Шестое чувство
— «Шестое чувство» у Гумилева… А, по-моему, оно не рождается у нас, а напротив – мы его безнадежно утрачиваем…
— Что это за чувство?
— Религиозное, которое и сделало- то нас, по сути, людьми…
(Из одного диалога)
Меня удивляет желание Левона вновь и вновь доказывать уже давно доказанное и даже то, что в доказательстве не нуждается.Вот и опять: в Липках, как мне казалось, мы достаточно исчерпали – причем в очередной раз – эту тему: «Христиане ли мы или не христиане?» У меня даже очерк имеется на эту тему с вынесением отрицательного вердикта.
Правда, в этот раз речь шла не «о нас», как часто я пишу, а обо мне конкретно. И отчасти об Андрее Кулагине. Левону почему-то хочется думать, что я разыгрываю из себя ярого поборника религии, причем религии христианской, и он все пытается меня в этом переубедить – доказать, что к религии и к христианству причислять я себя не имею никакого права.
«Ты философ или христианин?» — привязался он ко мне и на этот раз. — «Ты христианин или православный? Ты православный или сектант?» Вот по такому замкнутому кругу ходят эти наши бесконечные споры – допросы с пристрастием.
Хотелось бы мне стать кем-то одним, прибиться к какому-то одному берегу и жить в одной системе координат. Да видимо, уже не дано.
Родившись в стране, где на государственном уровне проповедовался и насаждался атеизм, мы по определению не можем быть полноценными верующими – ни христианами, ни мусульманами, ни иудеями. Более того, многие из нас до сих пор сохраняют верность государственной религии СССР – научному атеизму. Меня Бог миловал. В возрасте 12-13 лет мне в руки попало Евангелие, и Слово Божие, еще не смыслом, но формой своей, вошло в мою душу. Сама поэтика евангельского языка, особенно на фоне тогдашнего кондового новояза, сразу провела в моей душе черту между жизнью реальной – той, что с детства окружала меня, и той, что рождается в воображении и живет в мечтах. На небесах или даже просто где-то к западу от «железного занавеса»…
Интересно, что поэтика эта в равной степени присутствует в текстах Священного писания вне зависимости от языка, на котором они написаны. По крайней мере, на английском и итальянском – языках, которые я знаю, помимо русского. Помню в ходе одной довольно продолжительной командировки в Италию, вернулся я вечером к себе в номер. Идти ровным счетом никуда уже не хотелось – все уже порядком надоело. Ни в ресторан, ни по магазинам, ни просто на прогулку по улочкам и площадям давно и хорошо знакомого мне городка Саронно. Неожиданно взгляд мой упал на лежащую на тумбочке у кровати Библию. Взял я ее, полистал, попытался вчитаться. Магия Слова, как и в те далекие дни моего первого знакомства с Евангелием, повторилась практически один в один. В какой-то момент я поймал себя на том, что в полный голос декламирую Слово вслух, а в следующий – обнаружил, что уже чуть ли не полдвенадцатого ночи. Вернувшись в Москву в книжном магазине «Паолине», что на Большой Никитской, я приобрел себе томик на итальянском языке. Чудный был магазинчик. Его закрыли уже…
В другое время и при других обстоятельствах проверил я на себе эффект Библии и на английском языке. Абсолютно тот же, но с оттенком, быть может, чуть большей мужественности, что ли, но ведь и сам английский язык – язык воинственной нации, в свое время покорившей себе чуть ли не полсвета.
Слово Божие – выше логоса, выше смысла и содержания, особенно нашего современного, порядком выхолощенного жизнью и практикой языка. Раньше, говорят, слова обладали куда большим сокровенным и мистическим смыслом; они были в состоянии передавать куда более глубокие и сокровенные смыслы. В это охотно веришь, читая священные тексты. Слово здесь оказывает свое действие на человека уже одним своим звучанием, интонацией, тембром. Смысл отходит на второй план, и при этом становится ясно, что за ним кроется еще какой-то, да не один, а множественный, до которого обычным человеческим умом не докопаться. Не подняться. Нужен какой-то другой – высший разум, до которого нам еще расти и расти. В этом, по утверждению новоакропольцев, и состоит смысл нашей жизни. А также предшествующих нам и следующих за нами поколений. Это позволит человечеству выйти на другой, качественно другой и более высокий уровень. Вчитываясь в Библию, в это невольно начинаешь верить и к этому хочется стремиться.
