыкновенной красавицей, такие бывают только родом из Самары, как следствие древнего пересечения дорог с юга на север, с запада на восток в России.
Блондинка с лучезарными раскосыми глазами, белоснежная кожа, тонкая талия и пышная грудь. Светочка не была высокого роста, но ее горделивая осанка делала ее высокой во всех смыслах.
Ее папу направили из Самары работать в Министерство в Москву. Света закончила московский институт иностранных языков, педагогический факультет. Изучала французский и китайский языки. Она была любимой дочкой отраслевого замминистра, известного своими жесткими принципиальными решениями, и дочкой амбициозной жены замминистра, которая работала в отраслевом и информационном институте начальником большого отдела. Светочку родители держали возле себя, то есть, ей предстояло работать в институте, где работала ее мама. Должность у Светы была – начальник переводческого отдела. Общественная нагрузка – секретарь комсомольской организации. Как раз там, в этом институте, в тот период работала и Лена. Институт этот был удивительным, являясь прибежищем всех изгоев общества и министерских жен, которые только там числились, но практически не работали. Директором института был очень симпатичный субтильный еврей, который брал на себя безумное количество рисков, но при этом, он прикрывал своим тщедушным телом тысячу изгоев и полсотни ртов министерских бездельников. Его сотрудники в высшей степени талантливо писали все программные доклады для министров и их заместителей. Составляли статистические справочники и прочую формальную информацию, которая должна была устроить министерских бонз и Правительство СССР. В институте работали за копейки несчастные евреи, которых не брали никуда на работу, отказники, те, кого не выпускали за границу и прочие неформалы, которых приютил к себе отважный директор, прекрасно понимающий на своей шкуре, каково это, когда не на что содержать семью квалифицированному безработному инженеру, технологу или экономисту по причине пятого пункта в паспорте. Но зато жизнь в институте была очень интересной, так как интересными было большинство его сотрудников. Вот уж с кем можно было поговорить обо всем, о литературе, о кино, о театрах, о любви.
Жила Светина семья,как и положено было семье замминистра,в ведомственном доме, в двухсотметровой квартире в самом центре Москвы. В семье была трагедия, старшая сестра Светы родилась с синдромом Дауна, от нее не отказались родители и ее никуда они не отдали, девушка жила в семье, но почти не выходила из дома. Вечером, после совещаний, Светин отец, честолюбивый чиновник, чтобы не видеть больного ребенка, просил жену увести ее в свою комнату, а сам садился за стол в гостиной, где прислуга накрывала ужин. Он выпивал стакан ледяной водки за ужин. Потом настроение его улучшалось, он хотел общения со всеми женщинами, в том числе, и со старшей дочерью. Мама Светы Вероника Сергеевна даже дома оставалась женой чиновника. Она руководила всем и всеми дома, давала бесконечные указания и советы. Света тяготилась этой обстановкой, она противилась этому диктату. Она удалялась с сестрой в свою комнату, включала телевизор и начинала шить или вязать. Вязала Светочка прекрасно, строго следя за последними моделями в журнале Burda moden. Шерстяные или другие нитки привозили маме со всего света друзья и знакомые. Это были лучшие подарки для Светы.
И вот, после знакомства у Галки, Миша поехал провожать Свету домой. С тех пор они почти не расставались. Пара была превосходной. Все друзья любовались ими, их так любили, что даже никто им никогда не завидовал. Миша приоткрыл для Светы целый мир. Имея большие связи, он доставал билеты на все театральные премьеры, они посещали выставки и кинофестивали. Миша брал Свету на встречи с известными поэтами и артистами. Света, маленькая куколка, которая по своему росту едва доставала Мише до плеча, задирала свою очаровательную головку и смотрела на него, как на божество. Родители Светы ревновали ее безумно, она практически упорхнула из дома, почувствовала свободу, свою женскую силу и Мишину защиту. Света расцвела.Причиной тому была ее безумная любовь к Мише.
Все в нашей стране хорошо, пока ты жив, здоров и богат. Трагедии начинаются как всегда внезапно.
Изольда Викторовна вела уголовное дело одного молодого человека, Руслана. Он сел на пятнадцать лет в колонию строгого режима за распространение наркотиков. Его мать, знаменитость, актриса, уроженка Северного Кавказа, каждый месяц посещала его в колонии в Тверской области. Она приезжала к нему, предварительно останавливаясь в гостинице в Москве. Каждый раз ее целью было и посещение адвоката сына, Изольды. Мать хлопотала об условно-досрочном освобождении сына. Сын был красавцем, но с врожденной неустойчивой психикой. Его мать везла и везла бесконечные заключения врачей, лекарства, щедрые фруктовые дары Изольде. Она умоляла Изольду как-то повлиять на судебное решение и попытаться сократить срок пребывания в колонии. Изольда, как мать, ей сочувствовала. Мать Руслана была из известного тейпа, образованная и талантливая женщина. Они сдружились с Изольдой. Через пару лет, нарушив все возможные нормы и правила юриспруденции, Изольда пригласила актрису к себе домой. С тех пор актриса останавливалась у Изольды по дороге в колонию к сыну в Тверскую область. Когда Изольда была в отъезде, актриса останавливалась у Миши дома. Миши часто не было дома, дело его было молодое, он не возражал маме. Ему было все равно.
Изольда сделала все возможное и невозможное. Руслану, сыну актрисы, сократили срок до пяти лет, и могли выпустить на свободу в любой момент. Изольда позвонила актрисе и сообщила ей радостную новость. Актриса безумно обрадовалась, на словах очень благодарила Изольду, потом извинилась и предупредила, что именно в этом текущем месяце начинаются гастроли ее театра в Ленинграде, где она обязательно, как прима, должна быть. Но расстояние до колонии от Москвы и от Ленинграда одинаковое, она отпросится у руководителя театра на пару дней, заранее попросит подготовить ей замену. Тогда она точно успеет встретить Руслана и вместе с ним вернуться домой. Главное, чтобы он вышел, главное, чтобы Изольда смогла до нее вовремя дозвониться.
Изольда Викторовна была очень занятым человеком, но пообещала всячески помочь подруге. Руслана выпустили из тюрьмы в момент, когда его мать ехала в поезде на гастроли в Ленинград. Тогда парень позвонил Изольде, к тому времени, они уже хорошо знали друг друга, попросил ее принять его где-нибудь, одолжить немного денег, и он сам доберется до дома. А, когда мама приедет с гастролей, так она сразу же переведет Изольде Викторовне деньги почтовым переводом.
Изольда Викторовна, потеряв всякую бдительность, пригласила парня к себе домой, чтобы он принял душ, переоделся в Мишину одежду, поел, взял немного денег на дорогу, созвонился с матерью и вошел в новую жизнь с уверенностью в завтрашнем дне. Так они обсуждали его выход из колонии с матерью, когда он был еще там. Изольда не хотела встречаться с ним на улице, тем более на работе.
Руслан появился на пороге квартиры Изольды не один, с каким-то угрюмым другом. Это смутило Изольду. Она пригласила их войти, но планы ее изменились, она решила дать Руслану деньги и отпустить его восвояси. Она не любила чужих людей у себя дома.
— Руслан! Я сейчас вынесу тебе деньги на дорогу. Подождите меня в прихожей.
Изольда вынесла ему стопятьдесят рублей. По тем временам очень большие деньги.
— И это все, больше нам ничего не полагается? Мать каждый месяц тебе корзины фруктов притаскивала, наверняка и бабки были, кровопийца!
Руслана как будто бы подменили, такое впечатление, что он произносил чужой выученный текст.
Он вел себя нагло, весь дергался, голос его дрожал. Говорил он с явным издевательством.
Изольда растерялась, но, вспомнив о его заболевании, строгим голосом ответила.
— А ну, убирайся от сюда немедленно, вон пошел, свинья неблагодарная!
Она направилась к двери, но навстречу к ней двинулся угрюмый друг Руслана. Он одним ударом сбил Изольду с ног, вторым – оглушил и лишил ее сознания.
Руслан, явно пребывая в заторможенном состоянии, заткнул на всякий случай рот Изольды шарфом, который висел на крючке вешалки в коридоре. На том же крючке висели ключи от квартиры, с биркой – квартира Миши № 65. Руслан их заметил.
Руслан с другом немедленно начали искать деньги в квартире, по многочисленным рассказам уголовников в колонии, они знали, где обычно их прячут. Они лихо перевернули все картины в комнатах, отодвинули книжные шкафы, диван и пианино, нигде не было следов встроенного сейфа. Наконец, уже почти отчаявшись, они уставились на портрет Изольды в коридоре, выполненный известным советским художником. С портрета на них смотрела молодая улыбающаяся девушка. Сорвав его, они увидели встроенный в стене сейф. Друг Руслана попытался его открыть. Он был, видимо, специалист в этом деле. Но сейф не открывался. Оба побежали к лежащей без сознания, Изольде. Они пытались привести ее в чувства. Вытащили изо рта шарф. Били по щекам, поливали холодной водой. Наконец, она пришла в себя.
Как могла Изольда, всю жизнь вращающаяся среди воров, спекулянтов, убийц, насильников и наркоманов, оказаться в такой ситуации?
— Давай, сука, быстро, вспоминай код от сейфа!
Еле живая, Изольда произнесла:
— Ничего я вам не скажу, пошли вон отсюда, сейчас сюда придет мой сын с другом, вы сядете в колонию до конца вашей паршивой жизни!
— Мочи эту дуру, ломай ей руки. Чего стоишь как чурбан!,- Угрюмый криком оказывал давление на Руслана.
Руслан начал приходить в себя, казалось, что пелена сходит с его перенастроенного кем-то рассудка.
Изольда предприняла последнюю попытку. Еле дыша, она ему прошептала:
— Руслан! Мальчик! Ты же любишь свою маму, она так тебя ждала. Ты понимаешь, что вас опять посадят,и, что твоя мать будет страдать до конца своей жизни, ты, что, этого хочешь?
— Не слушай эту суку, ей конец, она все равно теперь тебя посадит, бей ее, берем бабки, и мы на свободе, дозу тебе сразу же куплю. Чего стоишь, как лох, ломай ее!
Руслан смотрел на Изольду стеклянными глазами, потом резко вздохнул, прыгнул на нее, схватил ее руку и сломал ее.
Изольда вскрикнула и снова потеряла сознание. Оба бандита попытались опять привести Изольду в чувство, чтобы она, окончательно испугавшись, сказала им код от сейфа. Но она не приходила в себя.
Угрюмый в бешенстве побежал на кухню, достал нож и стал ковырять им в стене. Сейф надежно был встроен. Вытащить его было невозможно. Тогда он достал металлический топорик для отбивания мяса и стал бить им по сейфу. Шум стоял страшный. Угрюмый сопровождал удары громким рыком, похожим на рык профессионального мясника, разделывающего топором туши коров. Он так сильно бил, что передняя стенка сейфа прогнулась, тогда Угрюмый вставил топор в расщелину, и сейф неожиданно открылся. Он был почти пуст. Два золотых кольца, золотые цепочки, серьги и пятьсот рублей.
Изольда накануне перенесла все свои деньги на хранение своему другу, заведующему сберкассой, под его ответственность. Она не хотела, чтобы деньги были дома. К ней каждую среду приходили работники из службы быта ее дома убирать квартиру, мало ли что…
Угрюмый нервничал. Денег мало, золото опасно продавать, какое-то особенное, слишком желтое.
— Бежим, нашумели здесь, все, хватит, бросай ее.
Руслан склонил свою голову над Изольдой.
— Она еще дышит.
— Сейчас не будет.
Угрюмый вернулся к сейфу, взял, валяющийся на полу, топорик и ударил Изольду со всей силой по голове.
— Все, бежим, уже не дышит. А то, действительно, сынок явится. Внезапно он повернулся к вешалке.
— Ой! Вон, смотри, не его ли ключи висят здесь на крючке? И номер квартиры есть. Вот точно, я теперь допер, сука эта , все деньги, наверняка, у него дома держит. Ага! Пойдем теперь к сынку в гости. Ты же говорил, что он в соседнем подъезде живет.
Руслан, как зомби, на ватных ногах, последовал за Угрюмым в соседний подъезд. Они прислушались, никого, казалось, в квартире не было. Они тихо открыли дверь и зашли оба, так же тихо ее закрыв.
А у Миши была вторая смена. Он был в ванной, принимал душ, собирался на работу. Бандиты, услышав шум воды, сообразили, что он в ванной. Руслан встал на стреме. Угрюмый стал осматривать квартиру. Квартира была современной, минимум мебели, белые стены, светлый угловой диван, постеры на стенах, в спальне кровать, еще не застеленная, на кухне, на столе тарелка с бутербродом, чашка свежего чая.
Угрюмый откусил бутерброд, запил чаем, вернулся к Руслану.
— Давай его попугаем, пару пальцев сломаем, сам скажет, где тайник. Я все осмотрел, обыскал, но ничего пока не нашел.
Руслан молча кивнул головой. Сына Изольды он в глаза не видел, на душе его от этого было спокойнее. Миша вышел в трусах из ванной, перед ним стояли два незнакомых человека.
— Ребята, вы кто такие, как ко мне попали, дверь была что-ли открыта? Проверяете сантехнику? У меня все в порядке, пойдемте я вас провожу, а то я на работу опаздываю.
Угрюмый молчал, растерялся при виде полуголого высокого красавца. Руслан тоже захотел уйти, но Угрюмый толкнул его. Руслан сразу же расправил плечи и нагло направил в сторону Миши кулак.
— Мать твоя сказала нам, что бабки свои хранит у тебя в тайнике, давай показывай, где он, пока по-хорошему.
Миша догадался, что что-то здесь не так, что это воры, непонятно, причем здесь была его мама.
— Мужики, у меня нет никаких денег, кроме тех, что в кошельке, могу отдать их вам — все будут ваши. Берите и уходите. Я ничего не видел, ничего не слышал, ничего никому не скажу.
Тут вступил Угрюмый. В руках он держал нож. Миша узнал нож, это был нож для мяса.
— Ты, что нас, гад, за идиотов держишь? Сейчас будем тебя шинковать, суку. Показывай, где тайник.
— Да нет никакого у меня тайника.
Миша понял, что надо отбиваться, но он, мирный человек, не умел хорошо этого делать. Он попытался оказать сопротивление, но Угрюмый с Русланом вдвоем оказались более ловкими и сильными. Они повалили его на живот, один схватил его за голову, закрыв рот, другой держал руки. Миша бил ногами, кусал руки, но силы были неравными. Бандиты стали с особой силой бить его головой о кафельный пол, до тех по, пока Миша не потерял сознание, темная лужа крови растеклась по полу, садисты отступили, чтобы не испачкаться в крови. Миша не пришел в сознание, видимо Изольда с того света за него успела помолиться, он умер сразу.
Угрюмый не унимался.
— Я знаю, где эти гады могут прятать тайник. Под паркетом в комнатах, частый прием. Пошли, вскрывать будем, этому красавчику уже все равно.
Они начали поднимать ножами весь паркет. Ничего не было в двух комнатах, оставался один Мишин кабинет. Там надо было еще и письменный тяжеленный стол отодвигать. Руслану стало плохо, он побледнел и грохнулся на пол, у него начался эпилептический припадок. Угрюмый присел отдохнуть. На подельника рассчитывать было нечего.
— Сейчас оттрясется, убью его на хрен. Свое дело сделал,- думал он.
Бдительный сосед с нижнего этажа заподозрил неладное сразу. Миша был очень спокойным парнем, да и ремонт в квартире был завершен всего пару лет назад. Он вызвал милицию. Там, у Миши дома, бандитов задержали с поличным.
Руслан сразу же во всем признался, обвинил во всех грехах сокамерника Угрюмого. Мать Руслана, актриса, узнав о происшедшем, не смогла найти в себе сил увидеться с сыном –убийцей, повесилась у себя дома. Руслан без денег и лекарств продержался в тюрьме три месяца. А Угрюмого убили через три недели после заключения неизвестно какие-то заключенные, по слухам уроженцы Северного Кавказа.
Похороны Изольды и Миши, организованные коллегами Изольды, прошли тихо. В закрытых гробах на Востряковском кладбище.
Света узнала о случившемся лишь через неделю. Миша не отвечал на ее звонки дома, она поехала к нему на работу, и узнала страшную новость. Лена узнала о трагедии от Галки. Галка организовала поминки по Мише и Изольде на девятый день для всех друзей, кто знал Мишу. Пришли Галкины друзья, Лена, Света, и, навещавший в этот день сына Марика, бывший муж Лены, Максим. Девчонки плакали, особенно Света, она очень любила Мишу.
После поминок Лена попросила Максима отвести Свету домой.

8. Света и Максим. Середина 90-х.

Девушка у окна.

Света очень долго не могла прийти в себя. Она рыдала, вспоминая Мишу. Горе в те годы преследовало ее семью. Через несколько месяцев ушла из жизни ее старшая сестра, а еще через месяц ее отец. Они с мамой остались вдвоем в огромной квартире, уже без прислуги. Вероника Сергеевна продолжала диктовать Свете правила жизни. Света накапливала внутренний протест.
Как-то осенью на выходные должен был состояться выезд сотрудников института, где работала и была по-прежнему молодежным лидером, Света, в подмосковный пансионат на очередное агитационное совещание. Там, в этом пансионате, помимо короткой конференции, были запланированы экскурсии в местный музей, вечерний костер и танцы для молодежи. Для тех, кто хотел собирать грибы, тоже было предусмотрено время. Короче, предстояло два дня отдыха для узкого круга лидеров молодежи института.
В пансионате Света встретила Максима, который с другом приехал просто провести выходные. Это было стечение обстоятельств. Максим сидел за соседним со Светой столом, позже подошел к ней и предложил пойти вечером прогуляться по осенней аллее в лесу. Света согласилась.
Она была одинока, открыта для новых встреч, Максим был разведен и тоже одинок. После конференции, они вышли из пансионата и пошли по осенней лесной аллее. Запах свежей, еще не жухлой листвы, краски осени, от желтого до охристого цвета, опьянили обоих. Ребята болтали, Лену с детьми и Мишу не вспоминали, не хотели себя чувствовать неловко. Света собрала букет из желтых кленовых листьев, а Максим нашел прямо у обочины дороги молоденький подосиновик, преподнес его Свете. Видимо так было суждено, вечером они вместе танцевали, на следующий день, купались в бассейне, а потом поехали вместе в Москву. Они нравились друг другу, стали вместе жить у Светы дома. Вероника Сергеевна была переполнена гордостью, что ее Света, дочь замминистра встречается с сыном генерала:
-Они, конечно, пара. Не то, что был этот врач-еврей, хотя он очень Свету любил, жаль его, конечно, несчастного.
И, действительно, все поначалу шло очень хорошо. Максим, успешный бизнесмен, многократно выезжал в Китай. Светочка, тоже маленький начальник, вечерами помогала ему с переводами с редкого китайского на русский язык, вязала свитера и шарфики, готовила вкусные ужины, сервировала стол к его приходу, зажигала свечи, наливала в бокалы вино. Они садились вдвоем за стол, пили вино, ужинали и долго разговаривали. Светочка часто просила Макса рассказать о том, что у него происходит на работе. Он подробно рассказывал, и ему казалось, что тогда, никого лучше Светы у него нет и не будет.
Вероника Сергеевна и Света ожидали, когда же, наконец, он сделает Свете официальное предложение выйти за него замуж. Время шло, Максим никак не мог принять решение – жениться на Свете. Все происходило наоборот, чем ближе они становились, тем больше Светина безграничная преданность, услужливость, ее вечное вязание под тупой телевизор, стук ее спиц, иногда длительная молчание, задумчивость, предсказуемость ее поведения, все это вместе начинало сильно раздражать его. Он не умел ценить тихое домашнее счастье.
Вскоре у него появилась любовница на десять лет его моложе. Максим совсем не терялся, он был в постоянном поиске, он выбирал. С молодой сотрудницей он чувствовал себя юным и свободным от каких-либо обязательств. Со Светой он тоже не рвал отношений. Он стал появляться у нее дома не каждый день а пару раз в неделю, ссылаясь на занятость. Его назначили директором компании, дела его шли в гору, ему надо было брать на себя ответственность за весь разросшийся коллектив. Он никак не хотел себя обременять узами брака. Ему нравился ритм его беспокойной жизни.
Максим полетел в Пекин на год разрабатывать проект совместного предприятия. Светочка осталась одна в Москве. Очень скоро она обнаружила, что она в положении.
И мама и Света безумно обрадовались этой новости и позвонили Максиму в Пекин. Обе были уверены, что он немедленно объявит всем о предстоящей свадьбе. Но Максим первым сообщил им, что у него все отлично, и что обе они очень за него обрадуются, когда узнают, что у него появилась невеста, китаянка.
Ни мама, ни Света не сообщили ему о беременности. Обе были очень гордыми женщинами. Они были в шоке. Обе были уверены, что Максим для них близкий и родной человек.Как же так ? Как же они обе так ошиблись… Максим-то –подлец!
Вероника Сергеевна сказала Свете, что ребенкаследует оставить, что вдвоем они прекрасно с ним справятся.
Время шло, Вероника Сергеевна ушла на пенсию. Денежные сбережения отца подходили к концу. Женщины готовилась к появлению внука. Света замкнулась в себе, никого не хотела видеть, ни перед кем не хотела отчитываться. Чувствовала она себя плохо, кривых взглядов на работе не выносила. В какой-то момент, она решила уйти из института.
Света родила сына, очень похожего на Максима. Обе женщины закрутились вокруг бесконечных рутинных забот, связанных с малышом. Света привела себя в порядок после родов, она решила сообщить о рождении сына родителям Максима. Она набралась мужества и пошла одна к ним домой. А Максим жил в Китае, так и не разу не позвонив Свете. Света этого не понимала, во всем себя винила. Что не так она делала?
Свету встретила мать Максима, пригласила в гостиную. Вышел из своей комнаты отец Максима и сел рядом со Светой. Света набрала воздух в легкие и начала.
— Я очень рада с вами познакомиться. Меня зовут Светланой. Уверена, что вы много обо мне слышали, пока Максим жил у нас дома. Теперь мы с мамой воспитываем сына, как две капли воды похожего на Максима. Увы, как вы знаете, он собрался жениться на другой женщине, китаянке.
Мать Максима широко улыбнулась, раскрыла рот, но в этот же момент багровая голова генерала приблизилась к Светиному лицу и проскрипела:
— Слушай, девушка! Как там тебя зовут, Светлана? Мой сын Максим живет как хочет, мы его знать не хотим, он уже прижил себе одного сына, жиденка, теперь, еще один что-ли будет претендентом на нашу квартиру? Нет уж, милая, иди себе с богом, коль в жизни совсем не разбираешься и спишь с кем попало. Мы про тебя ничего не слыхали. А китаезу эту мы тоже с матерью на порог не пустим, нам только в добавок желтолицых и узкоглазых в квартире не хватало. Иди с богом, я не выношу чужих детей и денег тебе тоже не дам. Прощай, милая.
Генерал встал и ушел. Мать Максима хотела , видимо, извиниться и спросить у Светы, какое имя дали ребенку, но Света с глазами, полными слез, выскочила из их квартиры.
Она шла и рыдала навзрыд. За что ей так в жизни досталось? Любимого Мишу зверски убили, любимый Максим – подлец. Мама не понимает, что ей на старости лет придется все время сидеть с ребенком, а Свете самой придется пойти преподавать иностранный язык в школу за копейки. Придется осваивать новую профессию педагога.
Через год Света устроилась по большому маминому блату преподавателем французского языка в специальную школу с французским уклоном. Она подружилась в школе с учителем физкультуры, они вместе после уроков шли в ближайшее кафе, заказывали пиво с сосисками, выплескивали друг другу душу. Физрук вскоре уволился, а Света продолжала тихо пить вино дома одна, по бокальчику с яблочком.
Однажды позвонил Максим. На китаянке он так и не женился, решил навестить Свету. Света навела дома порядок, на последние деньги купила вина, фруктов, как прежде накрыла стол, зажгла свечи и стала ждать Максима.
Максим пришел, как ни бывало, принес букет цветов. Свету он узнал с трудом. Ее одутловатое белое лицо потеряло былую привлекательность, глаза опухли, некогда голубые, сейчас они были совсем серыми. Косметика только подчеркивала все эти изменения.
— Светик! Что с тобой? Ты болела? Ты на меня не обижайся, жизнь такая непростая штука, я так закрутился там в Китае, чуть было не женился на китаянке, такая подстава была, не поверишь! Потом тебе как-нибудь расскажу.
Ну ты-то как, как мама?
Вероника Сергеевна в этот момент вывела мальчика, копию Максима, по имени Алеша.
Максим посмотрел равнодушно на ребенка и спросил у Светы:
— А ты, что, замуж вышла и родила сына?
Света немедленно поняла бесперспективность ситуации, но тем не менее, решила сказать Максиму всю правду.
— Максим! Замуж я не вышла. Я до сих пор тебя люблю. Это твой сын, Алексей. Мы с мамой сразу же решили позвонить тебе в Пекин, чтобы сообщить новость, но ты нас опередил, сказав, что ты собираешься жениться на китаянке. Вдруг, всего-то тогда два месяца прошло, как мы расстались… Значит, ты меня совсем не любил… Мы с мамой тогда ничего тебе не сказали. А потом, твой отец, отчитал меня и практически выгнал из дома. Мы решили с мамой, что этот ребенок только наш, вот и все…
Максим был ошарашен новостью. Со своими родителями он не общался. Ничего о сыне не знал. Он посмотрел на мальчика, он был худеньким, маленьким с жиденькими беленькими волосиками. На нем был связанный Светой свитер в полоску. Мальчик был чужим, он хмуро смотрел исподлобья на Максима, губы его дрожали, казалось, что он вот-вот заплачет. За все время их общения Вероника Сергеевна никогда не вмешивалась в их отношения, но тут она не удержалась:
— Если честно, Максим, я от вас не ожидала такого поворота, мне казалось, что вы мою Свету очень любите и цените. Я даже не знаю тогда, что это у вас ней было? Роман или увлечение? Ну ладно… Но вы же сейчас понимаете, как нам материально трудно. Ребенку обязательно надо дать фамилию и усыновить. Это будет по-мужски и по-человечески. Если ваше увлечение прошло, то мы, естественно, не навязываемся. Светочка работает преподавателем, немного, но зарабатывает, еще подрабатывает репетиторством. Я получаю пенсию, но вы же знаете, что сейчас в стране твориться что-то ненормальное. Все, что мы зарабатываем – это же копейки! Как жить? Я думаю только о будущем ребенка.
Максим стоял как столб и не знал, что делать. Возможно ребенок его, даже скорее всего – его.
Надо помочь им:
-Хорошо, я сделаю все, что возможно. Я ведь ничего не знал, Вероника Сергеевна. Два с лишним года ничего не знал. Я не хотел вас беспокоить. Я очень сильно обидел Свету, тем, что не женился на ней. Я не был тогда готов. Сам не знаю почему. Пусть Алексей носит мою фамилию. Я согласен соблюсти все формальности.
— Максим! Это очень хорошо. Ну, проходите, садитесь. Света приготовила для вас ужин. Я с Лешенькой пойду спать.
— Спасибо большое, спокойной ночи, а мы со Светочкой, как раньше, поболтаем.
Разговор был формальным, Максим не мог смотреть на изменившуюся Свету. Полумрак и горящие свечи только подчеркивали лицо выпивающей женщины. Света нервничала, пыталась казаться беспечной, веселой, но на самом деле ей было просто тошно и обидно за себя и за Алексея. После двух бокалов вина ей стало совсем плохо, начался приступ тахикардии.
Мать в это время уже спала, а Максим вызвал Скорую помощь. Скорая помощь приехала через сорок минут. Врач сделал Свете укол, осудил за выпитое. Света прилегла на диван и заснула. Врач выписал рецепт, заставил Максима расписаться в каких-то бумагах и строго объявил:
-Ей нельзя пить совсем, алкоголь ее убьет, мы уже здесь были и не раз. У этой женщины плохая наследственность. Больное сердце, страшные отеки. Ее знаменитый отец умер от сердечного приступа сразу после того, как выпил стакан водки. Я лично был тогда в дежурной бригаде. Мы даже не успели его отвезти в ЦКБ.
Максим внимательно слушал врача.
-Хорошо, мы учтем все ваши рекомендации. А, может быть, ей в больницу надо? Или в санаторий?
-Молодой человек! Вы как будто с луны свалились, какие сейчас санатории. Все, мы поехали, у нас еще много вызовов.
Максим сидел рядом со спящей Светой. Он уже отравил жизнь двум прекрасным женщинам, оставив им по сыну. Что он за человек такой? Дерьмо он, подлец, а не человек!!!
Максим усыновил Алексея, дал ему свою фамилию, переводил ежемесячно деньги, но он не хотел видеть ни Свету, ни ее мать, ни ребенка. Не хотел и все!
Мама Светы попросила Максима переводить деньги ей, они с Алешей жили на эти деньги и на ее пенсию. Света продолжала работать и выпивать. Денег ей не хватало, ученики ее любили, но их родители не хотели видеть пьющую преподавательницу, устойчиво пахнущую алкоголем.
Света брала в долг деньги у всех подряд, наступал момент, что отдавать ей было уже нечем, она тащила из дома все, что не бросалось маме в глаза. Продавала за копейки. Один раз в полном отчаянии пришла к Лене и к Галке. В сумке у нее были два шерстяных мужских свитера неопределенного размера. Связанны они были явно в пьяном виде. И Лена и Галка уже знали, что Света выпивает, Вероника Сергеевна всех подруг предупредила по телефону, чтобы Свете не давать ни копейки. Лена и Галка не смогли ей отказать, дали немного денег, но просили Свету, ради бога, не пить. Потом девчонки узнали, что Свету Максим устроил все-таки в санаторий, подлечиться. Она вернулась веселая, похорошевшая с верой в будущее. Но через месяц она стояла на пороге у Лены опять с каким-то свитером и протянутой рукой. Света, гордая Света, просто погибала, сломленная жизнью и алкоголем. Лена опять не смогла ей отказать. А еще через пару недель Света умерла от сердечного приступа. После похорон и поминок Вероника Сергеевна, измученная, исстрадавшаяся женщина, глубоко вздохнула, расправила плечи, взяла за руку единственного близкого ей маленького человека Алексея, понимая что растить и воспитывать мальчика теперь только ее ответственность.

