Юнкера или…
Юнкера или еще два маршрута, один короткий, другой длинный.
Навеяно недавним совместным с Левоном обсуждением “Архипелага ГУЛАГ” и прозвучавшим на “Голосе” романсом “Я не знаю зачем…”.
В ноябрьские дни 1917 года мой двоюродный дед Сергей Васильевич, а в те времена учащийся Московского реального училища Сережа шел привычным маршрутом из училища, что на Волхонке, через Знаменку к себе домой в Оружейный переулок.
Рядом с Александровским военным училищем, где готовили юнкеров, совсем недалеко от кинотеатра Унион на Никитских воротах (который мы знаем как Кинотеатр Повторного фильма) дед попал в водоворот событий, известный впоследствии как восстание юнкеров в Москве во время Октябрьского переворота. События эти неоднократно описаны с разных углов зрения, наиболее подробно о них писал Константин Паустовский, который наблюдал за ними из окон своей квартиры в доме на Никитских воротах. Вполне возможно, что где-то недалеко находился и Александр Вертинский, написавший потом знаменитый романс “Я не знаю, зачем и кому это нужно”.
Каким-то образом деду удалось тогда не попасть под обстрел и он добрался до дома. Так бы случившееся и осталось в его памяти сччастливо закончившимся эпизодом, если бы не другой случай, на этот раз менее счастливый. В 1937 году он был арестован “за антисоветскую деятельность” и сослан на 10 лет на строительство удаленной железнодорожной магистрали. Проработал он там несколько лет и однажды был вызван на беседу с приехавшим из Москвы проверяющим-сотрудником НКВД. Через несколько минут после стандартных вопросов проверяющий спросил: “Cереж, а ты что меня не узнал?”. Оказалось, что это был бывший одноклассник деда по Реальному училищу, с которым он частенько ходил домой по описанному выше маршруту. Через несколько дней после этой встречи деда перевели на более комфортную, если только можно употребить здесь такое слово, работу бухгалтера, что позволило ему хотя бы продержаться до конца срока и вернуться через много лет в Москву относительно здоровым человеком.
При освобождении дед Сергей поинтересовался, за какие грехи он провел в лагерях почти 18 лет. И получил ответ — в 1937 году на него пришел донос, что его видели в ноябре 1917 года на Никитских воротах и он принимал участие в восстании юнкеров. Интересно, что это не было полной ложью – его маршрут действительно пролегал в это время по этому месту. В добавление ко всему он был в форме учащегося Реального училища, и эта форма была очень похожа на форму юнкера. Точно не помню, но возможно об этом писал еще Куприн в своей повести “Юнкера”. Кто написал донос, осталось неизвестным. Свидетелей там болталось в то время немало. Дед, бывало, размышлял о том, как бы сложилась его судьба, если бы тот его однокашник, тоже в тот день пошел бы с ним домой по этому маршруту.
C дедом Сергеем я познакомился в 1965 году, когда после 28-летнего отсутствия он вернулся в Москву. Ему как раз исполнилось 60, он вышел на пенсию и потому смог вернуться уже как пенсионер. Бабушкина сестра Мария Ивановна ждала его все эти годы и после его прибытия они немедленно поженились. Дед любил ходить за грибами, потом мариновал их особенным образом и раздавал банки всем появившимся родственникам. Любил он также делать заливное, причем рыбу покупал, несмотря на скромную пенсию, исключительно в Елисеевском магазине. Их скромная однокомнатная квартирка в Бескудниково всегда была открыта для всех и я всегда с огромным удовольствием ездил туда на домашние праздники
Юнкера или…
Трагическая, но и светлая история… А свет излучают сами люди: и дед Сергей, не утративший любви к жизни и к людям, и Мария Ивановна, столько лет хранившая верность, и ты, Андрей…
Моя знакомая итальянка, женщина набожная и совестливая, а также испытывающая, по не понятной мне причине, особый интерес к вопросу свободы совести и свободы вообще в России, недавно прислала мне статью из какого-то итальянского журнала.
В статье упоминалось начинание, которое якобы получило или получает распространение у нас в стране в память жертв сталинских репрессий. Называется это начинание «Последний адрес» и заключается в том, что жители, наверное, городов в первую очередь
наводят справки о том, кто жил в их домах, был репрессирован и не вернулся. А после этого в знак памяти, а я бы сказал «хотя бы незабвения», крепят на стене дома табличку с именем, ну и, наверное, годами жизни репрессированного.
Далее моя знакомая, с таким характерным ангельским именем –Анджела, спрашивала меня, знаю ли я об этом начинании и делаю ли что для его воплощения и утверждения в нашей жизни.
Скажу честно, мне стало стыдно. Как если бы кто вошел в мой дом и не нашел в нем фотографий ушедших родителей и их родителей, не обнаружил вещей, оставшихся в память о них…
Что-то я слышал об этой кампании, но следов ее не видел нигде: ни в нашем городе, ни в других, где мне случалось быть в командировках или по другому поводу.
Впрочем… Впрочем в одной подворотне в районе улицы Маросейка мне как-то случилось на грязной обшарпанной стене дома явно дореволюционной постройки видеть памятную доску с такой вот примерно надписью: «Всем тем, кто жил в этом доме, ушел и не вернулся». – Кто ушел? Когда ушел? Куда ушел? На войну ли или просто за хлебом в магазин и был банально сбит автомашиной? Ушел – в больницу ли или сразу на небеса? Или на Колыму? Нет, Колыма приходила на ум в самую последнюю очередь – ведь туда сами не уходили, туда, извиняюсь, уводили…
С одной стороны, вроде бы как акт – акт неординарный, исключительный; казалось бы, ну наконец-то, ну хоть кто-то… Ан, задумаешься, и сразу становится ясной вся половинчатость и недосказанность этого «акта».