Это лишь одна сторона религиозного образа жизни и религиозного образа мышления. А сколько еще других, с которыми так или иначе сталкивался на протяжении своей жизни! Религия как форма протеста и неприятия режима в 70-е и 80-е годы. Русская религиозная философия, которая увлекла в студенческие годы с подачи того же преподавателя философии Германа, о котором я уже писал. По крупицам приходилось выискивать информацию о ней и восстанавливать какую-то, верную или не очень, общую картину. Искусство, которое все практически вышло из Божественной идеи – из текстов Ветхого и Нового завета, из других священных текстов, из мифов и легенд Древней Греции и Рима, Махабхараты, Большой и Малой Эдды и многих-многих других – имя им легион!
Культурный человек при всем своем желании не может быть нерелигиозным. Религиозное чувство может принимать в нем самые причудливые формы вплоть до полного отрицания, но и при всем желании не в состоянии перегрызть он или разорвать эту пуповину. Справедливости ради, надо сказать, что искусство в ХХ веке попыталось было это сделать, но мы знаем, что ничего хорошего из этого ровным счетом не вышло. Человек без идеи Бога в душе есть грубое и дикое животное. Пусть он в этом до конца и не отдает себе отчета. И никогда не признается. Но это так, и в той или иной форме это обязательно проявится. И наоборот – человек с Богом в душе скорее сам погибнет, чем нарушит Закон. Закон это записан в его сердце и вытравить его оттуда можно, только это сердце надорвав.
Я езжу с сыном по монастырям, захожу в церкви. Его и меня инстинктивно тянет в эти места. Я с придыханием говорю об Оптиной пустыни и об Афоне, где ни разу не был, но куда все мечтаю поехать и не решаюсь. Не хочется новых разочарований. В душе должны оставаться места, которые не должно видеть и посетить.
С не меньшим благоговением захожу я в католические соборы и протестантские кирхи. Эти последние, на редкость лаконичные и аскетичные, зачастую производят на меня даже большее впечатление, чем роскошные католические соборы или богатые своим убранством наши православные храмы.
С особым чувством и интересом читаю я все то, что так или иначе связано с религией: от священных текстов до религиозных философов, от истории религий до православных писателей-романистов типа Достоевского или Лескова, от богословских трактатов до трактатов философов-идеалистов. С таким же интересом смотрю фильмы на религиозные темы и фильмы с религиозным и философским подтекстом. Люблю побеседовать со священнослужителями, а в чем-то и поспорить с ними.
В свое время пошел было на курсы катехизиса, но через несколько занятий оставил курс – уровень преподавания и уровень слушателей показался мне не достаточно высоким. Я ждал большего. Ведь когда-то катехизис в этой церкви вел Александр Мень! А, может, это просто мне не хватило святости в душе?
В Рождественскую и Пасхальную ночь мне не сидится дома. В урочный час ноги сами ведут меня к машине, а руль – выруливает прямиком к ближайшей церкви…
Я – падший ангел! Не знаю, за какие провинности я был изгнан с небес , и вот оказался здесь, на земле. Но душа моя помнит мое прежнее обиталище и томится по нему. Она ищет путей назад – в небо. На земле достаточно свидетельств небесной благодати. В той или иной форме она нисходит на землю и следы ее здесь повсюду. В первую очередь это природа – творение Бога и искусство – творение человека. Я тщательно высматриваю и выискиваю эти следы, накапливаю их в своей душе и по ним пытаюсь воссоздать прообраз своей былой небесной родины.
Я вижу, что жизни уже не хватит, чтобы сделать это. А ведь не воссоздав всей картины целиком, как в случае мальчика Кая во дворце Снежной Королевы – слова, нельзя вернуться к себе изначальному – до падения, а значит – и в тот горний мир, откуда ты родом.
Я – Мцыри, по крайней мере, я прекрасно понимаю его, его разочарование и его трагедию – человека, страстно стремящегося на родину и не находящему путей, туда ведущих. Или не способного преодолеть их, эти пути, за одну короткую человеческую жизнь.
Значит, будем дожидаться жизни следующей, а надо – так и всех следующих, сколько бы их не пришлось прожить. Ибо нет у нас иных целей и иных устремлений, как заслужить себе прощение и вернуться туда, откуда все мы родом…
Шестое чувство
Смятение чувств — это самая мягкая реакция на откровенность Шестого чувства.
Здесь уже ни пошутковать по-дружески, ни поерничать поводу нестыковок, ни пофилософствовать, ни поумозаключаться.
Над сознанием, скованным любой безрассудной Верой, как Главнейшим руководством жизни и иже с ним Мерилом и Судьей всего сущего, иронизировать не к лицу. Когда жизнь представляется лишь утомительным переходом к Вечности — это уже из области психологии (дедушка Зигмунд подойдет) и это уже без Ванек-Встанек.