Пляж в Одессе в 80-е.

Галка продолжала воспитывать Леху почти одна. На ее руках была совершенно больная бабка, почти обезумевшая, но при этом на ногах. Бабушка хотела ходить на концерты и на выставки, которые были в соседней комнате, она надевала на себя зимнее пальто, перчатки. Усаживалась у телевизора. Галка включала ей какую-либо музыкальную или развлекательную программу, она ее слушала, громко хлопала в ладоши. В антракте, Галка ее кормила на кухне обедом. Вечерами бабушка ожидала гусаров. Она снимала пальто, окутывала себя шалью и дремала в ожидании поклонников. Галка вообще-то бабушку любила, но иногда готова была ее убить, особенно по ночам, когда она вскакивала и требовала шампанского и вина в постель. Таблетки не помогали, а сердце работало у бабушки как отлаженный смазанный мотор.
Прошло несколько лет, и начали постепенно сгущаться тучи и над Галкиными друзьями. Каждый день до нее доходили ужасные новости. То кого-то из знакомых посадили, то кого-то убили или даже взорвали. То кто-то проигрался и застрелился. То кого-то избили. Вокруг Галки торговый народ стал рассасываться, все пытались эмигрировать куда угодно, проще всего было уехать в Израиль. Многие счастливчики с деньгами оседали в Вене, некоторые вырывались в США.Галка и Павлик, повидав, что называется в командировках одним глазом весь мир, знали как живут люди за рубежом. Но они не были евреями, и, значит у них никаких шансов не было уехать через Израиль, ни в Италию, ни в Австрию, тем более в США. А деньги у них были. И оставаться в СССР с деньгами стало для них опасно и не интересно.
Очередное лето Галка с Лехой проводили в родной Одессе у отца. Там-то Галка и познакомилась с семейством Пулькинд. Арик Пулькинд , двадцатилетний «подросток» увидел Галку на пляже Отрада. Она с Лехой сидела на простыне, в метре от моря и вталкивала в Леху котлеты. Арик уставился на Галкину грудь пятого размера и прилип к песку. Ему казалось, что он спрятался за солнцезащитными очками, и его никто не видит. Галка увидела худосочного мальчишку, застывшего как статуя в песке, и пригласила его присесть к себе на простыню. Арик присел, не отводя взгляда от Галкиной груди. Галка, довольная собой, немедленно обратилась к Арику.
— Так, все, успокоился… смотри сюда! Котлету с малосольным огурцом хочешь?
— Нет. Я только что мороженое съел.
— И что? Мороженое уже было, а котлета – вот она. Галка взяла и положила холодную котлету себе на грудь.
— Ты – смелый мальчик, бери котлету. А огурчик лежит между…
Арик чуть не тронулся мозгами от такого предложения, схватил с Галкиной груди потной рукой котлету и стал ее откусывать.
— Але, малец! Ты про огурчик забыл. Так не вкусно!
Арик потянулся за огурцом, но Галка схватила его за руку, сняла другой рукой очки.
— Ты, чего, пацан, правда что-ли подумал, что я малосольные огурцы в сиськах прячу?
Арик смутился, его смуглые щеки покраснели. Он был хорошеньким-прехорошеньким одесским еврейским мальчиком на 15 лет моложе Галки.
Леха, услыхав про мороженное, тут же стал требовать его у матери. Галка ничего не жалела для сына.
— Мелкий! Вот тебе деньги, купи себе мороженое! Видишь, Леха, тетка стоит на горке и торгует мороженным, так вот, одна нога здесь, другая там, чтобы я тебя не искала.
Леха рванул за мороженым, забыв надеть тапки, раскаленный песок жег ему пятки, но мороженое было важнее.
Вдогонку Галка закричала:
— Вот ты, гад, Леха, опять мои спички прихватил.
— Он же маленький, зачем ему спички?- полюбопытствовал Арик.
— Так он научился у кого-то во дворе на спинах спящих мужиков выкладывать спичками матерное слово из трех букв. Они же дрыхнут на пляже, напьются пива с таранькой и с понтом загорают. А потом на спинке белая надпись – сам понимаешь какая. Я его уже раза три ловила, но поздно, уже после. Он сам показывал спины спящих. А всем остальным пассажирам на пляже абсолютно по хрену.
— Надо же какой способный малыш, далеко пойдет. А вы где, женщина, отдыхаете, позвольте вас спросить.
— А я почти местная, к отцу прилетела из Москвы.
-Вы из самой Москвы? Люди говорят у вас там грядут большие перемены. А у нас все уезжают в Израиль. Мои родители тоже хотят уехать.
-Ну и? А ты?
-А я что, я с ними.
-Ну и дальше что делать будешь там в Израиле?
— Я буду учиться на юриста.
— Так что мешает вам уехать?
— У родителей нет денег на отъезд. Продать особо нема. Мать преподаватель, в детском саду работает, а отец инвалид детства.
— А что у него?
— Близорукость с детства. Сидит целыми днями в карты играет во дворе.
— И что на деньги?
— А то как же. Выигрывает пару копеек мне на обучение. Не дурак, знает как пульку расписывать.
В это время прибежал Леха, весь перемазанный растаявшим шоколадным мороженым. Настроение у него было отличное.
— Куда, гад, дел спички?
— Мамочка, спички уже лежат на спинках. Но я не покажу тебе.
Галка нахмурила брови и прошептала:
— Ты понимаешь, Леха, что тебя поймают и посадят в тюрьму за хулиганство.
-Никто меня не поймает. Я шустлый и маленький. Пошли купаться. Леха не умел произносить букву «р».
Галка встала, взяла Леху за руку, махнула рукой, приглашая Арика, и медленно вошла в волны самого синего в мире, Черного моря.
Арик остался стоять на берегу, Леха, окунувшись, быстро к нему вернулся и встал рядом. Оба опять уселись на простыне. А Галка рассекала волны, она плавала с детства как дельфин, ее мощное тело становилось в соленой воде невесомым, она ныряла с головой, потом появлялась над водой и с силой вдохнув воздух, опять уходила под воду. Пока Галка плавала в ее голове созрел легкий план выезда из СССР.
Она договорилась с семьей Пулькинд о том, что профинансирует их выезд в Израиль, но при одном условии – она разведется со своим мужем Павликом, выйдет фиктивно замуж за Арика, возьмет с собой Леху, и все полетят на историческую Родину. А потом, через пару лет, но не более, она разведется с Ариком и уедет в США, а там уже с Лехой они будут ждать Павлика. Павлик прилетит и останется в США, попросив политического убежища. А пока у Павлика еще много дел: за бабушкой Галки надо присмотреть, потом и квартиру и машину продать. На что жить-то в Америке?
Как ни странно, но семья Пулькинд согласилась с ее планом через тридцать минут после его оглашения. Галка, как генералиссимус, осмотрела победное поле боя, убогое состояние их комнатенки в коммунальной квартире и осталась довольна своим планом.
-Эти ни за что не соскочат. Им терять нечего. Две полки с книгами и пианино – вот все их богатство.
Арик был счастлив. Ему так нравилась Галка, ровесница его матери, что он тоже решил выдвинуть свои политические требования.
— Прошу считать наш с Галочкой брак эффективным, а потом уже может быть, фиктивным. Его отец тоже сказал:
— Я, человек слабовидящий, могу Галю перепутать со своей женой Ривой. Я тоже прошу сразу не бить мне морду, не разобравшись. Я не смогу дать сдачи, я же интеллигентный человек.
Рива, мать Арика тоже не удержалась:
— Так, ша! Все решили, едем, теперь начнем готовиться. Арик, что смотришь, иди готовься к скорой свадьбе, тренируйся, сыночка! Ты же сразу становишься зрелым мужем и отцом. А я с Моней — бабушкой и дедушкой. Не забывай это! Вся теперь ответственность на вас, детки!
Галка обомлела от такой наглости, но потом вспомнила, что она в Одессе и ответила.
— Ну пока, родные, готовьтесь к свадьбе. Баба Рива и деда Моня! Берегите себя и Арика! Как вы говорите – зай гизунд!
В Москве Павлик с энтузиазмом принял Галкин авантюрный план. Галка прибежала к Лене с новостью.
— Представляешь, Ленка! Я в Одессе познакомилась на пляже с еврейским мальчиком. Так вот, пока мы с ним ели котлеты у моря, мы решили полететь в Израиль со всей его семьей. Мы с Павликом подаем на развод, я выхожу за Арика замуж и все. Через несколько месяцев я с Лехой в Израиле. Потом, через пару лет встречаю Павлика, развожусь с еврейчиком и снова выхожу замуж за Павлика, но только уже там за границей.
— Галь! Зачем тебе все это. Вы же очень хорошо живете. У вас все есть. Зачем тебе надо ехать в Израиль? Тем более, что ты русский человек, в бога не веришь.
— Во-первых, Ленка, ты ничего не знаешь и не понимаешь. Павлик, как стюард , уйдет на пенсию через пару лет. Я тоже, как стюардесса, буду скоро пенсионерка. На что жить будем, на что Леху учить? Ты посмотри, что в стране твориться. Хотелось бы открыть бизнес, ресторан, к примеру. Одной мне не поднять, а в партнеры брать некого, все уезжают. Половину моих друзей посадили за экономические преступления, за фарцу, за обмен валюты. Ну, что ты не видишь, что кругом во власти уроды! Можно, конечно, вложить бабки в «пирамиды». Но у меня нет в друзьях акционеров, а так – все потеряешь, вытащить не успеешь. Жрать здесь почти нечего, все – дефицит, надоело пресмыкаться перед всеми подряд, всем давать взятки. Сапог не купишь, пальто – «говно совковое» и то дефицит. Бабке – лекарства – по блату, кофе выпить – по блату… Не хочу я, чтобы Леха здесь жил, что он здесь хорошее увидит, все закрывается, раздербанивается, уничтожается, обворовывается и прихватизируется бывшими комсомольцами и коммуняками. Пошли они все в жопу! Надоело, не хочу жить под их управлением, хочу в цивилизованную страну!
Лена во многом была согласна с Галкой. Времена были ужасные. Она крутилась как белка в колесе, помочь ей было некому. Гена не появлялся, Максим был в Китае. А Галка продолжила.
— А по поводу бога – вот в Израиле есть русская православная церковь. Мы с Лехой обязательно там отметимся. Я, кстати, в бога верю. Все праздники отмечаю.
— Галь! А иврит, английский, обычаи, а жить в чужой семье?
-Не собираюсь я там задерживаться, максимум два года, для приличия, а, если честно – то до Павликовой пенсии. Чтобы хоть ему одному потом платили в США.
-Все это,на мой взгляд, авантюра, но ты по-другому не умеешь.
Галка начала потихоньку собираться в Израиль. Подала на развод с Павликом.
Через несколько месяцев ей позвонила Рива из Одессы и сообщила, что пианино они продали, можно теперь играть свадьбу и улетать в Израиль. Галка, оставив Леху на три дня у Лены полетела в Одессу праздновать свою вторую свадьбу.
Арик был счастлив. Прилетела “мечта” всей его жизни. С такой женой он готов был лететь хоть на край света. Сыграли свадьбу. У семьи Пулькинд оказались вполне приличные родственники. Новая свекровь Рива и свекор Моня под шумок уговорили Галку захватить в Израиль еще и брата Ривы с женой и двумя детьми, без них они не представляли себе существование в чужой стране. Галка на все была согласна, кроме первой брачной ночи для Арика. Такого уговора не было. Но Арик пригрозил всем участникам сговора, что если он не переспит со своей молодой женой, то никогда не поедет ни в какой Израиль. Родственники возвели свои глаза на Галку, Рива еще раз напомнила, что ей чудом удалось продать немецкое пианино, что теперь у них нет обратного пути. Галка выпила полстакана водки, мысленно плюнула и согласилась.
В это время в Израиле эмигрировал старший брат Лены с сыном. Сказать, что он там жил – это ничего не сказать. Он там страдал. С женой он развелся, что очень характерно для эмигрантов. Они или становятся единомышленниками, близкими людьми, или, наоборот, разводятся, не сумев перебороть трудности и унижения. А унижений была куча. Чудесный израильский лозунг — все будет – это замечательная перспектива, но до нее им надо было еще дожить. А когда у тебя нет ни шекеля, когда тебе, кандидату наук из СССР предложили перебирать и мыть грязные овощи на рынке Иерусалима у арабов-торговцев, когда каждый день надо на рассвете выбираться из Тель-Авива в Иерусалим на работу на шук, центральный рынок — это не очень радостное существование. Но выбора нет. Иврит слабый. Жил брат с сыном, студентом- математиком, на съемной квартире в одной комнатенке, три другие комнаты занималидругие студенты, выходцы из СССР. Холодильник один на всех. Студенты голодные, все съедали, не спрашивая, чьи это припасы. Туалет и душ тоже один, никто мыть его не хотел, только хрупкий интеллигентный брат Лены из брезгливости. Все, включая туалетную бумагу, прятали у себя в комнатах. Денег не было даже на фильтры для воды. Как следствие этого у брата начались почечные колики и температура сорок. Денег на медицинскую страховку тоже не было.
Его бывшая жена работала горничной в пятизвездочном отеле Кинг Дэвид в Хайфе. Находясь все время в кондиционированных помещениях, она заработала себе артрит, радикулит и воспаление тройничного нерва. После работы она бесконечно рыдала, похудела на двадцать килограммов. Но все их мучения были ради будущего сына, ради свободы, какой правда, пока никто не знал.
Лена решила, что надо как-то спасать брата.
А Галка, после оформления всех документов, купив на лишние деньги норковую шубу и лакированные черные сапоги, никому не нужные в Израиле, устроила у себя дома в Москве отходную перед окончательным вылетом в Одессу .
— Ленка! Я тащу всю эту мишпуху ради Лехи и нашей новой жизни с Павликом. Как там сложится, я не знаю. Посмотри за бабкой, когда Павлик будет в командировке. Помнишь мои рецепты? Помнишь суп-лапша грибной, борщ, куриное заливное? И звони, я тебе первая сообщу свой номер телефона. Оставляю тебе все свои “концы”, то есть телефоны всех блатных врачей, подружек в магазинах и на складах. Пользуйся, мне уже не нужно. Так уж и быть, помогу твоему брату, если что.
— Галка, милая! Спаси его с сыном. Мужики одинокие, беспомощные. Я все тебе сделаю, за бабушкой пригляжу. Павлику помогу.
Галка с Лехой улетела в Одессу, а потом и в Израиль. Могла ли она знать, что ее там ожидает?
Как только они устроились, Галка решила организовать пельменную, готовила она классно и быстро. Рива и Моня были согласны на все. Арика с Лехой и детей Абрама, брата Ривы на семейном совете направили учить иврит. Все семейство Пулькинд начало лепить пельмени под Галкиным руководством. Пельмени, вареники, прочая закуска, все разлеталось мгновенно. Арик развозил заказы. Галка была трудоголиком, ради светлого свободного будущего она лепила еду с утра до ночи. Но деньги только уходили, кормить надо было всю ораву. Через несколько месяцев раздался звонок Лене.
— Ленка! Это я, шалом! Как вы? Что там у вас творится, митинги какие-то, как бабушка?
— Галя, милая! Как ты? Как ты устроилась? Как Леха?
— Ленка! Жить среди евреев оказалось очень сложно. Они хорошие, но, понимаешь, не совсем свои. Выпить не с кем, потрендеть тоже не с кем. Мы открыли пельменный цех на дому. Пришла комиссия, сказала, что у нас нет нормального производственного цеха, не соблюдаются, видишь ли, необходимые условия изготовления, и якобы были случаи обнаружения, блин, свинины в пельменях, не выдерживаются у нас при их жаре санитарные нормы. Короче, нас уже закрыли. Арик с присущим молодым задором трахает меня каждую ночь, а я сплю, мне все по хрену. Мне уже все здесь надоело. Вечерами сама в одиночку пропускаю по рюмашке, чтобы мозги раком не встали. Павлик что-то не объявляется. Как он? Леха скучает. Мы с ним завтра на Русское Подворье, в русскую церковь пойдем. Как бабка?
— Галь! Бабушка ничего не соображает, под себя стала все делать. Павлик взял ей сиделку. Я его почти не вижу. Кручусь с утра до вечера на работе, потом дети, сама знаешь. В Москве творится черти что. Перемены во всем. Я познакомилась с одним человеком, говорит, что любит. Боюсь тебя спросить, звонила ли ты моему брату?
— Ленка! Мне своей мишпухи хватает, не было возможности никуда выбраться, помочь ему реально тоже ничем не могу, бабки на исходе. Что делать, сама не знаю. Сообщи все Павлику, ему звонить особенно нельзя, с работы могут попереть…
Лена поняла, что спасать брата придется ей.
У брата, тем временем произошли изменения в лучшую сторону. Он получил повышение, его перевели работать грузчиком на шестом десятке лет с рынка в овощной магазин. Это была его первая победа. Вторая, главная –сын Яков успешно продолжал учиться в Университете и познакомился с хорошей девочкой из Белоруссии, Лизой.Они начали встречаться. Дети мечтали перешагнуть этап тяжелого становления в Израиле, они никак не находили в своей новой жизни искр известного на весь мир израильского патриотизма, не очень-то им хотелось идти в израильскую армию. Но в отличие от СССР прекрасная работа в будущем была бы им в Израиле обеспечена. Вот только Яшины папа и мама были глубоко несчастными. Они оба, каждый по своему, убивались физически на своих временных работах. Грузчик и уборщица, в ожидании сладкой мечты – «все будет».
Прошли еще несколько трудных жарких месяцев. Галка с Лехой регулярно наведывались на Русское Подворье. В церкви Галка нашла матушку, взмолилась ей, что совершила ужасную ошибку, что не может жить с евреем, будучи верующей христианкой. Она попросила матушку помочь ей перебраться работать и молиться в храм в Нью-Йорка, в город ее мечты, подальше от семейного ига и насилия. Мирные христиане прислушались к ее просьбам. Арик, рыдая, сказал, что никакого развода он Галке не даст, а если и даст, то только в ее любимом Нью-Йорке. Галка поменяла показания, свалив все бытовое насилие на бедного Моню. Моня сослепу все подписал.
Его, слава богу, неизвестно какому, не тронули, да и не поверили бы в то, что он может кого-то тиранить, а тем более насиловать.
Галка, прихватив Арика и Леху, свои лакированные сапоги и подсохшую норковую шубу, которую ни разу не надела в Израиле, улетела в город своей мечты, в Нью-Йорк.
Галкина бабушка тихо сдавала жизненные позиции в Москве. Сиделка регулярно ее посещала, кормила, мыла, переодевала, выслушивала длинные бессмысленные монологи безумной старухи. Павлик честно выполнял все бабкины чудачества, но она с каждым днем таяла, плохо понимала, где она живет, то ли, как она говорила, в Санкт- Петербурге, то ли в Москве. Гусары, в белых халатах, зачастили к ней с уколами, но она даже их приходам уже не радовалась. Через полгода бабушка скончалась и была похоронена рядом со своей дочкой на Даниловском кладбище.
Лена редко видела Павлика, она была закручена своими проблемами. На ее жизненном пути встретился новый человек. Этим новым человеком оказался Сергей, ее старый знакомый еще со школьных лет. Он хорошо знал Лену, помнил ее родителей, наблюдал издалека за жизненными приключениями Лены, и, возможно никогда бы и не сошелся с ней, с ее детьми от разных предыдущих мужчин, если бы не особый случай. Случайная встреча у друзей. И точно, как и предсказывала цыганка, вечно влюбленная Лена, получила предложение руки и сердца от Сергея, умудрившись опять забеременеть, и не успев даже как следует взвесить все «за» и «против», дала согласие на брак. Лена опять была счастлива. Но забот прибавлялось день ото дня в геометрической прогрессии. Павлик продолжал летать.
Лена пригласила его на скромное семейное торжество по поводу третьей свадьбы.Пришли к ним домой и старые, и новые друзья Лены. Все были искренне рады за Лену. Да и Сергей произвел на всех очень хорошее впечатление, серьезного и ответственного человека.
Еще один незабываемый день ушел в историю. Все еще живы, молоды и счастливы.
А в Москве вовсю начались политические перемены. Забрезжил рассвет свободы, подул ветерок предпринимательства, новых возможностей. Все кипело, взрывалось, жизнь ускорилась. Всем молодым думающим людям был дан исторический шанс. Оставалось найти силы и деньги для реализации своих планов.
От Галки не было долго вестей. Лена не знала как ее найти в США. Павлик продал квартиру. Лена в душе радовалась за Галку, за Леху, их семья, наконец, восстановится и будут они жить долго и счастливо. Павлик попрощался с Леной и Сергеем и… пропал из их жизни навсегда. Лена ничего не знала о его планах.
А Галка, Леха и Арик, перелетев через океан, поселились временно у дальних родственников Пулькинд из Одессы, на Брайтоне.
На следующий день после прилета Галка пошла по рекомендации матушки из Израиля в местный храм доложиться о своем прилете. Информацию в храме приняли, сказали, что для Галки есть только работа уборщицы. Галка взяла паузу на раздумье.
Тем временем дальний родственник Арика пристроил его на вполне приличную работу. Он расставлял в русском супермаркете консервные банки по полкам. Арик хорошо справлялся, приносил деньги в семью. Галка присматривалась к американской жизни. Галка поняла, что ее английского, почти забытого после рабочих полетов, будет маловато, чтобы выжить, уборщицей работать в храме ей совсем не хотелось. А главное, что похоже ей придется опять жить среди одесских евреев, только теперь на Брайтоне, так как при других обстоятельствах ей не выкарабкаться из нищеты. Больше всего ее раздражало поведение Павлика. Звонит крайне редко, про бабку рассказал пару слов, деньги за квартиру не передает ни с какими оказиями. А как жить без денег? Тогда Галка стала подлизываться к Арику, просить его устроить ее тоже на работу. Арик, почувствовав первый раз в жизни свою истинную мужскую силу, посмотрел на Галку с жалостью. Не с любовью, а с жалостью. Он в первый раз увидел в своей жене не сексуальную девушку, которая ему ежедневно мерещилась до этого, а зрелую взрослую бабу средних лет без задора, гордости, сломленную обстоятельствами, да еще и любительницу выпить. Арику стало жаль Галку, куда-то ускользала его любовь к ней, а подрастающий Леха просто бесил его. Он не хотел учиться, язык выучил, но болтался черти с кем по Брайтону. В общем, Леха никак не становился гордостью семьи. Галка не смогла временным Ариком заменить ему отца. Арик очень скучал по своим родным, тайком звонил каждый день маме и папе.
Но и Галку, как жену Арика, Аркаши, американские Пулькинд тоже устроили работать на кассу в тот же супермаркет. Все-таки родня. Надо своим помогать. Наконец, через год Галка вздохнула, эта работа была для нее, все разговоры на русском, торговля идет, а главное, что они сыты, одеты, получают с Ариком до двадцати процентов скидок на любые товары из супермаркета. Вот теперь, Галке было уже о чем поговорить с Павликом и Леной.
— Ленка, хеллоу! Я уже на Брайтоне, в США, работаю в супермаркете на кассе. Как вы все там? Я так толком и не поняла, а как прошли похороны у бабушки? Павлик у тебя появляется? Слушай, Лена, а куда этот сукин сын с моими деньгами переехал, ты не знаешь? У него же нет родных в Москве, может быть, от снимает квартиру?
— Галя! Привет, наконец- то, ты объявилась. Не волнуйся, бабушку похоронили достойно, рядом с твоей мамой. Павлика я видела в последний раз у себя дома по случаю моей свадьбы.
— Да ты что, замуж в третий раз вышла? Ну ты даешь! Быстро все у тебя. А как мальчишки?
-Галка! У меня скоро еще один парень родится! Вот моя главная новость! Я, наверное, сошла с ума. Мальчишки ничего, растут, учатся, я устроилась работать на американскую фирму, может быть через пару лет прилечу к тебе в гости.
— Что ты несешь? Какая американская фирма? Тебя же посадят. Или у вас сейчас все уже возможно. Просто чудеса ты какие-то мне рассказываешь.
— У нас все кипит, жизнь совсем другая. Это правда, давай возвращайся! Пришло твое время. Как там Леха, уже большой парень?
— Большой лодырь и хулиган, этот Леха. Представляешь, приходит ко мне в магазин, обязательно сопрет шоколадку, кока-колу, сожрет ее,выпьет водички, гад, а я должна потом все прикрывать. Платить за него приходится , естественно, у нас везде камеры, просто так не сожрешь! Без отца растет, Аркашку не уважает, не слушается его и не любит. Ты мне лучше скажи, куда это мой Павлик запропастился? Я уже забываю, как он выглядит. Разыщи его, скажи, что я его, уже давно жду. Лен, пожалуйста, разыщи его!
Да, а как твой брат в Израиле? Все еще грузчиком работает?
— Нет, ты знаешь, ему повезло. Он встретил случайно местную израильскую женщину, одинокую, старше его лет на десять, врача на пенсии, и на ней женился. Теперь он живет у нее дома, он вполне стал состоятельным человеком,выучил иврит, закончил какие-то курсы, преподает сейчас уроки труда в школе. К своей новой жене очень хорошо относится, любит, но и она его тоже очень любит, ухаживает за ним. Племянник мой тоже женился, закончил Университет, выиграл в лотерею гринкард и улетел со своей женой в США . Теперь мой счастливый брат со своей женой путешествуют по всему миру.
— Что ты опять несешь? Как это твой брат женился? Ему же больше пятидесяти? Как это случайно познакомилась? На рынке, что-ли?
— Вот представляешь, Галочка, и не на работе вмагазине, а после работы, на остановке автобуса. Он на последний автобус из Тель Авива в Иерусалим опоздал, сидит одиноко и курит, а в это время какая-то женщина притормозила на машине у этой конечной остановки почти ночью, пожалела его и довезла до дома. Ну а потом – пошло –поехало…
Ты же познакомилась с Ариком на пляже? Тебе что можно, а ему, что — нельзя?
— Ленка! Не обижайся. Я – это одно, а он- другое дело, тихий, скромный, незаметный. Я за него и за тебя очень рада на самом деле. Когда ты должна родить?
— Уже скоро, через три месяца. Еле хожу, еле ношу. Поправилась ужасно.
— Родишь, не боись! Куда ты денешься. Ну а твой муж где работает?
— Он инженер-консультант в НИИ, но хочет уйти в бизнес с англичанами.
— Какой в России бизнес? Видимо, происходят чудеса у вас в России. Вас же посадят за связь с иностранцами! Вы соображаете, что вы делаете? Е-мае!
-Галка! Это все в прошлом, у нас все переменилось, другая страна, границы открыты, можно везде путешествовать. Нужны только деньги. Но пока ужасный экономический кризис.
— Ладно, про кризис не надо, денег жалко на телефонный разговор, меня больше всего волнует мой Павлик, я его потеряла. Леночка! Умоляю, найди ты эту сволочь! Все, Ленка, деньги на карточке заканчиваются. Целую. Перезвоню тебе.
-Галь! Я постараюсь его найти. Ты береги себя и Леху. Не пропадай, звони.
Павлик в это же самое время планировал для себя совсем другую жизнь.
Еще пару лет до Галкиного отъезда, он в командировке в Ханое познакомился с очень интересной женщиной из руководства авиакомпании. Они оказались вместе в одной шикарной гостинице. Гостиниц такого высокого уровня во Вьетнаме было очень мало. Для всей летной бригады – это был рай земной. Вечером Павлик как всегда ринулся что-то прикупить контрафактное на продажу, но в баре увидел одиноко сидящую красивую брюнетку, которая летела с ним одним рейсом для какой-то проверочной миссии. Он решил не рисковать, расслабился, медленной походкой приблизился и подсел к ней рядом за стойку.
Павлик был неотразимым. Высокий выхоленный красавец, подтянутый, готовый услужить любому клиенту. Его улыбка была очаровательная, скольким женщинам он нравился. Но родной для него была только Галка. Она, единственная была ему по душе, его понимала и любила. Павлик приехал из Краснодарской деревни в Москву, был провинциалом по сути, не отличался выдающимся интеллектом, но, проработав десяток лет на международных линиях, мог без конца рассказывать о своих путешествиях. Люди, прожившие всю свою жизнь в СССР, не видевшие кроме своего любимого края ничего, с открытым ртом слушали про Токио, Пекин, Лиму или Торонто. А когда речь заходила про Париж, Лондон или Франкфурт – то слушатель терял дар речи.
Достаточно было Павлику улыбнуться на рейсе, все конфликты на борту самолета каким-то образом сами по себе рассасывались.
Павлик представился. Женщину звали Лией. Она была в тот период большой начальницей, но когда-то тоже простой стюардессой. Слово за слово, улыбка за улыбкой, один стакан виски со льдом за другим. Пару нельзя было остановить, они, перебивая друг друга, перечисляли все те страны, в которых они перебывали по многу раз, про те приключения, которые с ними там случались, про то, про се, про детей. Заказали себе кофе, оба не смогли выпить вьетнамский кофе, вдвоем рассмеялись и стали прощаться. Оба пошли к одному и тому же лифту, оба оказались на одном и том же этаже. Расставаться не хотелось, Лия пригласила Павлика к себе. В коридоре никого не было, Павлик успел проверить на всякий случай, перед тем, как зайти в номер к Лии.
Прошло два года, а они продолжали встречаться. С Галкой все было просто и понятно. Леха рос как-то сам по себе, без его участия, денег им хватало. Галка взвалила на себя все семейные хлопоты, бабушку, Леху, две машины и продажу всякой иностранной всячины. Крутилась, вечерами расслаблялась с подругами друзьями, пропуская пару рюмочек дорогого виски, рома или джина.
А Лия была высоко над всей этой, как Павлик считал, мелкой суетливой жизнью. Она читала Павлику стихи, готовила ему замысловатые блюда азиатской кухни, вела здоровый образ жизни, прекрасно с большим вкусом одевалась, ходила в бассейн, на йогу. Иногда вечерами Лия зажигала свечи, включала музыку и приглашала ошалевшего Павлика потанцевать с ним. Павлик становился близким и надежным другом для Лии. Лия воспринимала его гигантом, способным снести горы. И вот, однажды, она ему призналась, что вся ее семья готовится к выезду в Канаду, в Торонто. Но проблема для семьи в ней – она не выездная.
Павлик никогда не обсуждал свои планы с Лией, она была для него не просто любовница. Она была начальницей. В это же время Галка подала на развод с Павлом, руководствуясь почти теми же планами. Лия была в курсе его развода. Причина развода была ей не ясна. Тогда у них появилась новая стратегия в жизни.
Павлик заинтересовался ее планом. Лия сама предложила ему стать ее временным мужем. Все равно им вдвоем из-за их работы в авиакомпании не светит в ближайшее время никуда эмигрировать. Но кое-что Павлик может пока проворачивать, он может вывозить деньги и класть их на счет, который Лия открыла в Торонто. А Лия в свою очередь, будет всячески способствовать, чтобы Павлик как можно чаще оказывался в Торонто. А потом жизнь расставит все по своим местам. Захочет Павлик жить с Галей и Алексеем, или захочет жить с Лией и ее сыном, он сам решит без всякого на него давления.
Павлик подумал и решил, что надо соглашаться, в любом случае, деньги за проданную квартиру надо как-то переправлять, вот только как потом их взять. Он решил пока ничего не говорить Галке, а то язык у нее длинный, и вместо Торонто, он окажется в тюрьме.
Процесс у Павлика с Лией пошел и двигался весьма успешно. Как только они переправили все свои средства, Лия начала тоже постепенно продавать все свое имущество. Начала с дачи родителей, потом пошла на продажу родительская квартира, потом ее дача. Надо было продолжать работать, чтобы Павлик мог летать и вывозить деньги.
На работе Павлика все шушукались, завел себе новую жену, которая толкает его по блату летать в Канаду, а не в Индию, Афганистан, в Африку или в Китай, как у большинства его коллег. Этот любимчик летает в основном в Европу, Японию или в Канаду. Везунчик!
У Галки начались большие проблемы в семье. Леху поймали в супермаркетена крупном воровстве. Он умудрился наворовать за один раз на триста долларов. Галка, конечно, выскребла все свои деньги и закрыла долг, но директор все равно ее уволил. Руководству надоел болтающийся без дела пацан с явным интересом к воровству сигарет, спиртного и сладкого.
Галка осталась без работы. Но и Арик выкинул фортель, заявив ей, что хочет с ней развестись. Галка сначала обрадовалась , что наконец, избавится от этих всех Пулькинд, но потом прикинула, что жить ей негде, денег нет, Леха растет без всякого присмотра. Она решила не торопиться, узнать, посоветоваться с людьми. Первым делом она стала звонить женам своих бывших коллег. Говорили они намеками, но Галка выяснила, что Павлик жив и здоров и летает, чуть ли не каждые две недели в Торонто. Тогда Галка не долго думая, опять пошла в церковь в Нью-Йорке, описала батюшке свое плачевное положение, предстоящий развод и попросила оказать ей христианскую помощь, найти ей спонсоров, которые смогли бы ей и сыну посодействовать в городе Торонто, остановиться и жить при храме во благо церкви на радость местным прихожанам. Она была настолько убедительна, что батюшка выполнил все, о чем она его попросила.
Галка быстро развелась с Ариком, не сказав ему ничего на прощание, достала свою несколько потрепавшуюся норковую шубу и уже не модные лакированные сапоги, подхватила Леху и улетела в Торонто.
Там она пришла в местный храм с письмом от батюшки из Нью-Йорка. Ее устроили жить при храме, а Леху отправили учиться в интернат. Галка стала уборщицей при храме. А что делать, жить как-то надо. Вечерами она вспоминала Павлика и всю свою тусовку в Москве. Прошло несколько месяцев и Галка вышла на след Павлика. Она встретила его в аэропорту. Как она была рада встрече! Все, пришел долгожданный конец этим жутким страданиям! Павлик был ошарашен внезапной встречей. Но рад был искренне. Времени было мало, видеть их никто не должен был. Они оба это понимали и вышли порознь из аэропорта, никем не замеченные. Галка ждала его в такси, как только они сели, у обоих началась истерика. Галка еле произнесла адрес и название какого-то ресторана и какой-то улицы. Она не могла успокоиться всю дорогу. Павлик, этот гигант в строгой форме, глядя на Галку утирал бегущие по щекам слезы тыльной стороной руки, как маленький ребенок.
Они сели в ресторане и оба замолкли, они рассматривали друг друга и не узнавали. Зачем они придумали все это сумасшествие? Кому были нужны эти мучения и страдания? Павел пришел в себя первым.
— Как Лешка? Где он?
— Леха учится в интернате, в школе, ему трудно, он учится на английском языке, изучает еще и французский. Учится так себе, но тянется. У меня с языком тоже проблемы. Слава богу, везде наши, тут в Торонто тоже большая диаспора. Как же я по тебе соскучилась…
— Подожди, а ты что здесь делаешь? Последней новостью было, что ты в Нью-Йорке.
— У меня все идет по нашему плану. Я уже развелась с Аркадием и я в Торонто. Но пока я тебя, блин, ждала, мне пришлось столько всего хлебнуть… Я сейчас в храме полы мою. За еду, за жилье, за Лехину учебу.
— А ты, как? Почему так давно не объявлялся? Почему не передал мне деньги за машину и за квартиру. Что там вообще в Москве происходит?
— Я занимался делом. Бабушку похоронил. А потом во-первых, я все продал, во- вторых, я поменял рубли на валюту и теперь переправляю все на счет, как раз в Торонто. Для того, чтобы можно было сюда прилететь, снять деньги и жить на них. Ты думаешь, что все так просто, ты не представляешь, как я шифруюсь. В России полный бардак, не понятно, что будет. Правильно мы все делаем, что сваливаем.
— Не сваливаем, я-то уже свалила. Ты шифруешься, а я умираю от этой жизни. Слава богу, ты здесь хоть на час, пойдем скорей ко мне.
— У меня всего один час, давай сначала в банк, у тебя счет в каком-нибудь банке есть?
— Есть.
— Я сейчас сниму тебе деньги на то, чтобы ты смогла жить прилично, купить себе что-нибудь, снять квартиру, может какой-нибудь бизнес открыть. Но не все деньги отдам. Часть еще в Москве, привезу в самое ближайшее время.
— Боже мой, деньги, слава богу. Свобода!
Они быстро расплатились за кофе и поехали в банк. Павел снял со счета деньги и отдал Галке. Потом они помчались в Галкину комнату в пристройке у храма. Павлик зашел и обмер, все было стерильно – одна крохотная кровать, маленький стол и три гвоздя в стене. На одном висели какие-то Галкины вещи, на втором ее сумки, а на третьем гвозде на единственной вешалке ее норковая шуба в пакете. Павел понял в каком состоянии находилась его бывшая жена. Он представил, как вечерами Галка вспоминает в одиночестве их квартиру, упакованную современной мебелью, техникой, ванную со всякими японскими шампунями, гостиную с угловым белым кожаным диваном и мягчайшими белыми подушками, холодильник на кухне, полный деликатесов.
— Бедный Галчонок!
Павел не мог сдержать слез. Он – подлец! Как сказать ей про брак с Лией, нет, разорваться на две части он не сможет. Надо выбирать.
— Галка, дорогая, давай все по-быстрому. В следующий раз сообщу тебе, когда прилечу, возьми Леху из школы, а то я ужасно соскучился.
Галка в первый раз за многие годы смутилась, она хотела выглядеть в постели на все сто. Тушь размазалась от ее слез. Волосы пахли средством для мытья полов. Духи не перебивали этот въедливый запах. Павлик, обливаясь слезами, тоже растерялся. Надо было еще успеть в аэропорт.
— Галь, давай не будем торопиться, я скоро прилечу. Я не могу так заниматься любовью, поглядывая на часы. А главное, что я так и не хочу. Мы так долго не виделись, так соскучились. Нам столько надо рассказать друг другу, я не могу так, в спешке, прости меня. Мы сделали более важное дело – ты теперь при деньгах. Я побежал в аэропорт, скоро прилечу, все обдумаем, жизнь наша наладится. Вот увидишь.
-Павлик! Ты прав, я до сих пор не верю, что это ты, и что я могу быть свободной.

2002-й год.

Торонто.

Лена летела по работе в Канаду, в Калгари на конгресс. Полет был долгим и неудобным, несколько пересадок, одна в Чикаго. На последнем перелете ей заранее удалось купить билеты со скидкой в бизнес классе. Она удобно устроилась, вытянула ноги и уже собиралась заснуть, но стюардесса в годах подсела к ней и спросила, как ее зовут и не встречались ли она с ней когда-то на квартире у Галки и Павлика.
— Ну, конечно, я вас вспомнила, вы — Лена, их соседка по подъезду.
— Да, действительно, я Лена. А вы, подруга Гали и Павла? Вот так встреча! А вы знаете как сложилась судьба Гали и Павла?
— У нас многие знают эту историю. Вить, а ну подойди сюда,- стюардесса подозвала своего напарника.
Лена внимательно посмотрела на Витю. Она тоже когда-то его видела у Галки дома.
-Умоляю вас, ребята, расскажите мне, я же их потеряла. Сначала Павлика, после того, как он продал квартиру, потом Галку, она последний раз звонила мне из Торонто, лет пять назад.
— Значит, вы знаете, что Галка оказалась в Торонто. Она сначала работала в храме, потом Павлик передал ей деньги за квартиру. Она тут же решила открыть русский ресторан в Торонто. Ее познакомили с одним крутым мужиком, из наших. Вот они вдвоем и вертелись. Дела шли у них прекрасно, кухня отличная, местный батюшка осветил их ресторан, пригласили даже мэра города на открытие.
Но у Галки была одна слабость, как только в ее руках оказывались деньги, она снова начинала попивать спиртное. Она и в Москве этим баловалась, а там, в Торонто у нее был большой повод выпить. Леха, их с Павлом сын, учился ужасно, был избалован и пристрастился к наркоте. В Москву вернуться она не могла, она очень хотела, но она же уехала в эмиграцию из Одессы, то есть не из России, а с Украины. Куда ей возвращаться, гражданства российского у нее уже не было…
Леху поймали за распространение наркотиков, но, так как он был еще несовершеннолетний, то его отправили в трудовой лагерь для подростков.
— А что же, Павел, как отец, не мог повлиять на него , вызволить его из этого лагеря?
— А у Павлика к тому времени была уже другая семья, благополучная и счастливая. Он женился на нашем бывшем кураторе, очень толковой и красивой женщине. У них своя какая-то фирма в Торонто. Он не поддерживает с Галкой никаких отношений. Всегда стоял и стоит в стойке, как сурикат, перед своей новой женой, Лией. Лехе денег не дает, так как они идут не на то, что надо, а Галке не дает, так как она все пропивает. Торонто – скучный город по сравнению с Москвой, но наши все там друг о друге все знают.
— Ну, а тот крутой мужик, ее напарник, тоже не мог никак повлиять на Галку? Она же всегда могла быть инициативной, сообразительной, доброй ко всем и столько сама всего хлебнула.
— Нет, не мог, видимо. Она несколько раз на людях в их ресторане напивалась, позорила своего партнера и хозяина, обзывала его жидовской мордой, хотя прожила столько лет в еврейской семье и никогда не страдала на самом деле антисемитизмом, так, видимо, все спьяну. Мужик этот гордый, не смог эти пьяные речи выносить, отдал ей ее долю и выгнал прочь.
Виктор, напарник стюардессы предложил Лене выпить за их встречу, за воспоминания. Сами они не могли поддержать – работа… Виктор был когда-то напарником Павлика, его близким другом, помнил их семью и появление долгожданного Лешеньки. Сидели молча, потом он вздохнул и добавил:
— Они были отличной парой, не надо было им никуда уезжать, хотя, кто знает… Павлик-то счастлив, прекрасно живет в еврейкой семье, ходит в кипе в синагогу. А Галка, говорят, сильно пьет. Ничего нет печальнее. Жаль ее.