Похоже я должен извиниться и покаяться за непонимание этой серьезности и глубины овладевания. За попытки разговоров на людских языках, да еще зачастую во фривольных тонах. Впредь обязуюсь свести к минимуму, если не убрать вообще, все противопоставления научно-материалистического характера. А еще лучше, вообще, все противопоставления.
Образы-образы, один фантасмогоричнее другого.
Мальчик, только зачитавший пионерскую клятву на Красной площади, ночами под одеялом читает Евангелие (где он его нашел-то без ятей?), в то время, когда его одноклассники только подбираются к Жюль Верну и Гераклу.
Мужчина (б/у советский) в рассвете сил в зарубежной командировке вечером в номере читает вслух Библию…
Прожить практически всю жизнь в столь негармоничном состоянии с окружающей действительностью, прятать свои чувства, ощущать себя непохожим на других, обладать всем набором гоминидных признаков и пытаться искоренять их в себе. А самое главное так и не суметь к 60-ти годам идентифицировать себя с общеизвестными базовыми понятиями философских, религиозных, психологических учений. При этом лелея мысль о собственном саморазвитии, как главном «спасительном круге», оставляя за собой право на отречение от любого своего слова.
Образ же падшего ангела (демона то есть?), в образе человека, стремящегося в «предначатие вечного блаженства» не подается осмыслению вследствие путаницы с реинкарнационной круговертью и смешения христианских понятий. Хотя выглядит гораздо поэтичней круговерти Левона с павианом. Но также непонятно.
With much love to both of you.
Я не стал бы писать о себе и тем более предлагать написанное вниманию других, если бы не считал, что мой пример довольно показателен и что история моего «религиозного» опыта во многом повторяет и перекликается с опытом других моих соотечественников. По крайней мере – одного со мной поколения.
Почему Левон отрицает это, я не знаю. Я сам еще прекрасно помню его благоговейно заходящим в церковь и истово крестящимся. В какой-то момент он однако усомнился и вступил на путь отхода от веры. И вот постепенно дошел до ее полного отрицания и даже богохульства. Не раз подмечено, что любой отступник с особым рвением и упоением даже чехвостит следующих вере, а тем паче прозелитов. Это как раз то, что мы наблюдаем у Левона в последнее время. Желание якобы разобраться и понять – всего лишь повод.
В этой ситуации не вижу смысла продолжать начатый спор. Он не нацелен на поиск истины, а призван, как мне кажется, лишь оправдать свое собственное неверие и убедить себя и других в том, что в итоге все мы одним миром мазаны. Нет, Левон, не одним! Одни ищут свет в конце туннеля, в то время как другие пытаются этот самый свет, буде он вдруг появится, в лучшем случае проигнорировать, в худшем — затушить.
Напоследок отмечу, что опыт богоискательства — в традиции российской культурной прослойки. Поиск этот не прекращался никогда и, напротив, значительно усиливался в переломные моменты отечественной истории. Показателен опыт того же Религиозно-философского общества, созданного и существовавшего в Санкт-Петербурге в самом начале ХХ века. В работе этого общества приняли активное участие лучшие умы того времени как со стороны светской, так и со стороны клерикальной части общества. Многие с напряжением и интересом следили за ходом дискуссий.
Результат, правда, плачевен – Первая мировая война и революция. Если уж лучшим умам не удалось ни на йоту изменить ход истории, то что говорить о нас, простых смертных. Так, сотрясаем воздух…
Саша, неужели тебя не удовлетворил мой головной комментарий, чей смиренный тон и аккуратно выверенная форма, как раз и выказывали желание более не «продолжать начатый спор»?
Остались бы каждый на своей территории и чудили бы там по своим усмотрениям, чай, не так много и осталось.
Нет, обязательно надо было ответным комментарием, новой кучей алогизмов и неточностей провоцировать продолжение.
Раз так, изволь.
Сначала на минуточку, давай хотя бы ближнюю историю не искажать.
Когда это ты меня видел «истово крестящимся»? Вежливо, почтительно, сообразно уставу чужого монастыря — это да. Но истово — это явный перебор. Даже в своих товарищах, к примеру, в том же Сергее Карпове — настоящем воцерквленном человеке, крестящемся в машине на каждую промелькнувшую за окном церковь или Андрее Кулагине, осенявшем дохлых лягушек крестным знамением, я не усматриваю никакой истовости. Частные случаи употребления молитвенных жестов.