Будапешт в 80-е.

На первых курсах в институте Вера отличалась ранимостью и необыкновенной скромностью. Высокая, стройная натуральная блондинка с карими глазами, открытая улыбка, элегантная одежда, умело сшитая кем-то для нее. В ней почти не было провинциальности, она стремилась стать москвичкой. Внешне она напоминала многих удачных американских актрис, но только в каком-то слегка карикатурном виде. Белоснежная кожа, отсутствие всякого румянца, звонкий высокий голос, но при этом, как будто бы немного переигрывала, слишком много было ненужных ужимок. Ее родители, отец — советский военный, и мама –домохозяйка, проделали стандартный путь служивых людей, от Восточной Германии до Тулы через российские города и веси. Верочка выросла и закалилась в этих походах, меняя города и переходя из школы в школу. И в 17-ти летнем возрасте была сдана на руки бабушке, которая одиноко проживала в спальном районе Москвы, недалеко от одного из технических ВУЗов Москвы. Туда и поступила Верочка, сдав на «отлично» все вступительные экзамены. Девочка осмотрительно выбирала себе подруг и круг общения, отлично училась, не прогуливала никаких занятий. Москвички, и Лена в том числе, немного подтрунивали над ней, зная ее усердие и желание быть везде первой. Она могла от волнения и гордости упасть в обморок, если кто-то из подружек получал пятерку по английскому языку (а им это было легко, они все были выпускницами школ с языковым уклоном), а она, например, четверку. Она вообще часто падала в обмороки, тщательно прикрывала красивыми шелковыми косыночками несколько увеличенную за счет щитовидной железы, шею. Отсутствие дурных привычек, стремление быть первой среди равных, все эти ее внезапные обмороки- делали ее, однако, очень привлекательной нежной трогательной незащищенной девушкой. Она именно такое производила на всех впечатление.
В советские времена училось много молодых людей из дружественных стран и стран так называемого Социалистического лагеря. Институт пестрел студентами с Ближнего Востока, Вьетнама, Стран Восточной Европы и Латинской Америки.
Имре, высокий красавец брюнет из Венгрии учился там же на старших курсах Технологического факультета. Ему, как другим венгерским молодым людям, очень нравились русские девочки с Экономического факультета. Не все, но лучшие, например, компания Лены из десяти девочек. Все девочки были красивые, неплохо успевали, очень следили за собой, хорошо одевались, несмотря на отсутствие модной одежды в СССР, часто посещали институтские дискотеки, прекрасно танцевали. Их всегда окружали молодые люди, вокруг них всегда кто-то вился в надежде познакомиться поближе. Но далеко не всем это удавалось. Несмотря на повсеместные лозунги «Любите Родину, мать вашу», всех девочек объединяла единая мечта – надо срочно «валить» куда угодно из застойного бесперспективного СССР. Родину они свою все любили, жить было по молодости и беспечности весело и интересно, казалось бы – живи, не хочу. Однако, будущая жизнь была бы предсказуемо скучной и запрограммированной «по-советски». Мир был бы навсегда закрыт, в стране не было свободы слова, с трудом доставали самиздатовскую литературу, раздражало стукачество, кумовство, взятки и все, что связано с дефицитом, отставание в медицине и прочее, прочее, прочее. Но что могло ожидать их в перспективе? Для девочек не еврейской национальности иностранцы были своего рода единственным шансом выбраться на свободу.
Так или иначе любая из этой десятки могла бы стать желанной невестой для Имре. Каждая из них была хороша сама по себе, но одна все-таки была особенной. Вера смотрела на него шоколадно-карими глазами, кокетливо улыбалась, но при этом, производила впечатление серьезной девушки. Другие девочки не удостаивали его особым вниманием, выглядели, как ему казалось, несколько легкомысленнее.
А на самом деле, Вера была просто очень одинокой. Она любила бабушку, жалела ее, бабушка не разрешала ей задерживаться после занятии и курсов. Родители жили своей жизнью, братьев и сестер у Веры не было. В однокомнатную квартирку к бабушке никого не приглашали. Верочка вязала себе кофточки, шила брючки и юбки, читала книжки, была домоседкой. Но, как и все подруги, мечтала… и учила, учила, английский язык.
А Имре хотел привезти домой в Будапешт молодую красивую русскую жену.
На одной из дискотек, устроенной студентами–иностранцами, они и познакомились. Познакомились, несколько месяцев повстречались, полюбили друг друга и поженились. Пара была великолепная. Оба высокие, статные, способные и целеустремленные люди. Все подруги искренне радовались их счастью. На пятом курсе Вера вернулась в Москву из Венгрии с месячной дочкой Агнесс, защищать диплом и оформлять документы на окончательный выезд из СССР.
Годы завертелись, закрутились, быстро пролетали, у каждой из подруг были свои проблемы, встречи, расставания, карьера, дети, родители и прочее. Звонили девочки в Венгрию редко.
Это было дорого и все разговоры прослушивались. Границы были на замке. Посещать Будапешт было невозможно для большинства из них. Писем не писали. Но знали, что все у Веры и Имре отлично. Перемены к лучшему в Венгрии начались раньше, чем в России. Имре был назначен главным инженером крупного промышленного предприятия, а Вера, выучив венгерский язык за несколько лет, была назначена его помощником, коммерческим директором. Работали они вместе, оба амбициозные, талантливые и трудолюбивые. Подрастала и их дочка Агнесс. На помощь в их дом были приглашены педагог для Агнесс, помощница по хозяйству и водитель.

90-е годы.

Лондон.

И в России в конце 80-х тоже начались перемены. Застойный режим в одночасье рухнул, границы приоткрыли, начинались годы больших надежд, при одновременном разгуле бандитизма и дележа государственного имущества. Лена проживала со своей новой семьей свою беспокойную жизнь, никуда она не уехала, а пыталась выжить и преуспеть в период перемен. Жизнь разводила подруг и друзей.
Как–то раз, спустя лет двенадцать, в Москву прилетел Имре, позвонил Лене, они договорились встретиться. Он произвел на Лену впечатление человека, на которого свалились очень тяжелые испытания. Ему хотелось выговориться кому-то очень близкому, тому, кто сможет его понять. Таким человеком для него была Лена. Они встретились в кафе.
Он долго и подробно рассказывал о том, как он тяжело работал сначала то в Алжире, то в Ираке. Это был период, когда он вынужден был много времени проводить вне дома, Верочку с дочкой пришлось оставлять одних в Венгрии. Казалось бы, что в тот период у него карьера шла в гору, он занимал высокие руководящие посты в отрасли, но что-то заставило его сменить государственную высокооплачиваемую службу и уйти в свободное плавание, в частный бизнес. Он не говорил об истинных причинах , побудивших его резко изменить свою трудовую деятельность.
Наконец, Имре сделал паузу, как бы выжидая, что Лена спросит у него, как поживает Вера. Лена естественно спросила его об этом.
Имре посмотрел на Лену грустными глазами и сказал, что они через пару недель надолго переезжают в Лондон, будут вдвоем работать на известную английскую агрофирму. Компания арендует для них дом в Челси. Агнесс тоже надо выучить профессионально английский язык , она свободно говорит уже на трех языках. Скорее всего, школу она закончит в Англии. А почему у него грустные глаза – так Лена должна сама сделать вывод, когда приедет к ним с новым мужем и сама все увидит. Мы пришлем вам приглашение, а вы получайте визы и прилетайте. Тем более, что у твоего нового мужа, Сергея, филиал фирмы в Лондоне.
Сергей был третьим мужем Лены. Лена родила третьего сына, как и нагадала ей в детстве цыганка.
Еще прошло полгода, и Лена с Сергеем получили приглашение на посещение друзей в Лондоне. Лондон был мечтой и для Лены и для ее мужа, переводчика по специальности. Они изучали английский язык со второго класса, заучивали топики о Лондоне, Англии и об английской литературе. «London is a capital of England. It’s commercial and industrial center». Эти топики оставались в памяти на долгие годы. Тогда в детстве, автоматическое заучивание схемы метро в Лондоне, название главных улиц и площадей, особенности парков — казалось какой-то ненужной механической зубрежкой. Уже позже, в институте, играя с друзьями в игру «Монополия», им еще раз пришлось запоминать названия главных улиц и достопримечательностей Лондона, и не напрасно. Жизнь поменялась. И вот он – Лондон.
Ребята встретили Лену с мужем в Хитроу . Жили Имре и Вера в центральном районе Лондона, в прекрасном и уютном доме.
Первый вечер компания провела дома, к друг другу особенно не приглядывались, расположились на мягких диванах у камина, в полумраке, рядом уютно сидела собака, золотистый ретривер, пили как положено виски со льдом, хозяева много курили, гости пробовали невиданные деликатесы, и все, не переставая, болтали и вспоминали студенческие годы. Впереди была еще целая неделя.
Рано утром, постучавшись, Верочка заглянула в комнату , где крепко спали Лена с мужем. Лена сразу проснулась, накинула халатик и вышла к Вере.
— Мы вдвоем убегаем на работу, завтрак на столе, идите гулять в центр города, по музеям и паркам, дверь просто захлопните, встречаемся в этом ресторане в 17.00. Вот адрес. Не потеряйтесь! Целуем. Да, помнишь из школьного курса, в Лондоне всегда надо гулять с зонтиком, ну и все.
Лена успела рассмотреть несколько изменившиеся черты лица подруги, почувствовать запах сигарет и, как ей показалось, запах алкоголя.
После Москвы 90-х, Лондон ошеломлял своей красотой, чистотой и тем, что полностью совпадал с детскими ожиданиями о нем.
Они с мужем бродили целый день по городу, отмечая в памяти каждую когда-то зазубренную наизусть достопримечательность. Список мест для посещения был огромен, ноги подкашивались, они решили сесть в самом известном и большом королевском Гайд Парке у озера на лавочку, перевести дух. Они сидели под ивой, ветви которой частично были в воде, наблюдая за крупными сытыми белыми лебедями. Эти красивые мощные птицы были главными хозяевами озера, они лежали на траве, плавали, очень дружелюбно подходили к людям.
— Ты не заметил, что ребята очень много пьют и курят. Вера похудела и приобрела западный лоск, а Имре поправился и очень грустный. Или мне показалось,- спросила Лена у мужа.
— Перестань, они пьют не больше, чем у нас, когда мы все вместе собираемся. Ребята, конечно, изменились.
— Мы тоже изменились. Да… Вера как всегда кокетливо улыбается, а Имре действительно грустный.
Вечером друзья встретились в ресторане. Это был ресторан тайской кухни, не знакомой до той поры, москвичам. Вера была возбуждена, много курила и говорила.
— Ну как вам Лондон? Вам надо еще много где побывать, недели, конечно, мало, но все-таки… хоть что-то. А еще вам надо сходить на мюзикл. Мы с Имре здесь заказали для вас самые известные блюда тайской кухни и виски. В Лондоне надо пить виски или коньяк. Но коньяк мы будем пить дома.
Лена с благодарностью отвечала.
— Верочка, Имре! Мы с удовольствием все попробуем, но мы не курим, пьем очень мало, почти не пьем.
Сергей начал делиться своими впечатлениями о Лондоне, разговор плохо поддерживался, все время возвращался к теме общих друзей и к их судьбам. Имре пил виски, лицо его приобретало все более пунцовый оттенок, он становился мрачнее, а Вера заливалась смехом по поводу и без, она как-то быстро пьянела, почти ничего не ела. Лена чувствовала в тот вечер, что что-то мешало Имре и Вере расслабиться и вести себя естественно, она пыталась всячески всех развеселить, рассказывала разные байки про друзей, а Сергей сыпал свежими российскими анекдотами.
— Странный вечер, не находишь, — подвел черту, уже засыпая, муж Лены. – Я завтра подъеду в офис своего филиала на полдня, а ты постарайся посмотреть самое интересное, потом мне расскажешь.
— Хорошо. спокойной ночи.
Утро началось точно также, как и предыдущее. Вера, уезжая на работу, только добавила, что сегодня у Имре переговоры начнутся во второй половине дня, что он отпросился, так что приглашает вас на завтрак, который сам приготовил и накрыл стол во дворе на свежем воздухе. А вечером сегодня пойдем в индийский ресторан, вот адрес.
Маленький двор утопал в зелени, пронизанный солнечными лучами. Яркая сочная трава и густо покрытые листьями кустарники и деревья. Все это создавало уединенность и защищенность в центре мегаполиса. Соломенный столик был накрыт белоснежной скатертью, на которой выделялись голубые фарфоровые чашечки, кофейник и тарелки с сыром и ветчиной. В белой корзиночке лежали свежайшие круассаны. Имре вынес омлет. Быстро перекусив, Сергей тоже поехал по делам в офис своего филиала, а Лена, набросив шерстяной плед, осталась сидеть в уютном соломенном кресле, наедине с Имре. Красавец лабрадор положил свою большую голову ей на ногу.
— Давай – выкладывай, что у вас происходит…
— Я даже не знаю, с чего начать.
— С самого начала.
Имре затянулся сигаретой, выдохнул и начал рассказывать.
Все было у нас хорошо, даже отлично. Вера очень понравилась моим родителям и сестре. Родила прекрасную Агнешку, она, кстати, сейчас в колледже, будет там до конца недели, увидите ее на выходные. Мы начали вместе работать. Вполне успешно. Тогда и подвернулся очень выгодный проект в Алжире и в Ираке. Отказываться от него не было никаких причин. Это опыт и деньги. Мы хотели купить квартиру в центре Будапешта и построить свой дом с бассейном за городом. Я и улетел.
Понятно, что Веру я взять с собой не мог, во-первых – арабские страны, во-вторых – дальние провинции, никаких комфортных условий для проживания, а главное — маленький ребенок. Я организовал ей возможность работы в Будапеште, вполне благополучную жизнь, машину, деньги. Верочка осталась под присмотром моего заместителя.
Ты, Леночка, даже не представляешь, что дальше произошло. Кофе еще хочешь? Я сварю свежий.
Лена махнула рукой.
— Потом, продолжай…
— Так вот, этот мерзавец , мой заместитель, стал соблазнять Верочку. Он начал ее развращать. Во всех смыслах. Она же была очень скромная девушка. Он научил ее курить, выпивать, бесконечные устраивать походы в рестораны, ночные бары, дискотеки. Потом они начали спать друг с другом. Он ее соблазнил и уговорил. Она, естественно, начала к нему привыкать. В их головах созрел план уехать куда-то в Таиланд и там начать новую жизнь. Я ничего не подозревал. Когда я на несколько дней прилетал в Будапешт, она каждый раз говорила мне, что очень серьезно больна, лежит, что нет у нее никаких сил. В квартире у нас стоял устойчивый запах сигарет и коньяка. Я ее спрашивал, кто это у нас так много пьет и курит. Она сознавалась, что от тоски сама стала немного курить, а запах коньяка – это редкие гости со двора. Денег у нее всегда было достаточно. Она очень похудела, пришлось ей полностью поменять весь гардероб, она стала носить самые дорогие модные вещи, дорогую обувь, шляпы, сумки, наносить яркий макияж. Впрочем, все это очень ее красило, она стала настоящей красавицей, но счастливой не выглядела. В общем – за очень короткий период произошли большие перемены. Я их видел, но не знал и не догадывался об истинных их причинах.
Прошел год в Ираке, затем еще один год в Алжире. Как-то я прилетел домой. Вера меня весьма холодно встретила, от нее пахло алкоголем и табаком. Она объявила, что мы должны с ней разойтись, так как у нее появился человек, который ее безумно любит, готов содержать ее с ребенком. А она испытывает к нему не только любовь, но и безумную страсть. Обрати внимание – не любовь, а страсть, не уважение, а возможность быть его содержанкой. Я пытался ей объяснить, что я тоже ее люблю, что теперь мы сможем купить квартиру и построить дом ее мечты, что я отец ребенка, что я тоже с большим желанием буду их поддерживать. У нее началась истерика, закончилось все ее обычным обмороком. Несколько дней я не поднимал эту тему, решил ее не трогать, дать ей возможность все обдумать.
Переубедить ее было невозможно. Она мне все время твердила, как в забытьи, о своей страсти и любви. О своих планах улететь в Таиланд. Ничего невозможно было изменить, она стояла на своем. Что же, мы договорились, что она улетит, а потом, устроившись, заберет Агнесс. Что оставалось мне делать? Я решил встретиться с этим гадом и набить ему морду. Но этого не произошло, он, видимо, предвидев такой расклад, улетел заранее в Таиланд и там дожидался Веры.
— Какой ужас, Имре, что же было дальше, — Лена забыла и о кофе, и о Лондоне.
Дальше они начали жить в Паттайе, открыли какой-то свой бизнес, а мне пришлось уйти с работы, я не хотел работать в коллективе, который был волей-неволей в курсе моих семейных дел.
Моя мама и моя сестра занимались воспитанием Агнесс. Я ужасно страдал. Через несколько месяцев Вера мне позвонила и сказала, что что-то у них в Таиланде пошло не так, и что она возвращается. Я был счастлив. Мне никого не надо было, кроме нее.
Этот мерзавец продолжил там пить, разорился, все Верочкины деньги также пропали, он начал винить во всем Веру, а потом еще привел к ним домой какую-то малолетнюю проститутку и оставил ее при Вере на ночь. Он начал над Верой издеваться, доводил ее до обмороков. Она еще больше стала пить и курить. Наконец пелена, видимо, спала с ее глаз, страсть прошла, она опомнилась и вернулась, это было явление душевно израненного зверя. Почему зверя, да потому, что она не могла включиться в нормальную человеческую жизнь. Верочка вернулась, вся изможденная, она еще больше похудела. Ее душа была испепелена. У нее началась длительная депрессия. Ни ребенок, ни приехавшая на помощь ее мама, никто не мог вывезти ее из оцепенения. Она страдала… Тогда я решил сделать вид, что ничего не произошло, подписал пятилетний контракт, и мы улетели в Лондон. Сначала было очень трудно, я с ней и пил и курил в надежде заставить ее выговориться, открыться и облегчить ее страдания, успокоить ее гордыню и поднять ее самооценку. Постепенно она стала возвращаться… Сейчас я в большей степени борюсь с ее вредными привычками.
— Ну, ты, наверное, тоже чуть с ума не сошел? –спросила Лена.
— Ты права, но я ее так люблю, что во второй раз не отдам ее никому. Сделай вид, что ты ничего не знаешь, прошу тебя. Если Вера захочет, она сама тебе все расскажет. Все… и точка.
Они выпили молча еще по чашке кофе, и разошлись по своим делам.
В тот день Лена кружила по Лондону, зашла в музей современного искусства на выставку Рене Магритта . Увидев картину «Влюбленные», Лена решила, что это абсолютное ее понимание сегодняшней любви Верочки и Имре. Лена побродила в одиночестве по магазинам, автоматически купила что-то себе, подарки детям и пошла на ужин в индийский ресторан.
Все уже были в сборе, пахло карри и куркумой. Лена и Имре улыбались , как ни в чем не бывало. Верочка была уже на веселе, заливалась смехом , шутила, рассказывала про индийские традиции в Лондоне.
Так прошли еще несколько дней, экскурсии, музеи, рок-опера в театре у Пикадилли, Тауэр, кораблик по Темзе, Гринвич, парки, китайский и японский рестораны в Чайнатауне, вечер в английском пабе в районе Ковент-Гардена.
В последний день, Имре решил показать Сергею легендарный стадион Уэмбли. Лена осталась с Верочкой и Агнесс . Девочка немного с ними посидела, но вскоре извинилась и убежала играть в баскетбол со своими друзьями.
— Как ты, и что с тобой? – спросила Лена Веру.
— Я давно не люблю Имре, но никогда не уйду от него. Он самый лучший на свете, самый порядочный и честный. Он достоин лучшей жены. Иногда от понимания этого мне становится страшно. Я – не лучшая. Мне трудно, но я стараюсь… Лондон и работа лечат. Больше пока ничего не скажу.
Лена кивнула головой и продолжила.
— Прошу тебя – кури поменьше, лучше вообще бросай! Приезжайте к нам в Москву, мы будем очень вам рады.
Дальше разговор перешел на их общих подруг и планах на жизнь в Венгрии.
— Мы заработаем здесь еще некоторое количество денег и построим в Венгрии свой дом, я вас всех буду там ждать.
Лена с Сергеем покидали Лондон.
Подруги поддерживали отношения…
Прошло еще несколько лет.

2000-е.

Рене Магритт «Влюбленные».