И тем более, я не отступник, потому что мои «усомнения» начались, приблизительно в том же возрасте, может чуть позже, когда тебя пленило Слово Божие. Да, французские вольнодумные товарищи Эффель и Таксиль явно не выработали у меня понимания, что «Слово Божие – выше логоса…» Да, и штоковская Божественная комедия (кстати, во многом по эффелевским рисункам) тоже не способствовала формированию моего «религиозного образа мышления».
Насчет же «ее (веры) полного отрицания и даже богохульства».
Отнюдь.
И мое упорство в определении тебя, Саша, конкретно к понятию сектант-еретик, являлось лишь частью доказательства, что «религиозный образ мышления» не много лучше моих еретических (Голубые космонавты) или идолопоклонческих (футбол, искусство, музыка) «образов мышления».
О развитии и стадиях.
Много раз приводил цитату из Александра Гениса.
«Философ начинает с того, что ищет дорогу к Богу. Не найдя ее (и Его), он удовлетворяется истиной, потом — правдой, затем — справедливостью.»
Я сейчас точно на последней стадии, а ты Саша где-то между первой и второй, по моему пониманию…
Все впереди, завидую.
Кстати, по поводу «света в конце туннеля».
Со стороны, конечно виднее, но, не смотря на неоднозначно сложившиеся внешние обстоятельства, внутренне я не ощущаю себя в темном «туннеле». Соответственно, не занимаюсь и поисками света, и даже совсем наоборот — использую свет, чтобы видеть (и пользовать…) в жизни все прекрасное и удивительное, в том числе и на виртуальном уровне.
Если же ты, Саша только ищешь свет, то значит это ты в темном туннеле (по крайней мере, на данный момент) и весьма вероятно, что «религиозный образ мышления» — это и есть нескончаемый тоннель.
По крайней мере, ощущение себя «падшим ангелом» является подтверждением этой мысли.
Поводу прозелитов.
Судя по всему, одним из катализаторов моего более быстрого перехода от поисков правды к поискам хотя бы справедливости, несомненно явилось внутреннее неосознанное сопротивление прозелитской тональности моего уважаемого оппонента за последние годы. И так бывает.
В ПОИСКАХ КОНСЕНСУСА
«Все дискуссии на богословские темы начинаются
с высоких истин, а заканчиваются головной болью»
Паисий
Нет, прав все-таки Паисий. К сожалению, не запомнил его… прозвище? титул? звание? что там бывает у святых и старцев? Как не запомнил и многое другое из того, что говорил Б.Гребенщиков на вчерашнем «Аэростате». Не запомнил или продремал, убаюканный проповедями «гуру» и той сладчайшей музыкой, что он ставил. История с мирно спящими апостолами и истово /в отличие от Левона/ молящимся о чаше Христом в Гефсиманском саду неизменно повторяется – из века в век и из поколения в поколение.
Но и сквозь дремоту отдельные мысли великих, то и дело цитируемые Гребенщиковым, все же доходили до моего сознания, и некоторые из них мне даже удалось запомнить.
Мысли же эти и сам строй и тон передачи странным образом перекликались с развернувшимся на страницах нашего блога – очередного – спора. Как если бы «гуру» Гребенщиков, которого я чту не столько за музыку, сколько за образ и направление мысли, схожие с моими собственными, услышал, как несправедливо критикуют его единомышленника и «единоверца» и поспешил к тому на помощь. Дабы поддержать духовно и идейно. Да еще и нескольких мудрецов с собой прихватил, среди которых был и Паисий. Вот уж где разнообразие стран, народов, эпох, вер и вероисповеданий! Вот где было бы развернуться в своей критике «салатов-винегретов» формалисту и буквоеду типа Левона! Но, слава Богу, лишь Морфей стоял между мной и Гребенщиковым во время этого то ли задушевного разговора, то ли проповеди, то ли откровения. Я не люблю разбираться в жанрах, – это опять-таки хлеб формалистов, – в то время как истина, вне сомнения, лежит вне их, и жанровые особенности не влияют на нее.
Сама же истина при всей объективности своего начала – она как вершина горы, наличие и величие которой может оспаривать лишь слепец или глупец – не может не быть понятием субъективным. Подобно той же горной вершине, она каждому откроется по-своему – в своем ракурсе и виде в зависимости от того, где в этот момент каждый из нас находится. Стоящий у подножия горы, а то и в ложбине, увидит ее скорее всего смутной и малоразличимой точкой на границе тверди и неба, а то и вовсе не увидит из-за облаков. Пустившийся в путь начнет постепенно улавливать ее отдельные черты и не сможет не подивиться произошедшей перемене. Дошедший до середины застынет в изумлении и радости, а через минуту его охватит сомнение: «А следует ли продолжать путь?» Может ли быть что-то еще более прекрасное, чем это, и если даже да, то смеет ли он надеяться и желать? Дальше же и того пуще – почти нестерпимая, по выражению Л.Улицкой, для глаз красота.