У Лены подрастал третий младший сын, с которым она много путешествовала в отпускное время. Родители Лены ушли из жизни. Старший брат с семьей эмигрировал в начале 90-х в Израиль. Лена взяла билеты на ночной рейс в Тель –Авив через Венгрию. Целый день можно было провести с друзьями в Будапеште.
Верочка и Имре встретили Лену с сыном и отвезли к себе домой в центр города. Верочку было трудно узнать, элегантная худая молодая дама в шляпе, в брючном модном костюме на высоких каблуках, а Имре – добродушный высокий толстяк с пышными усами и густой бородой. Вера приготовила изысканный обед для них. Встретились они очень тепло, хохотали, болтали без умолку, без конца перебивали друг друга, делясь новостями, рассказами об общих знакомых. Сын игрался с новой собачкой, черно-белым терьером. Время пролетело незаметно, когда стемнело, вспомнили об экскурсии по Будапешту. Собрались, прошлись по центру, затем зашли в ночной бар, Вера заказала себе коньяк, а Лене национальный напиток «Уникум», долго рассказывая о его происхождении. Имре спокойно наблюдал за Верой, оба много курили. Затем Имре, всунув Лене в сумку две упаковки венгерского сервелата, отвез их в аэропорт. Через несколько дней в Израиль в дом старшего брата Лены прилетела взрослая дочь Веры – Агнесс. Лена поводила ее по историческим местам Иерусалима, по музеям. Они много гуляли, наслаждались беседами о путешествиях, сидя в кафе на центральной улице Иерусалима — Бен Иегуда, и этот визит Агнесс сделал их семьи еще более близкими.
Вера звонить стала чаще, хвасталась построенным домом, приглашала к себе в гости. Пыталась собрать всех общих студенческих подруг на осеннюю сказку в пригороде Будапешта. Подруги стали сговариваться о дате визита.
Вдруг позвонил Имре и сообщил, что Верочка скоропостижно умерла месяц назад. Похороны уже прошли в кругу семьи. А еще через неделю позвонила мама Веры и попросила Лену по возможности срочно прилететь к ним. Мама Веры была в глубоком горе, не хотела мириться с потерей единственной дочери, рыдала, читала стихи Асадова, видимо ее любимые, просила поддержать Имре. Он, по ее словам, был в ужасном состоянии. Лена оформила отпуск и тем же маршрутом, как и в прошлый раз, прилетела с сыном в Будапешт. Она планировала опять посетить старшего брата и взяла билеты в Тель-Авив через Будапешт, где ей предстояло провести хотя бы пару дней. Имре встретил их в аэропорту. Его было не узнать. Он поседел, жаловался на постоянно высокое давление. Решили при сыне не начинать разговор. В соседней квартире жила Верина мама с их собачкой , черно-белым терьером. Верина мама очень им обрадовалась, тут же пригласила сына Лены поиграть с собачкой, погулять вместе по городу и остаться у нее переночевать. Она с радостью встретила ребенка, как родная бабушка, окунулась в домашние хлопоты, пыталась накормить его сразу всем вкусным, что существовало в ее холодильнике.
Лена осталась с Имре. Он принес поднос с чашечками, чайничком, печеньем, пригласил ее сесть в странной комнате, то ли в гардеробной, то ли в гостевой комнате. Она раньше здесь не была.
— Что произошло? Вера что, тяжело болела?
— Произошла жуткая трагедия..,- он расплакался.
Лена попыталась его успокоить. Молча сидела и ждала, когда Имре придет в себя. Он шмыгнул носом, вытер слезы, сделал жест рукой, что сейчас продолжит.
— Ты понимаешь, Леночка, у нас как раз все начало налаживаться. Особенно после строительства нашего дома. Ты даже не представляешь какой у нас дом прекрасный, на горе, в лесу, с бассейном. Верочка строила его по своему вкусу, а вкус у нее от природы отменный. Она так мечтала вас всех собрать в своем доме. Агнесс подросла, говорит свободно уже на пяти языках, учится сейчас в Вене. На работе у меня все отлично, мы весь мир для себя с Верочкой открыли, где только мы не были: Европа, Мальдивы, Бора-Бора, Сейшелы, Япония, США. Она стала значительно меньше пить, очень увлеклась дизайном дома и сада. Мы купили в нашем доме соседнюю квартиру для ее мамы. Мама чувствовала себя одиноко после смерти своего мужа. Я и еще одну квартиру купил в этом же подъезде – там теперь наш офис. Я не мог нарадоваться. Улетел спокойно в командировку в США, там сейчас мои основные партнеры.
Вдруг звонит мне в Нью-Йорк Вера и говорит, что она себя очень плохо чувствует, что у нее острая боль в животе, скорее всего, банальное обострение язвы желудка. Я созвонился с военным госпиталем, где очень хорошие врачи, ее немедленно положили в палату, где была еще одна женщина. А я сам срочно вылетел в Будапешт.
Вера лежала в палате, плохо себя чувствовала, но главное, ей нестерпимо хотелось курить. Курить врачи не разрешали . Сил встать и выйти из отделения у нее не было, и она достала сигареты и закурила в палате. Соседка сделала ей замечание, но Вера не стала обращать на нее внимание. Тогда соседка вызвала дежурную медсестру. Медсестра прибежала и вырвала у Веры изо рта сигарету, медсестра была абсолютно права, курить нельзя в госпитале, тем более в палате, ни здоровым, ни больным. Но с Верой так обращаться было нельзя. Ты же ее знаешь. Это я мог все терпеть, Агнесс и ее мама. Вера сразу же устроила скандал, она начала кричать на весь госпиталь, довела себя до обморока, врачи прибежали, сделали ей успокоительный укол. Она затихла, они ушли, а у Веры остановилось сердце. Видимо доза успокоительного была огромной. Потом врачи пытались ее реанимировать, пытались завести ее сердце, но без результатов. Я не застал ее живой. Он закурил. В пепельнице было полно окурков.
Ну, а потом мы ее кремировали, она говорила, чтобы ее прах был развеян в море. Я еще этого не сделал. Вот она здесь, в этой амфоре всегда со мной. Имре показал Лене на амфору с прахом, стоящую прямо рядом с его кроватью. Лицо его стало пунцовым, он опять заплакал, не как ребенок, а как-то по- стариковски. Померил давление, оно было очень высоким.
Лена молчала, она была ошеломлена обстоятельствами и самим фактом скоропостижной смерти Веры.
— Имре, слушай, ты должен попытаться взять себя в руки. Верочку уже не вернешь. Посмотри на себя, тебе самому надо лечь в госпиталь. У тебя дочь, будут внуки. Ты должен жить.
— Так все говорят. Хорошо, давай сейчас я покажу тебе кое-что. Он открыл дверцу шкафа в комнате, он был забит одеждой Веры. На шкафу лежали десятки шляпных коробок. Выдвинул ящики, там лежали многочисленные туфли, босоножки Веры. Он подошел к комоду. Лена только что обратила внимание на то, что весь комод был заставлен шкатулками с драгоценностями и несессером с помадами, лаками для ногтей, и прочими косметическими упаковками.
Видишь, такое ощущение, что Верочка не ушла, а просто вышла из дома.
— И ты считаешь, что ТАК надо выходить из горя. Ты же каждую минуту бередишь свою боль. Ты же с ума можешь сойти.
— А что мне делать, я не могу без нее жить, и никогда не мог. Завтра утром поедем к нам, посмотришь наш дом. Я сейчас успокоюсь и приму лекарства. Пойдем, я провожу тебя в гостевую комнату в нашем офисе.
Лена облегченно вздохнула, она чувствовала себя смущенной в Вериной гардеробной.
Утром Имре повез Лену с сыном к себе в загородный дом, в новый белый чудесный дом в классическом английском стиле. Он находился в самом престижном пригороде Будапешта.
Была середина осени, красивейшая пора, в саду царили желтые и красные краски листьев кустарников и деревьев. Яркие оранжевые однолетники, явно приобретенные еще весной Верой, кусты красных роз, распустившиеся в тот год уже в последний раз, подчеркивали скорое наступление второй половины осени.
Они прошли во внутрь, в доме было то же ощущение, что и в квартире, как будто Вера только что вышла во двор заводить машину. Казалось, что Имре с одной стороны себя истязал, но с другой стороны сам же этим наслаждался. Он показал тот самый бассейн, рядом с домом, летнюю открытую веранду, где Вера планировала устроить для всех подруг прием. Имре доводил себя до исступления, рыдал, не вынимал сигарету изо рта, надевал каждые пятнадцать минут браслет для измерения давления.
Потом он повез Лену с сыном в венгерский ресторан. После обеда Лена всю дорогу молчала, очень переживала, она боялась, что Имре не так ее поймет или осудит. Тем не менее, уже у него дома она решилась дать ему совет.
— Имре, дорогой! Надо жить! Я сейчас скажу тебе возможно горькие вещи, но я прошу тебя к ним прислушаться. Ты не выйдешь из этого штопора, если не изменишь многого в своей жизни. Первое – никто не говорит, что надо выбросить Веру из памяти. Я ее тоже очень любила и буду всегда помнить. Но ты еще очень молодой, ты встретишь женщину, которая тебя полюбит, и ты ее тоже. У вас могут быть еще дети. Агнесс уже большая, живет в другой стране со своим молодым человеком. А ты сам тихо сходишь с ума. Прошу тебя – собери все Верины вещи и раздай их кому хочешь. Оставь себе на память воспоминания. Драгоценности отдай Агнесс, а остальное – все, все, все, одежду, обувь и прочее – отнеси бедным людям, у вас их тоже не мало.
Начни жизнь с чистого листа. Здоровье поправляй, бросай курить, работай с удовольствием, путешествуй, наслаждайся жизнью. Я позвоню тебе через пару месяцев из Москвы, хочу услышать от тебя об изменениях в твоей жизни. Держись, дорогой, поезжай к своей маме, сестре, пообщайся с ними. Уверена, что ты услышишь то же, что я тебе сказала. Захочешь прилететь в Москву, ты знаешь, мы всегда будем рады видеть тебя и Агнесс.
Лена посмотрела на Имре.
Он опустил голову, он плохо себя чувствовал.
Лена умолила его не провожать ее с сыном утром в аэропорт.
Дальше друзья обменивались звонками. Имре сделал точно так, как рекомендовала ему Лена. И, действительно, оставшись один, он стал завидным обеспеченным женихом. И, действительно, одна молодая его знакомая быстро стала ему близким человеком. Через какое-то время в Москву прилетела Верина мама, она пришла в гости к Лене.
— Леночка! Я уже старая женщина, мне очень не просто в Будапеште. Языка венгерского я не знаю, сижу целыми днями перед телевизором одна с собачкой. Имре мне наладил российское ТВ, первый канал. Показывают одни гадости, у вас ведь тоже все не просто, но я, по крайней мере, все понимаю на русском. Агнешка живет в Испании, далеко, детей пока у нее нет. Я варю для Имре супчики, делаю блинчики, люблю его как сына. Он сейчас живет с другой женщиной, намного моложе, чем Вера, но она точно такая же эгоистка, как и Верочка. Вера была блондинкой, а эта брюнетка. А в остальном – близнецы. Он сажает себе на шею бабу и радуется этому. Мягкий, теплый, доверчивый. Но у меня никого ближе его нет. Он сейчас очень счастлив, и слава богу, давление у него нормализовалось, они вдвоем с новой женщиной путешествуют, опять куда-то далеко летают, только очень много времени на солнце проводят, прилетают черные, загорелые. Верочка-то никогда не загорала, помнишь?
Я сейчас прилетела в Москву , потом в Тулу поеду к своему племяннику, но я никому там не интересна. Они с женой еле концы с концами сводят, ждут от меня денег, мне завидуют, а я ведь дочери и мужа лишилась. Я уже старая и больная, больше недели никто не хочет меня держать, улетаю потом обратно на чужбину. У меня есть одна хромая, почти глухая русская подруга в Будапеште, но мы, если и говорим с ней, то на разных языках. Есть книги, но я начинаю читать и плачу, все время Верочка перед глазами. Не пропадайте, я так тебя и твоего сыночка люблю.
Горе не длится безгранично. Душевные раны затягиваются, особенно, когда вы еще относительно молоды.
Имре позвонил Лене и сообщил, что его любимая женщина настаивает на свадьбе. Она хочет, чтобы свадьба состоялась в Венеции. Он сейчас занимается организацией торжества, снял гостиницу для родных и друзей. Потом после свадьбы они вдвоем полетят на Искью в медовый месяц.
— Лена! Прилетайте на свадьбу в Италию. Вы же с Сергеем любите Италию. Сообщи мне, пожалуйста, заранее, сколько вас будет человек.
Лена! Мне очень стыдно тебе признаться, но сейчас я безумно счастлив.
И через две недели позвонила Верина мама.
— Леночка! За что нам такое ужасное горе? У Имре рак желудка четвертой стадии. Как оказалось он заболел сразу после Верочкиной кончины. Он лежит в больнице, у него страшные боли. Вот, тебе и свадьба. Представляешь, эта дрянь, когда узнала, что он плохо себя чувствует, не сказала ему, чтобы он немедленно шел к врачу, она ему сказала — срочно хочу свадьбу. Может быть, как-то помогли бы ему врачи. Хорошо, что Имре всю недвижимость, деньги, бизнес юридически оформил на Агнешку и сестру.
А теперь, когда эта дрянь поняла, что он умирает, свадьбы не будет, ей ничего не достанется, то, видишь ли, ей теперь нет никакого смысла ухаживать за Имре. И это после того, как все последнее время она путешествовала на его деньги, грела его на солнце на всех пляжах мира, работать ему не давала. Если что, мы ее на похороны не пустим.
— Боже мой! Неужели ничего нельзя было сделать? Какое ужасное горе! А как он все переносит?
— Ему сейчас ни до нее, ни до кого, он физически страшно мучается. Никого особо не обременяет, мужиком оказался храбрым и стойким. Как только принял это горе? Агнешку и сестру с мамой ждет. Сказал нам, что всю жизнь был слепым, так и не научился разбираться в женщинах.
Имре ушел через несколько месяцев, просил, чтобы его прах был развеян вместе с Вериным, который так и стоял в амфоре рядом с его кроватью в спальне. Новая женщина на похороны не пришла.
Агнесс выполнила волю родителей.

2002 год.

Лас –Вегас, США.

Лена и Сергей продолжали работать в Москве, воспитывать сыновей. Командировок было много, темп жизни ускорился, оба валились замертво вечерами. Однажды рано утром раздался звонок из милиции.
— Вы, такая-то….? Вы знали гражданина …Геннадия?
— Да, это мой первый муж, а что с ним случилось?
— Просим вас сегодня в 10.00 проехать с нами на его квартиру на опознание. Похоже на самоубийство.
Лена в ужасе стала одеваться. Последнее время она Гене совсем не звонила. Он раньше, хоть три- четыре раза в год всегда звонил и кратко интересовался успехами сына. Последнее время он не объявлялся, а Лена закрутилась…
— Бедный Генка! Довел себя своей игрой до самоубийства… Такой чудесный парень… Из-за каких-то карт и фишек пустить свою жизнь под откос…
Лена вовремя приехала в отделение полиции, вместе со следователем, двумя сотрудниками и слесарем из ЖЭКа они вскрыли входную дверь Гениной квартиры.
У Лены и бывалого следователя буквально остановилось дыхание при виде ужасной картины. Абсолютно пустая квартира, одна кровать и стул.
Гена висел на крючке от предполагаемой и отсутствующей люстры в своем единственном нарядном черном костюме, белой рубашке и галстуке. Он был гладко выбрит, аккуратно пострижен. Окно в комнате было открыто настежь. Это он сам открыл, не хотел распространения запаха. На кровати лежало его единственное пальто и стояли новые черные туфли. На подкладке пальто лежал конверт.
…. Леночка и Витенька!
Простите меня за все причиненные вам неприятности. Жизнь моя была ужасной, я даже не понял как произошло это несчастье со мной. Игра – страшная болезнь. Я, будучи врачом, эту болезнь запустил, не лечил. Она меня опустошила, убила во мне все живое, мою душу, мое сердце, мою память, мою совесть.
Я очень виноват перед вами. Никого у меня нет, кроме вас. Я жил как околдованный. Но я обнаружил у себя, как врач, другую болезнь – рак поджелудочной железы. Этот приговор меня отрезвил. Мне все равно был бы конец. Я отдал все долги, не волнуйтесь. Я пошел к нотариусу и составил завещание. Единственная моя ценность – эта квартира, теперь она ваша. Это все, что я могу сделать для моих самых близких людей, для тебя, Леночка и для тебя, Витенька!
Витя, ты уже большой мальчик! Береги маму, люби ее за себя и за меня. Она у тебя очень хорошая!
Прошу меня кремировать, гроб самый простой и закрытый, вся одежда для похорон уже на мне. Похороните меня, пожалуйста, рядом с моей бабушкой и родителями. Прощайте…
Обнимаю вас и целую крепко.
Завещание приложено,
Геннадий…

Большой зал консерватории в Москве, 80-е.

Лиза родилась в московской семье музыкантов, была старшей дочерью, необыкновенной красавицей. Она с пяти лет училась играть на скрипке. Талант, абсолютный слух, девочка, погруженная в музыку. Она росла одновременно со своей скрипкой. Глядя на нее, можно было подумать , что это девочка кентавр, но не с телом лошади, а девичья фигурка со сросшейся с ней скрипкой, являющейся ее естественным и неотъемлемым продолжением.
После окончания Института Гнесиных ее, как отличницу, пригласили играть в оркестр знаменитого дирижера R. Оркестр часто выступал в Большом зале московской консерватории. Репетиции, репетиции, концерты, гастроли. Лиза жила музыкой. Она слышала самую незначительную фальшивую ноту в оркестре. И, не дай бог, если она сама ошибалась, то тогда ночь после концерта была бессонной, она в полудреме проигрывала и проигрывала тот музыкальный фрагмент до тех пор, пока он не начинал звучать в ее голове безукоризненно правильно, и только тогда сон накрывал ее. А еще по ночам она умудрялась писать стихи.
Жизнь шла, а Лиза не устраивала свою жизнь, ей хотелось чего-то необыкновенного. Жить в США или в Лондоне, солировать на лучших концертных площадках, выйти замуж за богатого и знаменитого человека. Любить и обожать мужа, рожать и воспитывать детей, но главное – музыка, музыка, музыка! И все равно, будущее ее было туманным, она была безусловно маленькой звездой, но маленькая звездочка в любой момент могла погаснуть.
Вся семья гордилась Лизой. Папа и мама старались не пропускатьее самых важных выступлений. Они доставали заранее билеты в бельэтаж и наблюдали сказочную феерию. Оркестр выходил на сцену, музыканты рассаживались веером, по порядку слева скрипки, за ними вторые скрипки, справа виолончели, за ними контрабасы, еще правее альты, между ними – флейты, гобои и фаготы, а дальше медные трубы, ударные и арфа.
Входил под аплодисменты дирижер, гас в зале основной свет, взмах палочкой и…начиналось чудо.
Лиза сидела среди первых скрипок, в черном длинном шелковом декольтированном платье без рукавов. Когда мягкий свет прожектора падал на нее, все зрители в зале видели этот контраст белоснежной кожи, худеньких, девичьих, но в то же время сильных белых рук, уверенно держащих скрипку, и иссиня черных вьющихся волос, схваченных золотой заколкой. Ее темные глаза, в черных густых ресницах, выражали страсть, подчинение дирижеру и волю. Даже издали видны были выбивающиеся маленькие черные локоны на ее обнаженной белоснежной шейке. Ее игра была страстной и безукоризненной, она отдавала всю свою любовь музыке, старалась, трудилась и добилась большого успеха. Она стала играть в первых скрипках известного оркестра. Такой ее увидели Борис и Лена. Они вместе пришли на концерт в Большой зал консерватории.
Борис в тот период жил в США, прилетал по работе в Россию. В Москве он познакомился с Леной, желая обрести и обрасти связями в той нише, где она работала. Это был уже седой пятидесятилетний мужчина с большим опытом жизни. Назвать его красивым было бы нельзя, но обаятельным мужчиной назвать его было можно.
Как-то, сидя с Леной в ресторане за ужином, он рассказал ей про себя, про свою жизнь.
— Вот вы, многие способные люди хотите эмигрировать из России. Большинство из вас даже не понимают и даже не представляют, что такое эмиграция. Я тебе расскажу на своем примере.
Я рос способным и умным мальчиком в московской еврейской семье музыкантов. Слух у меня абсолютный, врожденный. Родители мечтали, чтобы я стал известным музыкантом, виолончелистом. После окончания музыкальной школы я поступил, как и положено в Институт Гнесиных к самому лучшему преподавателю того времени. Я работал как вол с утра до вечера. И в итоге достиг многого. Обо мне узнали, меня везде приглашали выступать. Конечно, за жалкие копейки, конечно, все гастроли только в СССР. Все хвалят, дарят цветы, все хорошо, но как только зарубежные гастроли, начинается… Вы не прошли, в следующий раз обязательно, и прочее, прочее…
Я женился на оперной певице Кларе Т. Мы были счастливы, родилась у нас чудесная доченька. Мы начали думать, как жить дальше. Перемен в СССР никто не ожидал, ожидали только Олимпийских игр, а именно возможность еврейским семьям выехать в Израиль на историческую родину. Терять здесь особенно было нечего. Наши убогие квартиры пришлось на последние деньги отремонтировать, чтобы бесплатно сдать государству. Антиквариатом мы не владели, продавать было нечего, бриллиантов тоже не имели, то есть не глотали как некоторые одесские евреи. Две наши семьи поднялись, собрались и уехали в один конец навсегда, как тогда нам казалось, в Израиль.
Ну что сказать…
Когда мы прибыли в эту благословенную страну, нас, конечно, радушно встретили, дали какие-то деньги и небольшие льготы, предоставили временные крыши над головой. Сначала нам показалось, что мы попали в рай земной. Прилавки магазинов полны продуктов, на рынке овощи и фрукты со всего света. Тепло, все улыбаются. И мы пошли на курсы срочно учить иврит. Учим язык, проникаем в мир нас окружающий. Что мы видим? Чудесная страна — пальмы, древние исторические места, Стена Плача, раскопки, крепости, моря, религия, мифы, патриотизм на самом высоком уровне, правда, вокруг одни враги, теракты на автобусных остановках и на рынках, но тепло, сытно и «как бы» свободно дышится.
Музыкантов со всего мира как кур нерезаных. Все гении, поют и играют на всех инструментах. Мы с женой были в СССР выдающимися, а в Израиле нас мало кто знал, плюс незнание языка делало нас неловкими, туповатыми и никчемными. Мы же не будем на улице выступать, я с виолончелью, а жена петь арии из опер. Начали искать знакомых, нашли двух наших старых преподавателей. Они по очереди нас очень душевно приняли, накормили и напоили, расспросили о ситуации в СССР. Обещали нам помощь. Люди они были прекрасные, но старые и больные. Время шло, дочь подрастала, язык мы с нашим музыкальным слухом и памятью освоили. Начали работать в оркестре, сразу оба. Я играть, а жена петь. И все начало налаживаться. Взяли ссуды, купили машины, вселились уже в свои квартиры. Начался период гастролей. Где только я не побывал… И в Европе, и в Азии, и, наконец, в США. Никто нигде не спрашивал , какой я национальности, ни в оркестре, ни в разных странах. Прошло десять лет.
Прилетаю я как-то с очередных гастролей, меня встречает директор нашего оркестра и моя жена у нас дома. И они мне так, по-домашнему, объявляют, что они давно уже любят друг друга, просят у меня развода. Моей первой реакцией было дать этому израильтянину в морду, но, когда я увидел равнодушный взгляд Клары, именно равнодушный, я понял, что нечего мараться. В чем я провинился, я не понимал, работал как вол, мотался без конца с концертами по всему миру. Денег у Клары было достаточно. Ответ прост — разлюбила. Ну нет, не любит, так не любит. Значит развод, дочка осталась с матерью. Короче, через пару месяцев всеми правдами и неправдами я в одиночестве оказался в Нью-Йорке, в США. Мне удалось подписать на несколько лет контракт с оркестром в Нью-Йорке.
Надо было учить новый язык – английский. Иврит и русский в США мало был нужен. Снял я себе квартиру в Куинсе на Лонг-Айленде.Одному мне было очень тяжело. У нас в оркестре была скрипачка –незамужняя хорошенькая черная девушка, Джессика. Я начал с ней по чуть-чуть заговаривать, немного за ней ухаживать, пригласил пару раз в ресторан после репетиции. Ну, мы и сблизились. Стали жить вместе.
Конечно, это не была такая страстная любовь, но я постепенно привязывался к ней. Мы стали вдвоем репетировать, ходить в гости к нашим музыкантам. Сначала все нам были рады, но потом, я стал чувствовать,замечать, что смешанные пары не очень-то популярны в США. Кое-кто из наших друзей не очень-то жаждал сближаться с черными. Я, бывший комсомолец, воспитывался в СССР, где нам внушали, что мы самая интернациональная страна в мире. Это все конечно было враньем, евреев вообще никто не любил, армян, грузин и азербайджанцев обзывали черти как, узбеков, татар просто боялись, а прибалтов –не понимали. Явно никто не демонстрировал своих отрицательных эмоций, но все понимали – чужой, есть чужой. Но в США, я был уверен, в приличных семьях никто не должен обращать внимание на цвет кожи. Однако, нет — «Go to black,go back!». Мне было очень обидно, я решил доказать всем этим снобам, что я не один из них. Мы с Джессикой поженились. Свадьба была странной, человек пятьдесят черных родственников, три моих друга в кипах с женами, кое-кто из оркестра. «Ничего-ничего»,- думал я, мы всем докажем, как надо жить в свободной стране. И я сделал самый глупый шаг в жизни, я уговорил Джесс уйти из оркестра, прервав наши контракты. Мы организовали наш семейный дуэт, виолончель и скрипка. Какая о нас потом пошла «слава» мы тогда не предполагали.
Сначала все было удачно, мы создали свой маленький коллектив, отрепетировали выигрышную концертную программу, нашли места для выступления и составили их график. Мы привлекли родственников Джесс к организационной работе. Если еще короче, мы дали десять концертов, потом была полная невостребованность, таких умных, как мы, оказалось полный город музыкантов. Что дальше делать? Решили вернуться в оркестр. Дудки вам, никто нас не берет, читают наши резюме, задают вопросы, зачем мы ушли из известного оркестра.
Я решил подрабатывать игрой в ресторанах. Деньги же не пахнут. В США ведь любой труд почетен. Нет , моя дорогая, не любой труд почетен. После солирования в известном оркестре – игра в ресторане была для меня унизительной. Один раз пьяный русский засунул мне в карман десять долларов и сказал:
-Старик, ты бы в моем ресторане в Самаре был бы уже миллионером!
Я чуть не сошел с ума и уволился на следующий день.
Денег нет, начались скандалы в семье, да такие темпераментные. Родственники жены вообще угрожают, а главное- обзывают меня израильским «поцом». Я решил, что мне этого совсем не надо. Все, конец, второй раз развелся.
Виолончель зачехлил и поставил в угол комнаты. Не подходил к ней с тех пор. Не было никакого желания. Я решил все круто поменять в своей жизни, пошел учиться в школу брокеров. Выучился, стал играть на бирже. Сначала мне очень везло. Я спокойно безо всякого фанатизма стал играть. Познакомился с кое-какими бизнесменами, из наших, конечно. А тут и ваша Перестройка подоспела. Пять долларов – ужин в коммерческом ресторане, поставляй в страну все, что хочешь. Ничего нет на прилавках, ни еды, ни одежды, ни техники, у вас ведь ничегошеньки нет. Станешь тут бизнесменом. Я вложил свои последние деньги в поставку в Россию факс-модемов, потом в другую технику, вам сейчас можно все, что угодно поставлять. Такие бабки можно срубить, представить даже невозможно, только лениться нельзя!
Музыку я совсем задвинул. Дочка в Израиле обо мне и не вспоминает, родители умерли, бывшие жены счастливы. И тут я прилетаю в новую Россию, мне так захотелось попасть в Большой зал консерватории, увидеть своих бывших коллег, так мне захотелось похвастаться перед ними, пригласить их на ужин в Савой. Мечтал ли я об этом когда-нибудь? Мог ли я себе это позволить?
Вот я и пришел в этот свой визит в Россию к родителям Лизы. Я с ее отцом играл когда-то, я ее как увидел, просто обалдел. Ее отец представил меня как выдающегося виолончелиста, ученика самого N…
Красавица, тридцать лет, одинокая, мечтает уехать в США. А мне –то уже пятьдесят с хвостом. Мы всю ночь с ней проболтали. Она начала мне свои стихи читать о любви. А я смотрю на этот бриллиант, на тонкую белую кожу, на ее шейку, на ее жгучие горящие черные глаза и любуюсь. Я чуть не помер от восторга –какая красавица и талантливая девочка! Я как представил, что я расчехлю виолончель, начну снова играть, и мы с ней вдвоем стоим на сцене Метрополитен Опера и играем дуэт Гайдна. Фантазия, конечно, ничем не обоснованная. А я возьми, да и предложи ей такой вариант. Она, ничего про меня толком не зная, раскрыла аж свой ротик от удивления, и, скорее всего, начала мечтать…
И тут в вашем Большом зале консерватории концерт с ее участием.
— Лена! Завтра, давай пойдем с тобой в Консерваторию. Редкий случай, Большой Симфонический Оркестр R дает концерт. Есть как раз два билета. Лизин папа дал. Зайдем вместе после концерта за кулисы. Я цветы куплю. Познакомлю тебя со всеми и с Лизой.
После концерта, Борис и Лена зашли за кулисы. Борис вручил Лизе прекрасный букет цветов. Лиза сияла. Она, конечно, была очень талантлива и необыкновенно красива! Она хотела мировой славы, а кто же не хочет мировой славы?
Роман Лизы и Бориса был очень коротким. Они через несколько месяцев оказались в США, в новом доме, в пригороде Нью-Йорка.Борис начал приглашать друзей. Хвастался молодой красавицей женой и ее талантом. Гости приходили, ели, пили, Лиза им играла, но все выглядело точно как в Чеховских пьесах, довольно пошловато. Лиза рассылала свои резюме в оркестры, приезжала на прослушания и довольно быстро нашла достойную работу. Узнав об этом, вмешался Борис. Из-за предыдущего опыта, из-за ревности, зависти, он написал в оркестр какое-то письмо. Потом спустя годы он сам Лизе в этом признался. Лизе отказали в работе. А Борис ее утешил, пообещал ей, что денег у нее будет «море»,что она еще найдет себе работу по своему уникальному таланту, не надо торопиться, не надо себя недооценивать.
Борис продолжал заниматься продажами в Россию всего и вся. В какой-то момент стало ясно, что закралось в его бизнес много фальшивых нот. Как известно дверь в бизнес открывают однажды. С ним постепенно перестали иметь дело. Тогда он решил не летать больше в Россию. Стал играть на бирже, проигрался. Начал одалживать деньги у наших бывших граждан. На них он опять играл на бирже и опять проигрывался. Его зачехленная виолончель продолжала стоять в подвале их дома. Он не играл, больше всего он боялся оскандалиться перед Лизой.
Так прошло еще десять лет. Лиза родила двух очаровательных сыновей Борису. Из-за отсутствия денег она стала давать частные уроки игры на скрипке местным детям. Это поддерживало семью. В оркестр ее брали, но детей она не могла доверить Борису. Он все время находился в поисках легких денег, а деньги никак не бежали в его карман. Он продолжал делать глупости, кляня во всех самых страшных греха не себя, а Россию. Продолжал играть в бизнесмена, бегал на какие-то встречи с разными проходимцами, очень похожими на него.
Вечерами Лиза, уставшая от всяких домашних хлопот, не могла выносить бесконечное брюзжание безработного старика, не желающего ничего делать. Он не хотел проводить время с детьми, или не умел, или не получалось найти с ними контакт. Лизу и детей любил, а счастливую жизнь организовать им не смог. Лиза его уже совсем не любила и не уважала. Она устала от его бесконечной лжи. Она все время задавала себе вопросы:
— Зачем она помчалась с ним в США? Сейчас в России она бы блистала, работала бы на лучших мировых сценах в составе оркестра R. Зачем она рожала детей?
Так рекомендовали ей ее родители из далекого Израиля. Им, якобы, было виднее:
— Дети – это счастье, дети – это перемены к лучшему. Ради детей и их свободной жизни надо многим жертвовать.
Надо было Лизе еще дожить до этих лучших перемен, а жертв уже было предостаточно.
А Бориса мучили угрызения совести. Он мечтал сделать Лизу счастливой, но неоднократно проворовывался, не умел поддерживать деловые отношения, врал, лукавил, в бизнесе оказался никчемным авантюристом. Сам , когда-то подающий большие надежды, музыкант, погубил свой и Лизин талант. Не дал Лизе полностью раскрыться, как способному музыканту. Она стала нервной, эмоционально сухой женщиной. Стихи уже больше никогда не писала.
Борис размышлял:
-Куда пропал ее бывший трепет? Ее поэтичность?
И сам себе отвечал:
-Я все сам погубил.
Борис пытался несколько раз покончить жизнь самоубийством, но по натуре был трусом, плохим актером, картинно уйти из жизни у него не получалось. Он всегда ждал, что сейчас зайдет в комнату Лиза и его спасет, вынет его из петли, вызовет скорую помощь, перетянет вены и прочее. Всю эти его фальшивые ноты Лиза уже давно знала, привыкла к ним, выносила их с большим трудом.
Ради детей спасала каждый раз своего мужа, бывшего «гения» и жулика, до последнего дня его жизни. А мировая слава все еще продолжала ее ждать где-то…

Дублин.

Николай был Секретарем Комитета Комсомола в одном из ведущих технических институтов, а Маша была его заместителем. Это была крепкая семейная пара единомышленников, патриотов СССР. Еще в студенческие годы они успели побывать в самых интересных городах огромной страны СССР по комсомольским бесплатным путевкам, на каких-то комсомольских мероприятиях в странах ближнего зарубежья, поработали комиссарами в отрядах по сбору «картошки», рулевыми на каких-то патриотических слетах. Они часто собирались в своем кругу молодых будущих начальников, много пили, ели и наслаждались активной студенческой жизнью.
Ничего бы Лена про них и не знала, если бы не одно обстоятельство. У Николая была сестра, которая училась с Леной в одной группе ее института. И так это Люда любила Лену, что звонила ей и прибегала в гости почти каждую неделю.
Наступили времена перемен. Ведущими членами Компартии были поставлены перед верными комсомольцами, такими как Николай и Маша, важные и почетные задачи по управлению объектами российской собственности. Началась в России приватизация или, как ее называли -«прихватизация». К тому времени предложения были для них разные. «Управдомы, директора НИИ» — это было для них уже мало интересно. Вот иметь свою долю в управлении отраслью – вот это была их задача. Эти ребята просто ринулись в политику и бизнес. В своем кругу, где многие их друзья уже к тому времени «имели на все право», они быстро сориентировались, распределили по знакомству якобы «плохо» лежащие и якобы «плохо» управляемые объекты промышленности и недвижимости. И сами стали управлять ими.
Лена была очень далека от подобной компании. Но Люда еженедельно докладывала подруге, что происходит в ее семье и в стране. Люда жила отдельно в далеком спальном районе Москвы, но, будучи одинокой, звонила ежедневно жене Николая, Маше, интересовалась всем подряд. Своей личной жизни, как таковой, у нее не было, она примеряла на себя жизни и судьбы близких ей людей. Человеком она была простым и душевным, работала в каком-то НИИ старшим научным сотрудником. Ей там было очень скучно.
Дела у Николая шли в гору семимильными шагами. Поддержка «своих» была мощной. Маша, как верный оруженосец, была всегда рядом. Коля менял должности одну за другой, пока, наконец, не стал Председателем Совета директоров крупной металлургической компании. Маша успокоилась и ушла, к огромной радости Николая, в декрет. Она родила близнецов, мальчишек, которых невозможно было различить. Николай увидел малышей и сказал ей, как отрезал:
— Машка, все, завязывай, мать, работать! Будешь воспитывать наших детей. Возьми себе в помощь мою Людку, все равно она в своем институте ничего толкового не делает. Не хочу я никаких чужих людей в доме. Раздражают. А о деньгах я с Людкой сам договорюсь.
Люда с радостью откликнулась на поступивший призыв воспитывать племянников. Две женщины вкладывали всю душу в малышей.
Семья въехала в новую элитную двухсотметровую квартиру .
Николай прикупил себе большой участок земли с лесом под Москвой, как на дрожжах там вырос новый дом по модному итальянскому проекту. Вторую большую квартиру он купил в Ницце, детям нужно солнце, фрукты и морепродукты. Он гордо рассказывал Люде, как много, оказывается, русских корней в этом французском городе.
Еще через год Николай купил небольшой домик под Лондоном. Там тоже было много русских, да и детей надо было учить английскому языку. Еще через пару лет, Николай купил себе настоящую большую яхту. Но всем друзьям он говорил, что купил небольшую лодку, чтобы рыбачить в море-океане.
Жизненный локомотив мчался напропалую у Николая с Машей. Они не успевали посещать свои явные и неявные объекты недвижимости. Везде хотелось быть. Надо было со вкусом обставлять дома и квартиры, покупать картины и книги, спортивный инвентарь для домашних спортзалов и бассейнов, не говоря уж о хозяйственной технике для земельных участков. На море надо было все создавать, согласно французским традициям , в горах по-швейцарски, в Лондоне –по-английски. И, главное, чтобы никто не беспокоил. Маша всецело увлеклась дизайном. Дети росли без проблем, Люде прикупили квартиру рядом с ними в центре Москвы.
Николай с Машей постепенно стали отдаляться от всех своих друзей. Они их терпели, иногда выслушивали, некоторым помогали, если их очень просили, но пара понимала свое абсолютное материальное превосходство над многими. Говорить и обсуждать что-либо возможно было только среди своих, только им равным.
Люда в свободное время прибегала и рассказывала о своих приключениях и путешествиях с близнецами и Машей. Люда не была красивой женщиной, но в ее внешности было много тепла. Она напоминала героинь художника Федота Сычкова, который рисовал мордовских сильных жилистых женщин в национальных красных сарафанах , румяных и голубоглазых.
Лена уже привыкла к ее визитам, подруги садились за стол, пили чай и делились новостями.
Люда первая всегда начинала:
— Колька открыл мне счета в швейцарском банке и записал на меня дом в Лондоне. Картин накупил море, месяц развешивали. Ковры какие-то старинные, посуда антикварная. Они все-таки ко мне очень хорошо относятся. Доверяют полностью, а я обожаю их детей.Это же почти мои родные дети. Мальчишки просто прелесть , умненькие, дружные, спортивные. Машка наняла им целую гвардию учителей по всем предметам и иностранным языкам. Так они теперь, если им надо что-то скрыть, говорят между собой то на английском, то на французском языке, быстро-быстро, чтобы никто ничего не понял. Имена у них похожие –Демьян и Артем, но мы зовем их Демой и Темой. Заводные ребята. Николай с ними строго разговаривает, а Машка, конечно, балует. А что ей остается делать, денег у нее куры не клюют. Все, что захочет, может себе позволить.
А Николай все где-то рыбачит на лодке, то ли в Карибском море, то ли в Японском. Я никогда не знаю, где он. Вот и хорошо, что он бабами не увлекается, не пьет и не курит. Пусть рыбачит. Работа у него, наверняка, адская, просто так больших денег никто ведь не заплатит.
Женщины болтали, Лена задала Люде весьма провокационный вопрос.
— Ну а ты, может быть, возьмешь себе тоже ребенка, не быть же тебе в одиночестве на старости лет?
— Да, я думала об этом. Но, если брать, то уже большую девочку, чтобы она с мальчишками училась вместе. Я говорила об этом с Машей, она не против, а вот Колька, категорически против. Он говорит, что все брошенные дети, либо больные, либо заболеют, так как их родители алкоголики , воры или убийцы. В каком-то смысле он прав. Знаешь, кого я хотела бы взять? Я бы, как Анжелина Джоли с Бредом Питтом, взяла бы какую-нибудь черненькую девочку или китаянку, или вьетнамку. Но Колька меня тогда прибьет и денег не даст, он не любит ни черных, ни желтых.
— В конце концов, это же твоя жизнь.А ты занималась этим вопросом? Ты прекрасно можешь удочерить девочку из Киргизии или из Узбекистана. Азиатские девочки очень симпатичные. Да и русских девчонок полно. Ты делала запрос в детские дома?
-Да у меня проблема, я же одинокая, не работаю, деньги не ясно откуда. Их директора нарочно даже не рассматривают этот вопрос со мной или прямо намекают на колоссальную взятку.
— В принципе, я уже нашла одну тетку из детского дома, она мне озвучила цифру. Просто караул, в голове не умещается эта сумма, но придется дать ей взятку.
— Я даже не знаю, что тебе и сказать. С одной стороны – твой ребенок, а с другой – осторожно. Эти люди продадут, глазом не успеешь моргнуть. Надо быть очень осторожной с документами на усыновление или на удочерение. Ты же пока не Анжелина Джоли.
Прошло несколько лет. Люде удалось удочерить девочку из татарской деревни четырнадцатилетнего возраста, и она жила с ней в Лондоне, приглядывая за дочкой и близнецами. Печальный повод, смерть отца, привел Люду в Москву, на похороны. После похорон, через десять дней вечером перед своим отъездом в Лондон, Люда заскочила к Лене.
Ее было не узнать. Что только она с собой не сотворила. Перед Леной предстало подобие постаревшей Люды, приправленное множеством неудачных экспериментов пластических хирургов. Лена сначала не узнала Люду. Первое впечатление от ее лица – надутая постаревшая кукла скорее японского происхождения, маленькие круглые глазки на плоском белом лице, укороченный нос и огромные надутые губы, сами по себе, возможно и похожие на губы Анжелины Джоли, но не на Людином лице. Люда похудела, однако вперед выдавалась огромная несоразмерная ее росту грудь, которой у нее в молодости не наблюдалась. Ее редкие русые волосы превратились в иссиня черные и не по возрасту длинные. Она улыбнулась Лене белейшими искусственными зубами. От этой улыбки Лене стало не по себе. Она всеми силами попыталась сделать вид, что она узнала Люду.
Люда вошла к Лене с огромным букетом цветов, бутылкой вина и коробкой конфет, как новоиспеченная принцесса с бала. Она была одета в очень дорогие вещи, тонкая розовая кофточка с огромным декольте, подчеркивающая ее искусственно торчащую не по годам грудь, темно-серые брюки и туфли цвета бордо на высоких шпильках в цвет сумки. Вроде бы все отлично, но слишком ярко и вызывающе.
Люда огляделась, потом присела на кухне, наконец, вышла из своего пошловатого образа и превратилась в постаревшую добрую и искреннюю Люду.
— Привет, Леночка! Как ты? Видишь, я все-таки нашла время тебя посетить, я очень соскучилась по естественному искреннему общению.
Лена опомнилась, пришла в себя.
— Ну как я… Я работаю, воспитываю троих сыновей от разных мужей. Гена умер, оставил мне свою квартиру. Я ее сдаю. Максим женился на ком-то, я даже и не знаю. Он с женой живет в Китае. Иногда объявляется с подарками и деньгами, но очень редко. Так что мальчишки все со мной, растут, балуются, учатся, все разные, но любят, слава богу, друг друга. Я мотаюсь по командировкам, Сергей мотается, пытаемся жить достойно, много путешествуем. В целом – все хорошо. Если не учитывать болезни и потери близких. Они как снежный ком только нарастают. А ты как? Как ребенок твой, как твоя девочка, кажется, Анжела? Уже ведь большая…
— Мы с ней шикарно живем в Лондоне. Мы с Колей недавно папу похоронили, но он был полностью присмотрен, с сиделкой жил. Ему под девяносто было.
— Я вам соболезную. Ну, расскажи мне про себя, про Машу, про близнецов. Я сейчас налью вино, накрою стол, будем сидеть, пить, закусывать и вспоминать.
Лена искренне была рада встрече, только видела она перед собой чужого человека, говорящего Людиным голосом.
— Я замуж не вышла, было пару предложений от индуса и от пакистанца в Лондоне, но Колька сказал, что он категорически против, ты же знаешь, как я его слушаю. Так что я одна воспитываю свою Анжелу. Она у меня красавица, но представляешь, не может нормально учиться, не хочет работать, книг ни на каком языке не читает, целыми днями тусуется с какими-то богатенькими чеченцами, курит с ними кальян в пабах, мотается по стране. Девочка она добрая, отзывчивая, ко мне хорошо относится, но какая-то все-таки чужая, не наша кровь. Не способная к учебе и очень избалованная.
— Погоди, а кто ее избаловал, детский дом или ты?
— Я, конечно. А что мне было делать. Прилетели мы с ней в наш дом, в Лондон, я ее полностью одела, привела в божеский вид, наняла учителей по английскому языку. Язык она кое-как освоила. Начали репетиторы ее подтягивать по другим предметам, очень туго шел процесс, но надо же Анжелку как-то дальше учить. Устроили ее в платный колледж. А она продолжает думать только о нарядах, пабах и мальчишках. Представляешь в свои 18 лет спит уже со всеми, кто ей нравится. А что я могу сделать. Я один раз устроила ей скандал, сказала, что отправлю ее жить в Россию. Так она мне заявила, что не хочет потом остаться жить одинокой в этом английском доме, как я. А еще, что я ей не родная, не имею права ее мучить с учебой, что у нее, видите ли, детская психологическая травма.
В Рашку, видите ли, она не вернется, там она не может ничего есть. Все новоявленные фермеры продают неизвестную продукцию, никто нигде не проверяет ее качество, почти во всех магазинах переклеивают бирки с датами годности, чтобы больше продать гнилья и испорченных продуктов, крупы продаются с пищевой молью, сыры портятся в холодильниках за несколько дней, почти все они не выдержанные, молочные продукты с огромным процентом содержания в них пальмового масла, только жуткий вред от них, сахар продается в смеси с мелом или влажный. Мясо все напичкано гормонами и красителями. Птица, говядина, яйца и прочие продукты, все они приправлено антибиотиками и прочими гадкими добавками. Хлеб плесневеет на второй день, если хранится не в холодильнике. Речная рыба отравлена грязной водой водоемов, морская рыба и морепродукты переморожены и в целом, нижайшего качества. Овощи, фрукты, зелень, а кто знает, чем их поливают. Она в таких условиях теперь уже жить не может.
И спрашивает меня:
-Что, мамочка, хочешь меня отравить в своей Рашке? Избавиться хочешь таким образом от меня?
Я перестала на нее орать, я ведь ее очень люблю. Это она на меня, главным образом, давила, чтобы я привела себя в порядок, чтобы ей было за меня не стыдно в кругу ее кавалеров. Я пошла к лучшим косметологам, видишь, теперь меня никто не узнает. Я и сама себя по утрам не узнаю, пока не накрашусь и не присмотрюсь к себе. Мне никто не дает больше сорока пяти лет. А как ты меня нашла?
— Прекрасно выглядишь, одета стильно, немного ярковато, но очень модно. Невеста, хоть куда. Морщин на лице нет, грудь колесом. А как твои родственники поживают?
— Конечно расскажу, но это все только между нами по старой памяти. Ты, я знаю, никому ничего не скажешь. Колька прет в гору со скоростью света. Купил себе небольшой самолет, большую квартиру в Нью-Йорке, рядом с Централ Парк. Теперь летаем все по белу свету на его самолете. Машка живет как-то сама по себе. Похорошела, думаю, что точно у нее появился любовник, а может быть, и не один. Я ее почти не вижу. Какие-то вечные строительные дела, выставки, конференции. Она даже не успевает посещать все свои квартиры. Вечно мне приходится платить за них налоги со своего швейцарского счета. Машка задается теперь перед всеми, не подступишься к ней, секретничает, ведет исключительно светский образ жизни. Летает по всему миру на премьеры, концерты, показы мод. Но на людях – верная заботливая жена и мать. А на деле – детей своих и мужа даже и не видит. Но это их жизнь.
Они записали на меня до хрена недвижимости, теперь еще две новые машины записали, я эти машины и в глаза не видела. Они шифруются, боятся, слишком уж много у них денег.
Говорить с Колькой стало очень сложно. Летим с ним на похороны отца, знаешь, о чем он говорит?
Не о политике, не о бизнесе, не об искусстве, не о детях. Он говорит о людях, которые с ним работают, что они все ему завидуют, продадут его при первом же случае за копейку. Почти всех их называет нищебродами, лузерами. Охранников своих боится, меняет каждый месяц. Никому не доверяет. Народ наш российский он вроде бы любит, но считает его еще пока сильно недоразвитым интеллектуально и политически. Видишь ли, народом этим надо очень правильно управлять, контролировать и не доверять.Народ наш, видишь ли, очень талантливый, но только пока сильно вороватый.
Сталина не осуждает, но и не боготворит. Какой-то в его голове застрял гвоздь, коммунистическая истина, что все у нас в России классно. Бывший комсомолец и коммунист, патриот, что ты хочешь! А в мире – все, ну все абсолютно враги, не любят нас, хотят завоевать, уничтожить, завладеть нашими ресурсами. Даже я, простая баба, понимаю, что этот его условный враг –США, Европа, Азия – все они хотят защитить свои демократические ценности от нашего совкового коммунистического произвола. У них самих все давно уже есть- и ресурсы, и деньги, и люди, ученые, врачи, космонавты и даже прекрасный балет и цирк. Ничего им от нас не надо. Главное для них, чтобы Россия не трогала их традиции и ценности.
Живет Колька везде по чуть-чуть. По всему миру, но при этом, зарубежную жизнь все равно клянет по чем зря. Везде ему чуждо, ничего его не радует. Еду, правда, хвалит. Язык английский так и не освоил. Все люди здесь на Западе продажные, враги, войной идут на Россию. Какие враги? Я живу в Лондоне, никто воевать с нами не собирается, да там одних русских с миллионами больше, чем англичан.
Нашел, оказывается, себе какую-то молодую девку, кучу денег на нее тратит. А та щебечет ему про пламенную любовь, что он у нее единственный и неповторимый. Ты бы его видела… Живот отрастил, лысый, отрыжка, когда засыпает в самолете, то храпит как Соловей-разбойник. Ну это тоже его дело.
Короче говоря, Николай и Маша — особенная каста. А я при них.
Главное то, что Колька мне дает деньги, вполне достаточно, да и ладно. Он много заработал, имеет полное право думать и вести себя как хочет. Ой, а как бы я жила на российскую пенсию? Я ведь счастливый человек! Дай бог ему здоровья! А вот дочку мою Колька не любит, презирает, но мне на это глубоко наплевать. У Кольки только в России все хорошо. Самая шикарная охота — в Сибири, роскошная рыбалка — только в каких-то сибирских озерах вместе с высокопоставленными особами, он сплавляется с ними по разным рекам, поет с ними песни молодости у костра. Да еще плавает со своей девкой по океанам. Он давно живет по своим законам, да я и сама уже ничего не узнаю, отвыкла, к хорошему-то быстро привыкаешь.
Лена не предполагала, что в Люде так быстро разовьется инфекционная болезнь полного благополучия. Лена не была ханжой, она не была и святой. Она, как и все люди, стремилась к хорошей обеспеченной жизни. Ей тоже хотелось дать своим детям хорошее образование, обеспечить их. Она много совершила своих ошибок в жизни, никого не судила, понимала, что у всех своя судьба. А у Люды – не худшая.
Лена положила салат Люде на тарелку, налила вино в бокалы, все время приглядывалась к подруге. Она понимала, что это уже давно не та, готовая на жертвенность ради близких, Люда.
— А как мальчишки, ты что-то ничего про них не рассказываешь?
— Мальчики- прелесть, очень симпатичные и умные. Много в них с детства было вложено, вот теперь можно видеть результат. Учатся хорошо в Ирландии, в Тринити Колледже, так сами захотели, очень самостоятельные, неразлучные. Никаких нет проблем с ними. Деньги отец направляет им на учебу и на житье-бытье. Он, Машка, да и я, мы ими очень гордимся. С моей дочкой они так и не подружились, да и не о чем им с ней разговаривать. Они всеми мыслями в математике, физике и экономике, а моя Анжелка – вся в мужиках, да в пабах. Но все равно, я ее очень люблю. Да ладно, пусть на свете растет еще один счастливый человек!
А ты все в нашей отрасли пашешь?
— Да, я больше никуда и не ушла. У меня тоже был зарубежный опыт учебы. Он очень отличен от нашего, прикладной и конкретный. Другой совсем метод обучения. Это обучение для меня, казалось бы, кандидата наук, устроила моя компания. Очень многому я там научилась. Я так с ними и работаю, с американцами.
— Колька бы тебя убил. Что у нас в России мало хороших компаний? Какие люди там работают, смотри, как зарабатывают. А ты на дядю Сэма выпахиваешь…
— Но, если так все хорошо, объясни мне, тупой, к чему эти дома по всему свету, яхты и самолеты, почему счета в банках в Швейцарии?
— Ничему-то тебя не научили в твоей Америке. Деньги, если они большие, и ценную недвижимость надо иметь там, где все защищено законом, где экономика и политика стабильны. А у нас в стране пока только все развивается, все еще у нас впереди, понимаешь?
Лена кивнула Люде головой. Ей, конечно, все было ясно.
Подруги распрощались, Люда обещала звонить.
Прошло еще несколько лет. Люда не звонила и не объявлялась. И вот почти к ночи раздался неожиданный звонок.
— Леночка! Это я, Люда! Можно к тебе зайти по старой памяти, вот так просто без всякого апоинтмента. У меня сейчас много горя.
Через час Люда была у Лены. Она была в черном платье и с черной шелковой лентой на голове.
Чувствовалась, что она плакала уже не один день.
— Проходи, рассказывай, устраивайся, я сейчас приготовлю нам чай, хочешь что-нибудь перекусить? Что у тебя ужасное приключилось?
— Леночка! Дорогая! Я даже не знаю с чего и начать. Наливай чай, садись и слушай меня, только не перебивай.
Все эти годы все было хорошо, но с некоторыми семейными осложнениями. Машка заигралась со своим мужиком, а Колька стал привыкать к своей новой бабе. Семья быстро шла к разрушению, но они оба от этого не страдали. Они интеллигентно и тихо решили развестись и проговорили главный свой вопрос дележа денег и недвижимости. Теоретически они все поделили, распределили дома и квартиры между собой, юристы сдернули за это с Кольки столько денег, что я могла бы содержать целый взвод солдат с семьями лет сто. Но, неожиданно для Кольки, его молодая нетерпеливая баба стала претендовать еще до оформления всех документов на мой дом в Лондоне и на Нью-Йоркскую квартиру, но не просто претендовать, а угрожать ему. Ну ты с моих слов Кольку знаешь. Он ее так задвинул, что та и опомниться не успела, как оказалась где-то за Уралом в своей деревне со сломанной челюстью. А Машкин любовник узнав об этом от юристов со страху тоже куда-то сдрызнул.
Короче говоря, Колька с Машкой созвонились и решили больше не чудить на старости лет и жить вместе. В знак полного примирения решили вдвоем навестить близнецов в Ирландии. Сделать им приятный сюрприз. Я тоже с Анжелой решила к ним присоединиться. Мы вообще-то все соскучились, по полгода не виделись друг с другом, решили устроить семейный сбор.
Мы все прилетели в Дублин, Колька, Машка, охранники, я и Анжелка. Семья вся устроилась в шикарном отеле. У Николая, как всегда, свободны только три дня. На следующий день в городе должен был пройти какой-то карнавал. Что за карнавал, чему посвящен, ни Машка, ни Анжелка не потрудились узнать. Черт дернул мою Анжелку и Машку узнать об этом. Женщинам всегда хочется большего праздника, маленького им мало. Они уговорили Кольку организовать прямо в отеле семейный торжественный ужин к восьми часам и только за час сообщить об этом близнецам, Демьяну и Артему.
Под предлогом, что нам, всем женщинам, надо привести себя в порядок, посетить парикмахеров и приодеться, Маша, Анжела и я решили прогуляться по городу и посмотреть на дневной карнавал. Мы с Анжелой вообще вместе были впервые в Дублине. Дублин -город небольшой. В начале августа в Дублине полно туристов, так как это самый пик сезона для путешествий по Ирландии. Ответ простой — светит ярко солнце, нет бесконечных дождей. Мы не успевали поворачивать свои головы, то вправо, то влево. То вдруг, с пением и криками проехал смешной автобус, управляемый толстушками, которые приводили его в движение, крутя педалями. То группа велосипедистов, ребят, студентов в фирменных майках рекламировали очередную школу по изучению английского языка. Везде висели рекламы театра, где проходили концерты с исполнением ирландских танцев. Мы вышли к улице, по которой должны были пройти участники карнавала. Стали ожидать начала и рассматривать прибывающую публику.
В это же самое время, как выяснилось потом, Колька набрал номер ресепшн и заказал ужин на всех. Затем он включил телевизор, а там шла как раз реклама того, что в час дня состоится карнавал. Так как он не говорил по-английски, то он тоже не понял, какое это будет мероприятие. Женщины должны были быть в парикмахерской, и он ради любопытства, ну и чтобы скоротать время, позвонил охранникам, и они втроем пошли на этот местный праздник.
Оказалось, что к часу дня в центре Дублина проходил ежегодный гей-парад. Он проходил очень красочно. Толпы народа стояли вдоль улицы. Множество ярких бумажных фигур, установленных на тележках, приводились в движения. Самые популярные песни модных рок-музыкантов звучали повсеместно. Градус веселого настроения поднимался. Наконец, первая группа полуобнаженных геев выстроилась в ряд и началось их шествие. Там шли ряды и ряды парней и девушек со своими предпочтениями в любви. Прошла группа пожилых геев и странноватых старушек. Все они несли флаги, разукрашенные радужной символикой. Они шли под музыку, приплясывая и подпевая своим кумирам.
Мы стояли на левой стороне довольно узкой улицы, а напротив, на правой стороне улицы стоял Колька с охранниками. Мы увидели друг друга. Колька погрозил нам пальцем и улыбнулся. По его выражению лица можно было догадаться, о чем он думает: «Ну, и как вам парад геев? Как вам это позорище, эти пидары, эта европейская свобода?»
Мы улыбались, нам все казалось прикольным. Анжелка только и покрикивала: «Мама, Маша, смотрите, смотрите, а эта-то почти совсем голая идет, ну а этим, мамусь, между прочим, нравится вот так ходить и демонстрировать свои плохо прикрытые гениталии, смотрите, смотрите…»
Через минуту в одном из рядов мы все одновременно увидели и Демьяна и Артема, почти голых, разукрашенных во все цвета радуги, они шли, как и все, приплясывая, улыбаясь, обнимаясь друг с другом, время от времени, показывая всем свои высунутые языки и демонстрируя всем свои полу прикрытые гениталии.
Колька побагровел, он еле сдержался, Машка была бледна как смерть, но моя дура Анжелка узнала близнецов и крикнула им, назвав их по именам. На улице было очень шумно, никто бы не обратил на это внимание, но моя дура выскочила и стала с ними в один ряд, размахивая руками, она сообщила им о нашем приезде. Мальчишки немедленно сошли с дистанции, а Анжелка вернулась, довольная собой, стала орать через улицу: «Дядя Коля, мальчики сказали, что обязательно придут на ужин. Слышали?»
Вот и весь праздник! Вот и весь карнавал!
В гостинице Колька зашел в номер к Машке. Он там так орал, что было слышно и нам в соседнем номере. Он обвинил ее во всех самых страшных грехах, сказал ей, что только у бляди родятся пидары, да еще и два одинаковых. Что теперь охранники доложат всем, всем, всем, что у него два пидара в семье, что, может быть, он и сам такой.
-Как жить с этим, Машка? Я же тебя просил только об одном – следи за детьми, а ты … Ты посылала их то в Ниццу, то в Лондон, то в этот город разврата, в Дублин, лишь бы не сидеть с ними. И Людка, предательница со своей дурой Анжелкой,вы все упустили моих мальчиков, вы все меня предали. Это же они были смыслом моей жизни, они- моя гордость, все для них…Как мне теперь жить с этим! Я немедленно улетаю, я не могу и не хочу их знать, геев этих сволочных. Да они и не придут к вам. Всех вас видеть не могу.
Он хлопнул дверью и улетел, куда, мы тогда не знали.
Вечером ребята не пришли. Они боялись отца. Он не понял бы их. Мать попыталась бы их принять такими какими они давно уже были, а отец не смог бы. Я вот сейчас задним числом думаю, а что уж такого плохого они сделали? Абсолютно ничего. Всегда учились прекрасно, уже подрабатывали, самостоятельные, дружные, умные, гордость наша…
Короче, Леночка, мы вернулись не в Лондон, а в Москву. Николай, мой гордый глупый брат, не смог вынести такого удара, взял и застрелился две недели назад. Мы его похоронили там же, где и папу. Ребята прилетали на похороны, мы им его идиотского письма не показали. Он их проклинал, дурень старый! За что? Сколько гениев в мире, геев? Может наш дед или Машкин дед тоже такими были, это же генетика… Вот я и осталась теперь одна с Анжелкой…
Машка приняла какую-то непонятную сторону, явно не мою. Похоже, что мы с Анжелкой вылетим скоро из Лондонского дома, счета мои закроют, и будем мы с ней жить на мою пенсию. Вот так, Леночка! Одни руины, один пепел!…
Люда больше не объявлялась. Николая, спустя год обвинили в каких-то должностных нарушениях, громко критиковали, потом завели уголовные дела, которые неизвестно чем закончились…