Все, все зависит от того уровня, на котором находишься, и диалог между находящимися на разных уровнях, как показывает и наш случай, невозможен. Он порождает лишь споры, которым нет конца и от которых рано или поздно начинает болеть голова. Поэтому предлагаю всем участникам нынешнего спора, а заодно и слушателям, принять по таблетке цитрамона и немного передохнуть.
Мы, конечно, не сможем последовать совету мудрого Паисия и время от времени будем вновь и вновь возвращаться к этой теме, на то она и одна из важнейших в жизни каждого человека. Но пока что предлагаю некоторую передышку. «Позаучора газова камэра, учора газова камеэра и сьогодни — спочатку? Гражданын эсэсовэц, голова ж болыть!»
Но на деле я хотел рассказать не этот анекдот, а тот, что при всей серьезности поднятой темы рассказал вчера Гребенщиков. Молодой человек – возможно, это был Левон в молодости, а может, и я сам – приходит в церковь и обращается к батюшке: «Святой отец, секс без любви – грех или не грех?» На что тот аж рассвирепел. «Да что вы все секс, да секс! Без любви все –грех!»
На этом, думаю, все мы сойдемся.
По плодам их узна́ете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы?
Та́к всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые.
(Евангелие от Матфея)
И в этом смысле, Саша, я не вижу разницы между верующим тобой и неверующим Левоном. Хотя, честно сказать, после некоторых твоих комментариев, плоды Левона мне кажутся добрее.
Меня тоже многое смутило в твоём «Шестом чувстве»: не думаю, что в 12 лет нас ранил «кондовый новояз», не газеты же ты читал, в самом деле? 1966-68 годы это время, когда выходили романы братьев Стругацких, прекрасные повести Айтматова, Орлова, Ефремова, Аксенова. Но читали и литературу переводную, в хороших, профессиональных переводах.
Ты Левона упрекнул в «отступничестве», в том , что в церковь ходил. Пишешь, что в 70-80 годы для тебя религия была формой сопротивления. Я помню тебя именно в это время, помню, что не в церковь ты ходил по вескресеньям :-)) и не Библию обсуждали мы тогда. А Аксенова, Орлова, Солженицина и многое другое, к религии имеющее весьма условное отношение.
Ничем не занимается человек так истово, так страстно и самозабвенно, как мифотворчеством.
В чем богохульство Левона я не поняла, но и меня огорошила твоя новая дивная ипостась — ангел, не меньше, шестикрылый Серафим, напроказивший в Раю и поставленный в угол, сосланный не просто на грешную землю, да ещё и в СССР, — судя по всему, набедокурил ты изрядно… Или это новая форма для любимой темы избранничества?
«Культурный человек при всем своем желании не может быть нерелигиозным.» Может, конечно, может; знать религиозные труды и быть религиозным — не одно и то же.
«Религиозное чувство может принимать в нем самые причудливые формы вплоть до полного отрицания».
Полное отрицание религиозного чувства называется атеизмом. У тебя атеизм — это извращённая вера?
Ты всерьёз считаешь, что все атеисты — грубые и дикие животные? Как-то не по-ангельски это…
Мцыри, на мой взгляд, понял, что ничего дороже родных и близких нет, потому и бежал из монастыря, предпочтя три дня настоящей жизни долгому служению Богу, осознав, что Бог не заменит волшебных слов «отец и мать». По плодам их узнаете их… Ребёнок понял, что жить надо здесь и сейчас, в любви к близким и в любви близких.
Р. S. А почему ты в эту церковь учить Катехизис не ходил, когда там учил Александр Мень?