Испания. Каталония.

Барселона.

Лена принимала свой возраст, как и положено женщине на седьмом десятке. Далеко не все в порядке со здоровьем, но пока она жива, а значит будет завтра, а потом, возможно, и послезавтра… Дети выросли, слава богу, разбежались по своим домам, растут внуки и внучки. С Сергеем она уже более 35 лет вместе. Хлопот, работы, болезней и всяческих разворотов в этой жизни было предостаточно. То есть, той самой жизненной маеты, которую предсказывала ей когда-то в детстве цыганка. А у Вики действительно родилось три сына и одна дочь, четвертого сына она потеряла. Вот и предсказание…
Сколько друзей ушло из жизни… И не сосчитать. Слушаешь песни на французском языке о том, где оно счастье, существует ли, правильно ли мы его оцениваем… Лена без оглядки на кого-либо или на что-либо научилась выставлять свои главные жизненные приоритеты, еще, может быть, и не поздно что-то менять в жизни. Но жизнь, увы, стремительно приближается к старости.
Лена сидела за столом в холле испанского отеля, погода хмурилась, шел мелкий теплый дождь, идти никуда не хотелось. Она пила свой любимый ярко-оранжевый коктейль и наблюдала за поведением гостей Каталонии со всего света.
Неожиданно прозвучал тихий женский голос:
— С вами рядом можно присесть?
— Да, присаживайтесь, буду только рада.
Рядом с Леной присела милая светловолосая русская женщина лет сорока пяти. Она, видимо только что приехала, не было ни загара, ни намека на то, что она отдыхает вообще. В ее движениях чувствовалась какая-то тревожность и суета.
— Вы давно здесь отдыхаете? — спросила она.
— Нет, я прилетела только пару дней назад на две недели. Погода подкачала, прогноз на несколько дней неутешительный, пасмурно, кратковременные дожди.
-Так это здорово, значит надо путешествовать. Здесь столько прекрасных мест, многие не удается даже мне посетить. Меня зовут Надя, я здесь в отеле представитель туристической компании. Приехала раньше на час, выполнила в другом отеле план. Вот решила к вам присесть и сагитировать вас на путешествия. Вы же самостоятельно прибыли без помощи туристических агентств? Как к вам можно обращаться?
— Меня зовут Елена. А я как раз и собиралась составить график моего отдыха здесь в отеле, включая предполагаемые экскурсии.
-Вы первый раз в Испании?
-Ну, что вы. Я была в Испании раз двенадцать в течение двадцати пяти лет, только в Каталонии раза четыре. Проще меня спросить, где в Испании я не была.
— Вы так сильно любите Испанию?
— Я люблю все страны, где мне посчастливилось побывать, более, чем в семидесяти, в некоторых я была по двадцать раз.
— Вы тоже представитель туристического агентства или эти поездки были по работе?
— И по работе пришлось много где побывать, но больше поездок было туристических. С семьей, с друзьями и с коллегами было очень много путешествий и приключений, а еще было много впечатлений, удивлений и очарований.
— Так вы – очень счастливый человек! Полмира посмотреть — это же несбыточная мечта для очень многих. А некоторые туристы не могут из-за отсутствия денег посмотреть даже Барселону. Деньги у них только на билеты и на жизнь в отеле на море, да еще на детские развлечения. Таких туристов, кстати, большинство.
Я могу вам предложить минимум двадцать маршрутов. Посмотрите нашу программу.
Лена взяла буклет и представила, что сейчас ее начнут окучивать всяческими предложениями. Ну что же, бизнес есть бизнес.
Однако предложения были очень интересные и, главное – все направления незнакомые. Никто Лену не заставлял принимать никаких решений. Она сама быстро сориентировалась и выбрала пять любопытнейших экскурсий. Лена немедленно заплатила за них и составила себе график путешествий. В конце концов – море есть везде, и везде оно прекрасное, можно успеть наплаваться, много на солнце все равно быть вредно.
Надя, получив деньги за экскурсии, уходить не торопилась. Она хотела пообщаться, это чувствовалось.
— Как вам сейчас живется в России? Я время от времени смотрю русское телевидение, ужасно противное, одна пропаганда, все время говорят об Украине и Сирии, мне не понятно, своих проблем что ли нет? Я уже двадцать пять лет живу в Испании, оторвалась от Москвы, от России. С русскими туристами естественно общаюсь ежедневно, но в основном на предмет организации их отдыха. Они купят путевку на экскурсию и бегут на море. Это и понятно. То, что я слышу о России от разных людей, не совпадает с моими представлениями. Либо я так заблуждаюсь, либо я не с теми людьми заговариваю. Понимаете, я ведь говорю с теми, кто ко мне обращается или здесь, в своей диаспоре. Она огромная, но отношения внутри нее сложные. Кто-то преуспел, кто-то нищий, кто-то просто не хочет общаться. Много украинцев, молдаван, грузин, армян, прибалтов, у них, как правило, свой круг общения.
— Всем, Надя, живется в России по-разному. Особенно отлична жизнь в Москве от жизни в других городах. Кому-то очень хорошо, кому-то сложно и плохо. Здоровье и деньги, как и везде, решают все. Лучше вы расскажите мне, как вы оказались в Испании.
— Лена! Все очень банально. Я по специальности переводчик, закончила Педагогический Институт в Москве, языки – испанский и английский. Меня направили на практику на две недели в Испанию, в Малагу. Я влюбилась в Испанию и в самовлюбленного красавца, испанца Алонсо. Я сама не очень-то красивой была девушкой, но худенькой и симпатичной, болтушкой, открытой, наивной, всегда улыбающейся.
В Москве в те годы творилось черти- что. Экономический кризис. Денег ни у кого не было. Был страшный дефицит продуктов, простой одежды, лекарств, книг, да всего.Ничего у меня своего в Москве не было и быть не могло. Жили мы вчетвером, я, брат и родители в двухкомнатной хрущевке в Черемушках, метро Академическая, может быть, знаете в Москве. Я представила, что будет, если я останусь в Испании, выйду замуж и буду помогать родителям. Вот я вернулась в Москву, сообщила своим родителям, что испанский парень готов на мне жениться. Родители, между прочим, ни слова мне не сказали, чтобы я оставалась в Москве. Я пыталась тянуться из-за всех сил за обеспеченными сокурсницами. Я защитила диплом, позвонила своему парню, Алонсо, он прислал мне приглашение. Я купила у спекулянтов джинсы, сапоги и куртку на последние родительские деньги перед отъездом. Я прилетела, мы стали с ним жить, но замуж он меня не звал. Оказывается, его родители были категорически против нашего брака. Но я об этом и не знала. Я попыталась устроиться на работу, в туризм естественно, но у меня не было ни опыта, ни разрешения на легальную работу. Тогда туризм только зарождался. Меня обманывали на каждом шагу наши соотечественники. Я все время оставалась ни с чем. А, если я настаивала на том, чтобы мне заплатили мною же заработанные деньги, то мои бывшие добрые коллеги меня кидали, обманывали и грозили депортацией. Кто я была такая? Ни мужа, ни денег, ни квартиры. Я говорила об этом с Алонсо, но он не хотел вникать. Я жила у него на птичьих правах, на продукты деньги он давал, правда, сам потом все их и съедал. Меня он использовал как бесплатную кухарку, уборщицу и… любовницу. Я от унижения ужасно страдала, мне стыдно было жить с этим самовлюбленным героем со средним техническим или вернее средним сантехническим образованием, но не менее стыдно было возвращаться в Москву ни с чем.
А дальше- больше. Классика жанра…Я забеременела, родила сына. Алонсо немедленно предложил мне съезжать с его квартиры. Я плюнула на него, взяла в долг у оставшихся друзей колоссальную сумму под огромные проценты, сняла квартиру, освоила вождение, купила простенькую машину, стала давать уроки английского языка испанским деткам. И все это с маленьким грудным ребенком на руках. Но жизнь, как вы знаете закаляет. За последние пятнадцать лет я преуспела, долги выплатила, устроилась на постоянную легальную работу, туризм процветает, план я выполняю. Сын мой, Сашенька, уже сам жених, учится и мне очень помогает. Двадцать пять лет борьбы пролетели как мгновение, моя жизнь очень изменилась в лучшую сторону, сейчас я очень счастлива, я замужем за великолепным человеком, испанцем, но это уже совсем другая история.
Ну так как там, у вас в Москве?
Лена посмотрела другими глазами на Надю, ее судьба напомнила ей многие судьбы подруг и знакомых в ее прошлом.
— Я совсем коротко рассказать вам не смогу. Готовы ли вы меня слушать? Давайте выпьем по чашечке эспрессо.
Надя кивнула головой.
— У меня есть еще минут сорок.
Лена заказала кофе себе и Наде.
— У нас в стране за эти годы произошли огромные перемены. Наша жизнь, в целом, да и мир, полностью переменились. Я сейчас могу со всеми своими друзьями, живущими на другом конце света, поговорить, увидеть их, причем совершенно бесплатно, всего лишь держа в руке свой телефон. Мы активно переписываемся со всеми уехавшими друзьями и родными, можем в принципе встречаться с ними в любой стране мира. Это наш самый главный разворот. Когда мои многие друзья и родные уезжали из СССР ничего подобного нельзя даже было себе представить.
У нас произошли также огромные экономические перемены. Наша жизнь приблизилась к вашей жизни, например, к жизни в Европе или даже в США. Всемирная глобализация. Никуда от этого не денешься.
Москва всегда была для меня красивым родным городом, но за эти годы стала намного лучше, чище, зеленее и красивее. Жизнь в мегаполисе стала очень интересной. Ну и как всегда в России, чем глубже политический и экономический кризис, тем острее и талантливее постановки в театрах и острее сценарии фильмов талантливых режиссеров. Многие спектакли в театрах осуществляются на высочайшем уровне, артисты играют на оголенном нерве. Но цензура существует, вольнодумцев серьезно наказывают.
Я, хоть и пенсионерка, еле успеваю посещать такое большое количество интереснейших мероприятий, выставок, концертов классической музыки, доставать билеты на лекции и экскурсии. У меня и нет, увы, столько сил и денег. Чтобы успевать активно жить в мегаполисе, надо быть абсолютно здоровым и организованным человеком.
Знаете сколько в Москве музеев и театров? Тысячи… Тысячи театров, музеев, кафе, ресторанов, но это «счастье», увы, не по карману трем четвертям населения Москвы.
Надя смотрела на Лену с большим удивлением.
— О чем эта Елена говорит, наслаждаясь кофе? Странно, говорит она совсем не о том…
А Лену несло и несло…
Город наш стал очень многонациональным, пестрым, вечерами в метро после девяти, девяносто процентов пассажиров– это жители из всех стран бывшего СССР. Их, конечно, мало интересует наша культурная жизнь, они мечтают доползти до своих временных жилищ. Но, благодаря им в Москве чисто, полно такси.
Сейчас многое у нас стало возможным, как в Европе, например. Можно купить прекрасную квартиру, загородный дом, обставить их с помощью дизайнеров самой красивой европейской или американской или даже антикварной мебелью, купить машину самой последней модели. Со всей страны люди стремятся в богатую европейскую Москву. При этом, половина нашей молодежи в плену у ипотеки под высочайшие проценты, они рабы лет на двадцать пять и более. И, тем не менее, все сейчас это стало возможным.
Границы, как я и говорила, для многих открыты. Пожалуйста, путешествуй по всему миру, по морям и океанам, по горам и по пустыням, по всем мировым столицам и историческим достопримечательностям. Вопрос – где на все это взять деньги?
Здравоохранение у нас на нижайшем уровне, одни декларации, качественных зарубежных лекарств почти нет. Многие обеспеченные люди предпочитают лечиться в Израиле, в Европе или в США. При этом, по телевизору и радио патриоты-пропагандисты призывают весь народ собрать по пятьдесят рублей на лечение наших детей за границей. Но объявить, что в стране денег нет на лечение своих детей никто не отваживается. В это же самое время идут бесконечные поезда «помощи» Украине или летят борта самолетов с этой же «помощью» в Сирию. Понятно, это политика, но делайте свои выводы…
Уровень среднего и высшего образования упал ниже плинтуса. Фундаментальная наука вымерла вообще. Ее уже просто нет, как и наших ученых, лучшие из них все уехали в Европу, в США или в Японию и Южную Корею. Талантливые выпускники ВУЗов и Университетов тоже нас покидают, четыреста тысяч из них уже уехало на Запад, сколько еще человек планирует отъезд, не известно. Нет в России достойного развития для них и интересной, хорошо оплачиваемой работы. Но, остальные ребята получают какие—то знания и остаются в России.
На прилавках наших магазинов полно продуктов со всего света, но не все они свежие и качественные. Вот вы возите своих туристов, чтобы они купили ваш качественный хамон, сыр и прочее. Эти продукты у нас тоже были, но, сейчас они под санкциями, следовательно возникает вопрос стоимости этих продуктов.
Деревня превратилась в пустые поселки, население спивается, молодежь бежит в города, ищут работу. Сельское хозяйство умирает. Никому, абсолютно никому в городах до этого нет никакого дела, все в целом сыты, даже ведут ожесточенную борьбу с лишним весом. Едят с большим удовольствием все подряд. Контроля качества продуктов у нас почти нет.
Молодежь наша очень красивая и современная, одеты все прекрасно, модные прически, косметика, бижутерия – на высшем уровне, абсолютно у всех мобильные телефоны последних марок. У молодых москвичей, у которых исторически есть крыша над головой, есть возможность вести здоровый образ жизни, кататься на велосипедах, мотоциклах, автомобилях, ходить в фитнес- клубы, кафе, путешествовать. Они зарабатывают себе на жизнь. Инженеров, химиков, физиков , механиков, биологов, врачей и педагогов почти нет. Главным образом – управленцы, менеджеры, какие-то экономисты, продавцы и перепродавцы всего и вся, работники сферы услуг.
Одежда и обувь у нас продается тоже любая, со всего света, всех лучших и известных мировых производителей. Покупай все, что только твоей душе угодно. Но только теперь представьте, кто может приобрести одежду, сумку или пару обуви по цене мировых брендов? Правильный ответ –очень немногие работающие граждане. Но купить это все возможно!
Пенсионеры у нас тоже разные. Есть обеспеченные, а есть совсем нищие. Но так всегда было у нас. У нас жизнь сейчас точно такая же, как во многих странах третьего мира. Социальная защита на очень низком уровне и существует очень слабая только в крупных городах. Москва – это не Россия, это другая страна.
Есть категория граждан, у которых жизнь, что называется, удалась. Они заработали так или иначе большие деньги за эти годы, могут позволить себе, все что угодно. Кто-то сдает жилье, кто-то имеет дивиденды от своих бизнесов, кто-то процветает, активно путешествует и наслаждается своей жизнью. Но их явное меньшинство. Я не говорю про депутатов, банкиров, нефтяников, полицию, про известных в разных сферах людей, все они, конечно, могут позволить себе абсолютно все, что они успешно и делают. Я не говорю о них, такая категория у вас здесь в отеле не водится, я говорю о нашем многомиллионном населении в целом. А о нашей провинции я просто молчу.
Это все наш быт. И это только мелочи.
Надя стала слушать Лену более внимательно и ожидала, когда и чем она закончит, чтобы задать ей главный вопрос.
-Но, знаете, что совершенно и окончательно изменилось за эти годы? Это сознание наших людей.
Почти всем все это очень-очень нравится, многие стали религиозными и патриотами, большинство поддерживает на выборах существующую политику.
Войны в России нет, так идет где-то далеко, в Украине и в Сирии. Все ведь сейчас у нас все позволено, позволено менять миропорядок, процветает безнаказанно воровство, коррупция в высочайших размерах, разбазаривание ресурсов всей страны, позволено уничтожение чистых водоемов и вывоз лесов, загрязнение озер и рек, позволено вываливать мусор, где угодно, позволено издеваться над животными и уничтожать нашу экосистему. Безнаказанно расстреливать оппозиционеров в центре Москвы .
Нашему народу нравится смотреть и слушать пропагандистские программы, аморальные отвратительные телешоу, проплаченные продюсерами. Каждый из нас участвует по привычке в мелком коррумпировании, это называется по-прежнему, по знакомству, по блату. Взятка врачам, учителям, полицейским, вроде бы мелочь, благодарность за то, за это, но взятка. А как без этого у нас?
Можно получить по блату некие льготы. Расплодившиеся повсеместно жулики разводят пенсионеров на деньги, обманывают их и обворовывают старух или стариков на каждом шагу.
Есть, конечно, много и приличных честных людей, кто зарабатывает свои большие или маленькие деньги совершенно честно, но, поверьте мне, каждый из них болен российской аморальностью, хоть чуть-чуть, оправдывая себя многовековыми традициями, и я, увы, тоже этим заражена.
А вот теперь самое главное, народ наш совершенно бесправен, опущен, раболепен, живет только по понятиям, сам замешан во всех мелких и крупных грехах, во взятках. Сам провоцирует воровство, считая это моральной нормой. Знаете, каким образом у нас воспитывают детей с экранов телевизоров, по бесчисленным тупым сериалам про криминал и прочее? Если ты мало украл – ты лох, сядешь на годы в тюрьму, ничего не украл – ты лошара, и будешь нищим умирать, и не жалуйся потом – это был твой выбор. А много украл — ты неподсуден, ты мечту свою осуществил, ты откатил деньги, и все! Ты, наконец, оторвался от бандерлогов, от нищебродов. Ты теперь – элита общества! И многих это очень даже устраивает. Все это навязывается искусственно, при этом, очень профессионально организовывается сверху. Ох какая большая работа велась все эти десятилетия с населением, используя его самые низкие инстинкты! Работа эта выполнена за эти двадцать пять лет превосходно. Теперь наши дети не мечтают стать космонавтами, они мечтают стать депутатами, банкирами, губернаторами и чиновниками.
Вся наша история переписывается под нравы и вкусы нашей элиты. Архивы подчищаются. Ленина, Сталина и всю их клику, репрессии, геноцид своего народа никто не осудил официально. Еще, видимо, живы миллионы стукачей, которых оберегают, как могут, наши власти. Патриоты проводят ежегодные бесконечные реконструкции сражений России, начиная со времен викингов, безумные деньги тратятся на эти игры. Таким образом они поднимают патриотический дух нации.
В общем, народ обобрали, отупили, опоили, запугали,потом всех приручили и прикормили. Все, почти все население сдалось, за очень небольшим исключением.
Лена, как в каком-то угаре, продолжала без остановки рассказывать Наде про российские будни. Чем дальше она продолжала, тем больше обеих женщин охватывало волнение.
— В стране высочайший уровень наркомании, СПИД, алкоголизм. Это даже и неплохо, легче управлять таким народом. Был у нас лагерь, назывался Социалистическим. Слово социалистический – здесь лишнее. Лагерь, управляемый паханами так и остался, и живем мы все по их понятиям, а не по законам. И законы пишутся под власть предержащих людей. Нет для обычных людей свободы слова, справедливых судов, они все бесправны. Еще продолжать рассказывать вам, Надя, как у нас хорошо?
Надя, открыв рот, замерла от такого резкого перехода от шикарных домов к полному бесправию в ее бывшей стране. Она никак не ожидала услышать от этой женщины, выглядевшей вполне благополучной, прекрасно одетой, симпатичной, пьющей свой коктейль и кофе в пятизвёздочном отеле за границей, такой разнос своей державы.
— Лена! Но вы же, судя по всему, не бедный человек, если вас столько всего не устраивает, наверное, даже больше, чем вы мне рассказали, что же вы не уезжаете из России, границы же открыты? Или — тогда боритесь за вашу будущую жизнь, становитесь правозащитником, ходите на митинги, на демонстрации, делайте что-нибудь, протестуйте, в конце концов! Критиковать намного же легче, чем что-либо предпринимать, не правда ли? У вас же, наверное, есть свои жесткие принципы, которыми вы дорожите?
Чего вам не хватает в жизни? Времена вашей молодости, да и моей, были же намного хуже! Тогда и намека на какую-либо свободу не было!
— Значит, вы считаете, Надя, что я на старости лет, понимая, что происходит у меня в стране, в моем любимом городе, в Москве, должна идти на баррикады. Или мне надо бросить весь мой налаженный домашний быт, продать все за любые деньги, плюнуть на всю свою прожитую жизнь в России и уехать в «никуда»? Вернее, не в «никуда», а в нормальную цивилизованную страну за справедливостью и свободой, не так ли? Или просто со всем смириться и не сметь ничего и никого критиковать? Не портить себе и другим людям настроение? В этом заключается патриотизм?
Да, возможно, вы во многом и правы, уехать ради лучшей медицины, ради продолжения своей жизни и счастливого будущего и прекрасного образования для моих внуков. Да, это сейчас пожалуй самая популярная и модная тема и идея у нас в стране.
Главный лозунг: «Не нравится – вали, границы открыты».
Но ведь, можно же покинуть этот родной привычный берег, но не прибиться к другому, к чужому? Нужно оставить детей и внуков, рискнуть ради их светлого будущего или насильно взять их с собой? А, если они не хотят этого? Убеждать их, что они будут потом жить в раю, в свободных странах, в демократических режимах? Вы тоже так считаете?
И я так тоже думала многие, многие годы, еще в начале 80-х, потом в 90-е и 2000-е. Как мы все надеялись, как мы мечтали, наивные люди, о демократии, свободе и счастье. Тогда-то мы ходили на митинги, на демонстрации, на баррикады и на выборы. А потом я перестала мечтать о демократии, свободе, перестала думать об отъезде, так как у меня тоже была своя борьба за выживание, работа, очень непростая и сложная, как и вся была тогда наша жизнь, да и есть до сих пор. А сейчас, увы или не увы, но уже поздно начинать жизнь в новой стране с самого начала. Нет уже сил и здоровья ходить на митинги.
Да, мы с мужем не смогли использовали этот шанс счастливой эмиграции в молодости, я лично и мой муж вполне профессионально состоялись в России, этим мы можем гордиться. Я много путешествовала, примеряя на себя и на свою жизнь разные страны и континенты. Но все-таки, я хочу жить в своей стране, среди своих друзей – единомышленников, говорящих на родном мне языке, знающих и любящих нашу природу, историю, литературу, и жить, самое главное, рядом со своими детьми и внуками. Почему я должна бежать? Я, наверное, тоже наивная женщина, но я очень надеюсь, что в ближайшее десятилетие многое изменится. Так же быстро, как быстро меняется сегодня наш мир…
Лена вздохнула, о чем-то вспомнила и продолжила.
— Мне очень горько было вам рассказывать о том, что у нас творится в России. У нас все хорошо, пока не происходит что-то ужасное, болезнь, несчастный случай, катаклизм какой-нибудь, пожар или наводнение… Но, не дай бог случается что-либо из перечисленного, тогда наступает КОНЕЦ!
Можно, однако, все перевернуть, рассматривать нашу жизнь парадоксально, с полным безразличием, без всякой критики. Все у нас ведь относительно, мирно, спокойно, жить можно активно и интересно, не задумываясь ни о политике или об экономике, жить прекрасно, не смотреть телевизор, не слушать радио. Времена, ведь, не выбирают. Вести здоровый образ жизни, гулять, плавать в бассейне, кататься на лыжах, петь песенки, танцевать, развлекаться и жить не тужить. У меня лично, вы видите, все же хорошо, грех жаловаться. Детям нашим пока тоже все комфортно в нашем столичном городе. Пусть они сами выбирают свои жизненные пути. У них своя судьба. А мы уж, где родились, там и пригодились…
Теперь уже Надя глубоко вздохнула и выговорила.
— Я не могу, не буду, да и не хочу давать вам советов. Я даже не имею права, вы меня старше. Я не знаю как лучше и где лучше жить, моя жизнь здесь – это был далеко не рай. Я так намучилась…
Сможет ли мой сын, Александр, когда-нибудь понять меня, оценить мою личную жизненную жертву? И надо ли ему это вообще как-то оценивать? Что я особенного видела здесь за эти двадцать пять лет борьбы за выживание? Не все так уж идеально и в европейских странах, да и где гладко, да и где все честно, где все прекрасно? Нет и не существует таких мест на земле для простых и честных людей! Мне кажется, исходя из ваших откровений, ваша жизнь тоже вполне удалась, какой бы она ранее трудной не была.
Очень многие знакомые мне люди стали успешными за границей. И их дети тоже успешны. Никому из них даже в голову не приходит вернуться в Россию. Они мечтали о свободе и о жизни по законам. Это действительно очень необходимо для самоуважения и самореализации. Они это получили. Какой ценой? Счастливы ли они? Это совсем другой вопрос…
Надя сделала небольшую паузу.
А знаете, кто абсолютно счастливо живет за границей, в Европе, в Израиле или в США? Я уверена, что только те, кто уезжал из нашей страны, ненавидя ее лютой ненавистью, кто и сейчас ее ненавидит и презирает, кто уезжал за этой пресловутой свободой. Но в чем эта свобода, и как знать,что точно значит эта свобода? Свобода от власти, от идиотов, от национальной нетерпимости, от бедности, духовного убожества, жестокости? Многие из этих уехавших людей так и не освоили язык своих новых стран, так и не вписались в новую жизнь. Ничего-то они на самом деле не знают ни об истории своей новой страны, ни о ее законоустройстве, не знают даже толком ее географии, не знают ее писателей, ученых, не могут читать книг на новом языке, смотреть и понимать кино на новом языке, посещать драматические спектакли на новом языке, они не понимают дебаты по телевидению, юмористические передачи, не понимают тексов песен. Они не получают полностью удовольствия от новой их райской жизни, они в очень многом ограничены. Они — эмигранты, и многие из них, люди второго сорта. Именно так все их и воспринимают, хотят они этого или нет, с деньгами они приехали или нет, они не успевают, как правило, вписаться в новую жизнь. Существуют в своих диаспорах. Как бы и кем бы они себя не мнили. При этом они тоже много путешествуют и счастливы таким возможностям.
Да, дети их будут испанцами, французами, американцами или израильтянами. Внуки их в дальнейшем отрекутся от них, не смогут их понимать, стариками они будут чувствовать себя душевно одинокими, не все, конечно, но многие. Их дети и внуки будут стесняться и смеяться над их плохим знанием и пониманием нового языка, над их бывшей Родиной, называя ее Рашкой, над их беспомощностью. Будучи уже стариками, эти счастливые люди будут обязаны принимать правила этой игры, и до конца своих дней они будут выискивать гнилые и самые скабрезные прорехи в политике и экономике своей бывшей Родины, ковыряться во всех ее недостатках, читать, слушать русское радио и смотреть русское телевидение, оправдывая свой выбор эмиграции. Ради детей и свободы! При этом, с большим удовольствием их дети и внуки готовы зарабатывать деньги в России. В России, ведь, жизнь — по понятиям, а значит, и денег можно намного больше заработать .
А ведь жизнь у каждого из них и у нас – всего одна! Нигде и никто никому ничего не должен.
А есть и те, кто очень любил свою Родину, они покидали ее с печалью и со слезами. Они ничего не говорят плохого о России. Они страдают из-за нее, они испытывают стыд и боль, но они ее по-прежнему любят. Счастливы ли они здесь, эти люди, проведшие свою молодость в России, а зрелость в борьбе за свое существование? Это очень большой вопрос.
Однако, Лена, извините меня, увы, время, мне надо идти в фойе, там собираются мои клиенты, туристы. Работа… Мой вам совет — возвращайтесь мысленно в прекрасную страну, в Испанию. Я вам желаю сказочных, интересных путешествий, хорошей погоды и отличного отдыха! Извините за неожиданные откровения. Всего вам лучшего!
Лена осталась сидеть за столом, обдумывая все мысли, неожиданно для себя высказанные совершенно чужой женщине. Как-то это все очень странно выглядело. Случайная попутчица, однако и такое иногда бывает. Видимо, в ее душе очень сильно наболело.
Лена рассуждала, раздумывала, сколько она не успела договорить этой Наде. Она не успела сказать ей, что сотни ее знакомых счастливо живут по всему свету, прекрасно говорят на иностранных языках, они достигли максимума в новых странах, каким уж путем, это не важно, у всех свой жизненный путь. Многие прекрасно вписались в жизнь своих новых родин, дети их получили прекрасное образование и счастливы там. Там у них, в их далеких странах, наверное, все прекрасно, и образование, и здравоохранение, и экология, и демократия и прогресс… Пусть так и будет, дай им всем бог, счастья, пусть будут все люди счастливы и здесь и там, а мои близкие и я пусть будут благополучны в измученной, но родной России!
День подходил к концу, предстоял ужин, потом какое-то вечернее шоу. Лена постепенно успокоилась. Она поплавала в закрытом бассейне СПА-комплекса отеля, полежала в номере, почитала, переоделась и спустилась в ресторан.
После ужина перед шоу какой-то фокусник показывал карточные фокусы. Он был одет во все черное, как и на афише, которая висела совсем рядом, справа от него. Фокусник таинственно, по-театральному, восседал в кресле, за ним висела черная штора, где, видимо, был спрятан кое-какой реквизит, а на коленях лежал красивый черный плед. Лена присела рядом за стол среди других участников этого театрального действия. Фокусника звали Карлосом. На своей афише Карлос выглядел значительно моложе и красивее. Испанец был очень хорош собой, симпатичный брюнет с улыбающимися хитроватыми глазами, с необыкновенно ловкими руками. Невозможно было разгадать волшебство его манипуляций с картами. Фокусов было множество, все превосходно выполнялись. Как это было возможно, никто не понимал, все удивлялись, охали, ахали… Он был настоящим гением своего дела! Настоящий талант! Лена сидела в непосредственной близи, ей очень хотелось увидеть фокусы на минимальном расстоянии. А вдруг, ей удастся догадаться, как Карлос умудряется это делать? Но нет, это было великолепное безупречное волшебство и ловкость рук, которые находились на расстоянии нескольких сантиметров. Лене было предложено и тасовать карты, и самой снимать и выбирать карты из колоды. Карлос угадывал все. Конечно, Лена догадывалась, что это, скорее всего, были специальные карты для фокусов. Лена не верила уже в чудеса, но как ей хотелось в них верить.
А Карлос очаровывал всех присутствовавших своей милой улыбкой, поднимал настроение своими репликами, произносимыми на трех самых популярных европейских языках. Мужчины смотрели за его руками пристально с большим любопытством и удивлением. Но Карлоса руки ни разу не подвели. Полсотни фокусов перед лицами сытых и счастливых праздных туристов были исполнены на самом высоком уровне. Лена представила Гену, своего первого мужа, как бы он смотрел на эти фокусы. Где ты, Гена? Был ли ты? Когда это было?
Лена осталась одна за столом с Карлосом, другие гости торопились занимать места на вечернее шоу. Карлос в знак признательности продемонстрировал Лене сложнейший фокус с картами, где, как бы Лена или Карлос не раскладывали карты, чтобы они с ним вдвоем не вытворяли, карты всегда оказывались справа красной, а слева черной масти.
Однако, чувствовалось, что Карлос за эти два часа очень устал. Его лоб покрылся испариной, он выглядел очень бледным и изможденным. Да, такой талант требует жертв и напряжения. Лена поблагодарила его, на английском языке отметила с каким удовольствием она наблюдала за его талантом фокусника и пожелала ему дальнейших успехов. Карлос, продолжая сидеть и собирать свой инвентарь в портфель, попросил Лену похвалить его на стойке регистрации у администратора. Лена с удовольствием это выполнила, затем она забежала в номер, чтобы взять кофточку на вечер. Когда она спустилась в лобби, там не было ни Карлоса, ни его афиши.
Лена подошла еще раз к администратору, ей надо было договориться на всякий случай о раннем подъеме на предстоящую ей завтра экскурсию. Народ был весь на шоу, сотрудники скучали, администратор был свободен и совсем не против поговорить на английском языке.
— Какой все-таки замечательный ваш Карлос, настоящий талант!
Еще раз поделилась Лена своим восторгом с администратором.
— Да, сейчас он в норме, но был еще недавно в очень плохом состоянии.
— А что такое с ним произошло?- встревожено спросила Лена.
— Видите ли, Карлос – это наша испанская гордость, наше наследие, особенно в Каталонии, он очень был известен, он лауреат многих международных конкурсов. Он был счастливчиком судьбы, участник бесконечных телевизионных передач, гастролировал по всему миру, даже в Лас-Вегасе, получил истинно мировое признание. Он был любимцем миллионов женщин и мужчин. Он, действительно, гений своего дела, прирожденный талант! Никто не смог и не может повторить его фокусов, никто. Он зарабатывал очень хорошие деньги. Но семь лет назад он попал в страшную аварию. Он на своем самом модном и лучшем в мире мотоцикле, случайно, потеряв управление, на большой скорости врезался в какую-то машину. Авария была ужасной, он лишился двух ног, у него были жуткие проблемы с позвоночником. Это была катастрофа! Сейчас он на двух протезах перемещается в инвалидной коляске, может сидеть только в жестком корсете. Бедный, бедный Карлос, после двух часов сеанса фокусов, он как выжатый лимон, полностью обессиленный, он с трудом пересаживается на свою инвалидную коляску и отправляется со своей женой, Надей, домой.
— Подождите, подождите, а Надя – это не та ли русская женщина, которая работает в вашем отеле туроператором? Это она? Женщина лет сорока пяти? Я с ней сегодня разговаривала.
— Да, Надя — это золотой человек, чудесная женщина, она его спасла и спасает, она сохраняет ему смысл его жизни.
— Как же они познакомились?
— Да в больнице. Когда он был здоров, он не хотел жениться, у него было столько любовниц, он все выбирал, то одну, то другую, так и не выбрал. Родители его умерли давно. Но после этой ужасной аварии, он оказался никому вообще не нужен, даже любовницам и поклонницам. Никому не хотелось оставаться на всю жизнь с калекой, потерявшим веру в себя. Даже Каталонии он оказался не нужен. Все, занавес на его шоу опустился навсегда. Он это увидел своими глазами.
Надя в тот период подрабатывала в больнице тем, что переводила с испанского на русский язык выходцам из бывшего СССР диагнозы и рекомендации врачей по их лечению. Диаспора же русскоязычных людей у нас огромная. Надя — профессиональный переводчик. Ей самой многого пришлось хлебнуть у нас в стране. Она узнала про несчастье Карлоса, пришла к нему, ничего его не спрашивая, начала ему немедленно во всем помогать. Он даже сначала не спрашивал, как ее зовут, он был в глубочайшей депрессии, психологически отстранен от жизни, а она все равно его обмывала, обтирала, причесывала, кормила, носила на своей спине в туалет, он не мог сидеть, он был совершенно беспомощным. Потом ушли годы и почти все деньги на его реабилитацию, множество операций, наконец, спасительные протезы и корсет. Он стал оживать и понял, что никого ближе и роднее этой русской женщины, Нади, у него нет. Только она его спасла, безумно его любит. И он тоже ее полюбил и очень ценит. Они неразлучны почти, стали официальными мужем и женой. Она приезжает на машине, пока он спит дома, и продает здесь и там путевки на экскурсии, а потом, вечерами по договоренности с администрацией, два-три раза в месяц в разгар туристического сезона привозит его в наш отель, возможно, что привозит его еще в пару других отелей, где она сама работает и где устроила работать Карлоса. Мы ему платим деньги, но, конечно, уже совсем другие, не те, которые он раньше зарабатывал. Помогаем и поддерживаем его, как можем. Он воспрял духом, стал работать, уверен, что он по-своему, счастлив. А она, Надя – точно счастлива, мы это чувствуем по ее улыбке. Знаете, что сказал мне как-то Карлос?
Он мне сказал про Надю, что ему хочется без конца целовать ее волшебную душу. Душа у нее потрясающая!
…Ошеломленная Лена поднялась к себе в номер.
— Счастье, эфемерная непонятная свобода, что это на самом деле, где это находится? Это одни лишь высокопарные слова! Да, надо просто жить, неважно где, любить, наслаждаясь этой уникальной фантастической возможностью самой жизни, данной тебе родителями, богом, кем угодно, радуясь каждому новому наступившему дню! И все…….

Закат в Подмосковье.

…..Никто не знает наперёд,
Что нас на белом свете ждёт:
Кого блистательный успех,
Кого позор за тяжкий грех.
Никто не знает наперёд,
К чему всё это приведёт.
А жизнь уходит, между тем,
Частично или…насовсем. *
*Вячеслав Урюпин