Алла, извини, не успел ответить тебе сегодня, но обязательно отвечу завтра. Пока же к вопросу о том, что «культурный человек не может не быть нерелигиозным» — Через культуру, через культуру он не может не быть религиозным, так как культура и составляющая ее часть — искусство насквозь пронизаны религиозными идеями, чувствами, образами Более того, культура является детищем религии и веры. См. также у Л.Улицкой в «Даниэле Штайне, переводчике»: «Забавно: культурные итальянские атеисты, такие как Умберто Эко, современным католичеством брезгуют, прекрасно понимая при этом, что если католичество вычесть из этой изумительной культуры, ничего от нее не останется». Отсюда и вывод, что человек, приобщаясь к культуре, сознательно или бессознательно, приобщается и к вере. Однако пример того же Ивана Карамазова, кстати наиболее культурного и образованного из братьев, наглядно показывает, что и культурный и даже сверхкультурный человек (пример того же Умберто Эко и многих других левых интеллектуалов в Европе) может усомниться и даже восстать на Бога… Кстати, где у меня сказано, что атеисты это грубые и дикие животные? — Передергивание с твоей стороны. Но это так, к слову. Здесь они — Иван и Умберто — не оригинальны: на протяжении всей истории, начиная с ее древнейших времен, кто-нибудь да обязательно восставал на Бога. Одним из наиболее ранних описанных случаев был Иаков, который с Богом — наивный и простодушный был еще человек — физически мерился силами — боролся. Ну и что из этого получилось? — Ничего, как ты понимаешь, хорошего не получилось — охрамел, а могло ведь и хуже закончиться. Милостив все же Господь. Ну это, как ты опять-таки понимаешь, образно выражаясь. На деле все заканчивалось и заканчивается гораздо хуже. Взять того же Ивана… Да что там Иван! Возьми всех иванов вместе взятых, а вместе с ними всех джонов, жаков, гансов и так далее нашего ХХ века. Гулко отозвалось в ХХ веке произнесенное Ницше на заре его «Бог мертв»! И непонятно что еще будет в ХХI веке — человечество балансирует на грани жизни и смерти, причем все скопом балансирует. Никогда еще такого не было в истории. Вот и думай: вне зависимости от того, есть на самом деле Бог или нет Его, человечество благодаря идее Бога и вере — в Бога ли или в идею о Боге — не только выжило, но и вышло на высший уровень своего развития, обрело все то, что обрело — в плане материальном и духовном. Усомнившись же — в Боге ли или в идее — только лишь усомнившись, поставило себя на грань существования. И себя, и все достижения предыдущих веков и столетий. В известном смысле это повторение первородного греха. В первый раз нас выгнали из Эдема, а теперь что же — с Земли долой?.. Взрослые, а хуже малых детей — играют с огнем…
К ВОПРОСУ О ПЛОДАХ, ПЛОДАХ ПРОСВЕЩЕНИЯ, СКАЖЕМ…
Скорее всего ты, Алла, конечно же, права в трактовке образа Мцыри и силы им движущей. Но у меня лично этот образ оставил несколько иные впечатления и воспоминания. В конечном же итоге важно именно это – то впечатление, что ты вынес, а не то, что хотел сказать им автор или что увидели и зафиксировали критики и литературоведы. Пути автора к душам и умам читателей неисповедимы, тем более что и сами читатели тоже идут к автору своими путями и приходят, если приходят, то со своим грузом идей, мыслей, впечатлений и… да, сомнений и ошибок.
Так вот, в моем представлении, порыв Мцыри, этой по-своему дикой души — и я уже писал об этом раньше– был, да, в сторону всего того, о чем ты говоришь, но только по форме. По сути же это был порыв от затхлости схоластически понятой религии к правде и красоте жизни – к свободе.
Это как раз то, что не позволяет нам с Левоном понять друг друга. Мы вроде бы говорим об одном и том же, но представляем себе при этом разные вещи – разные реалии. При слове «религия» или «вера» Левон тут же видит аскезу и единообразие, а, по сути, скуку церковного и монашеского быта, монотонность каждодневных служб и молитв, пыль и затхлый запах толстенных фолиантов… Я же – совсем другое. Некий прорыв в сознании, который способен помочь человеку вырваться за пределы нашей в общем-то скучной и обыденной жизни, подняться над нашим в общем-то простым и незамысловатым существованием и тем самым уже при жизни познать «божественный» свет или хотя бы отблески оного.
Да, я злоупотребляю религиозной и схоластической лексикой, но только потому, что не знаю другой, которая была бы в состоянии передать охватывающие меня порой чувства и настроения. Та же философская лексика кажется мне чрезмерно сухой и академичной, а значит, и неспособной выразить состояние восторга и, если хотите, экстаза.
Подобное состояние, в моем понимании, переживал и Мцыри в эти свои три дня свободы, и этим-то он мне и близок. Разница же в том, что для Мцыри это было три, всего три дня, в то время как для меня это длится годами. Понятно, что это не перманентное состояние, иначе бы я находился уже в другом месте. Нет, это случается время от времени при столкновении с чем-то поистине прекрасным или по-настоящему глубоким и мудрым, с тем, что вряд ли имеет здешнее, то есть «земное», происхождение.
Подобно Мцыри я родился в затхлой атмосфере т.н. «реального социализма» и до поры до времени жил, как ты говоришь, счастьем самого ощущения жизни и тех или иных событий, что в ней случались. До того, как в мое сознание с книгами, фильмами, разговорами, ТВ-передачами не стала проникать мысль о возможности другой жизни. И почему, собственно говоря, «возможности»? – Не возможности, а действительного наличия другой жизни и другого бытия. Не с Аксеновым и не с Катаевым или Айтматовым пришло ко мне это ощущение и сознание, а скорее с зарубежными авторами: с Жюль Верном, В.Скоттом, Р.Стивенсоном, М.Ридом, а позже – с Дюма, Конан-Дойлем, Б.Прусом, Г.Р.Хаггардом, Г.Уэллсом… Понятно, что здесь я не могу перечислить всех тех, кого я читал, а читал я в те годы жадно, но были это в основном писатели зарубежные, а не отечественные. Отечественные, из тех, что мне предлагала жизнь, были, как правило, тривиальны, обыденны и скучны, поэтому я как-то сразу сориентировался на зарубежных.
Точно так же и из газет и журналов – а читать газеты я действительно пристрастился в возрасте 11-12 лет – я выбирал те, что рассказывали о жизни за рубежом, а не на родных мне «могильцах». Это были еженедельник «За рубежом», разделы международной жизни газет «Правда» и «Известия» и журнал «Вокруг света». Я даже был классным редактором стенной еженедельной газеты, естественно, под названием «За рубежом».
Я забыл упомянуть о своем увлечении в ту пору историей, но и здесь не отечественная история была предметом моей страсти и интереса, а история Древней Греции и Рима — колыбели западной цивилизации.
Поездка в возрасте 12 лет в Стамбул, через Варну и Констанцу, довершили дело – я понял, что вся та сказка, что я создал в своем воображении, не есть только плод моей бурной фантазии и фантазии всех тех авторов, что я читал, а реально существует и живет. И что на деле она еще более прекрасна, поскольку Турция — это задворки и лишь преддверие в куда более чудесный мир.
И это было только начало, да и то далеко не все из того, что сформировало мою прозападную ориентацию. Я не упомянул здесь многого: ни рассказов моего отца, страстно увлекавшегося, как сейчас сказали бы, страноведением и работавшего бок о бок с дипломатами – представителями того, другого, мира; ни мое страстное увлечение марками и монетами – источником многих моих познаний в области географии, истории и культуры; ни учебу в английской спецшколе с ее специфическим контингентом и особой учебной программой; ни сам факт раннего начала изучения иностранного языка, а вместе с ним культуры и истории других стран…
Смысл сказанного не в пустой похвальбе и красовании, а в желание проследить корни и истоки моего «западничества» и тяги к чужой и даже “чуждой», как нам внушали тогда, идеологии и культуре. «Чужим» и «чуждым» тебе является все то, с чем ты не знаком или знаком шапочно и в основном с чужого голоса, чего чураешься, руководствуясь при этом в основном привычками и традициями окружения и следуя призывам и заклинаниям официальной пропаганды. Тяга к знаниям и интерес к познанию нового расширяют кругозор и раскрывают душу в отношении всего нового и еще непознанного, ломают все запруды и преграды, что возводят на пути к нему угрюм-бурчеевы, которые не переводятся в наших по-прежнему глухих к чужой культуре, а потому и по-прежнему заповедных краях.
Леша Мезенев в своем ответе Левону говорит о том, как нас «обокрали» и оценивает эту «кражу» в половину, лучшую половину своей жизни. Леша, по сравнению с большинством, живущим в этой стране, мы – счастливые люди. Абсолютное большинство живущих здесь «обокрано» на львиную часть своей жизни — на 80, а то и на все 90 процентов! Мы же так или иначе вышли на верный путь из этих наших «могильцев» и во многом компенсировали то, что нам было «не дадено».
Более того, по сравнению с представителями западной культуры мы обогащены собственной, что всегда ставило и ставит российскую культурную прослойку … не хочу сказать «выше», нет, просто это всегда обеспечивало и обеспечивает ей особое положение и место в истории и на карте международного культурного сообщества.
Но об этом, равно как и о периоде моего увлечения русской культурой и историей – уже в следующий раз.
Сначала на упрёк в передергивании: «Человек без идеи Бога в душе есть грубое и дикое животное.» Атеисты живут без идеи Бога в душе. В чем же передёргивание?!
А вообще, Саша, я неустанно поражаюсь твоей способности говорить и не отвечать, подменять темы, уходить от вопросов и неизбежно сводить все к самому себе, и хоть ты отвергаешь гипотетические упреки в похвальбе и самолюбовании, то, кажется, только потому, что чувствуешь сам: основания для этого есть.
Ты как уличный напёрсточник в споре: мелькание рук — и шарика нет как и не было.
Вот конкретный пример: о чем было «Шестое чувство»? О твоих взаимоотношениях с Богом. О том как рождались они.., ну и прочем, с тобой и Богом связанное.
А чем кончается последний комментарий? Рассуждением о твоём пути к западничеству.
Не сомневаюсь, что в следующем комментарии ты найдёшь связь и утрамбуешь все в один узел.
Ещё один пример. Я спрашиваю тебя, где ты кондовый новояз нашел, ты отвечаешь, что ни Катаев, ни Гамзатов ни прочие отечественные авторы на тебя впечатления не производили, ты читал (далее следует длинный список зарубежной (переводной) литературы, о которой и я говорила, и Левон ещё раньше поминал. Список, надо сказать, обычный для большинства наших современников.)
В связи с этим мой вопрос остаётся в силе: где ты там кондовый новояз нашёл?!
Правда, после упоминания об увлечённом чтении газет этот вопрос стал некоторым образом проясняться.
Ещё одно легкое движение рук наперсточника я почувствовала в нашем обсуждения вопроса культуры и веры (знание религиозной литературы не обязательно связано с верой). И ты в качестве аргумента приводишь оценку Улицкой творчества Эко.
— во-первых, не всегда и не во всем ты разделяешь позицию Улицкой, помнится;
— во-вторых, это лишь частное мнение, личное её отношение, при этом она не отказывает Эко в культуре («культурные итальянские атеисты»- говорит она), да и речь идёт не о брезгливом отношении к Богу, а о католицизме, и, повторюсь, это частное мнение.
Улицкой ты не отказываешь в умении самостоятельно воспринимать литературное произведение. Что же касается моей оценки «Мцыри», ты нашёл там исключительно пересказ литературоведческой позиции. Ты отказал мне в личном восприятии и умении чувствовать и понимать художественное произведение. Это было намеренное оскорбление? «По плодам их узнаете их…» — это об этом как раз.
Но вернёмся к основному вопросу нашей дискуссии — культуры и веры.
Я рада, что ты упомянул именно Эко, по его собственным словам, истового католика до 22 лет и ушедшего от веры. Это как-то снизило его культурный уровень? Достаточно прочитать его сборник эссе «Записки на полях» к роману «Имя Розы», чтобы почувствовать ум, образование, деликатность и главное — свободу мысли этого человека. Он отказался от искушения трактовать своё произведение, сказав, что литература — это машина-генератор для самых различных трактовок. А каков уровень его в Диалогах с кардиналом Карло Мария Мартини?! Неужели осмелишься назвать его «грубым и диким животным»?!
Вот, кстати, они, верующий кардинал и светский (атеист, агностик, как угодно) Эко, лучше всего и ответят на твои вечные апокалиптические угрозы, но и на истоки их укажут:
«За апокалиптической литературой всегда стоит группа людей, страдающих от религиозных, социальных или политических притеснений: не зная, как избавиться от своих бед в реальности, они мысленно переносятся во время, когда космические силы сойдут на землю и победят всех их врагов»,- Карло Мария Мартини.
«Каждый из нас заигрывает с призраком Апокалипсиса, пытаясь его изгнать, и чем больше страшится, тем старательнее изгоняет,»— Эко.
Теперь об Иване Карамазове. Ну, возможно, это снова таинство восприятия, или образ этот — генератор трактовок. Но образование и культура не есть понятия тождественные. Как и вера, религиозность — и культура.
«Жизнь в мире, любовь к миру, освящение мира — всем этим мы обязаны не какой-то безличной теории бытия, не историческим фактам, не природным явлениям, не существованию каких-то трансцендентных центров «инаковости», — нет, только лицам: лицам, в которые мы смотрим, которые чтим, которые любим всем сердцем». — (Итало Манчини) — вот это для меня культура, и мне неважно, что лежит в её истоках: Бог, образование или просто семья воспитала.
И на мой взгляд, культура не делит на западное и восточное, она объединяет.
P. S. Так почему ты не хотел ходить учить катехизис, когда там Мень читал?
Оказывается, шестое чувство присутствовало у советских людей. Вчера мне об этом сообщила Юля, выудив эту новость — нет, какая же это новость? — скорее «старость», как выражаются в одноименной рубрике на «Эхе Москвы» — из недр всезнающего Интернета. Это было чувство огромного удовлетворения. Черт, как же я мог об этом забыть! Но, правда, и оно нам не помогло…
Когда лев не «дикое грубое животное», а преисполнен нравственного величия:-))