Вот и вся наша жизнь и все наше отношение к прошлому такие же смутные, двоякие и половинчатые. В отличие, скажем, от немцев мы не прошли полного и полноценного курса лечения. Никто не потребовал: ни кто-то у нас как у победителей, ни мы сами у себя – глубокого и по-настоящему радикального очищения от страшной заразы. Болезнь затаилась на долгие годы в самых потаенных уголках нашего организма и лишь ждала своего часа. Чтобы вновь выйти наружу и поразить нас уже новой и ужасающей силой. И дождалась!
Андрей не вывесил табличку в память о своем деде «на стене дома», не сделал ее достоянием всякого прохожего. Но он, по крайней мере, в этот непростой момент нашей истории, в момент всеобщего рецидива, вспомнил и помянул своего родственника на блоге, причем – не как триумфатора, как это у нас сейчас принято, а как жертву сталинского режима. А вместе с этим, пусть и косвенно, – но и всех тех, кто этому режиму противостоял на самых первых шагах его становления. И уже за это Андрею огромное спасибо!
Саша, дорогой, посмотри повнимательнее «Наташу». Мне эта тема не менее близка, чем Андрюше, и я ее тоже не забыл поднять, когда вспоминал бабушку, Надежду Николаевну в рассказе. Могу сказать, что дедушку моего Николая Ивановича Дыренкова забирали из дома №…, кажется, 52 по ул. Метростроевской (документ надо только посмотреть). У него, как у крупного конструктора и изобретателя бронетанковой и железнодорожной техники имелся свой дом. Он расположен сейчас там, где путепровод с Комсомольского проспекта, проложенный над Крымской площадью, плавно входит в Остоженку. Где-то недалеко плавательный бассейн «Чайка». Представляю чувства моей мамы, Ирины Николаевны, когда мы возвращались с ней домой из «Лужников» с моих занятий в группе фигурного катания на 108 автобусе, который, как раз, выворачивал с Фрунзенской набережной мимо «Чайки» и ее разоренного гнезда, откуда ушел, чтобы никогда не вернутся ее папа, на Крымскую площадь и далее на разворот уже на Зубовской площади и, минуя Крымский мост, come back to Ленинский проспект 25.
Очень интересно она рассказывала про момент, как она попрощалась с ним в последний раз. За дедом утром того осеннего дня 1937 г. приехала черная легковая машина, как бы для того, чтобы доставить его на важное совещание. Его посадили между двух мужчин в черных пальто на заднее сиденье. Ничего, в общем, «в лоб» не предвещало беды. Мама, юное создание 16 лет, тинэйджер, по-нашему, попросила подвезти ее до школы, которая находилась по пути к Центру, недалеко, в Обыденском переулке. Хозяева машины любезно согласились — места было достаточно. Выйдя вскоре из машины, она весело помахала рукой ей вслед и в заднем стекле неожиданно увидела отца, который повернул к ней голову и то ли в шутку, то ли всерьез погрозил дочке пальцем, типа, «веди себя хорошо»… (При всем моем сложном отношении к Никите Михалкову, в фильме «Утомленные солнцем» он блестяще воспроизвел аналогичный момент ареста комбрига Котова. Видимо, сюжет был типовой). Потом был обыск в этом доме на Остоженке…Переселение домочадцев на Мясницкую…паралич у Марфы Максимовны — старушки, матери деда…Арест маминой мамы, моей бабушки, Надежды Николаевны…ее крутой маршрут через Бутырки в Карлаг-АЛЖИР…
Про деда моего и его семью очень хорошо вспоминают земляки-ярославцы с сайта «Борок». Да и, если набрать в поисковике Дыренков Николай Иванович, то можно довольно детально узнать о его достижениях, которые ему вменили в вину. Недавно была какая-то программа про него на ТВК «Звезда».
Андрюша, если какие-то документы, подтверждающие твое родство с дедушкой есть, то дело его можно запросить в читальном зале ФСБ на Кузнецком мосту и изучить. Это не секрет теперь. Правда, даже сейчас, чтение это будет занятием «недляслабонервных»
Удивительные воспоминания Ося, но разреши мне немного тебя поправить. Школа, где училась твоя мама (№52, бывшая женская гимназия), находилась не просто в Обыденском, а во 2-ом Обыденском переулке. Туда пошел в первый класс в 1936 году мой отец. Маму твою он скорее всего не знал, разница в возрасте 7 лет, но кто знает, может быть в качестве пионервожатой. В 1940 году эту школу закрыли, туда перевели редакцию «Литературной газеты». Пишу столь подробно, поскольку летом получил от своего дяди (он на 5 лет моложе отца) воспоминания о детстве, в том числе об Остоженке и окрестностях в те годы. А твоя мама долна была помнить и строительство метро, и снос Храма Христа Спасителя и много чего еще…
Ося, по поводу родства с дедом. Сергей Васильевич Ирхен мне не родной дед, а муж бабушкиной сестры, хотя по жизни стал мне очень близким человеком. Детей у них не было, так же как и у его родной сестры Екатерины Васильевны. Так что давно обрусевший немецкий род Ирхенов прервался и вряд ли возможно каким-то образом получить документы.
Да, Андрей, просто офигительно!!!
Школа-коммуна им. Лепешинского…
Мама рассказывала, что была пионервожатой у Сережи (Сергея Петровича) Капицы. Он уже тогда всех детей высоких начальников, которые с ним рядом учились, называл «наркомчиками».
У мамы был «класс детей врагов народа» — не было ни одного ребенка, у кого не был бы репрессирован кто-то из родителей. Кто именно? На вскидку: Нина Ломова (отец —большевик Ломов-Опоков), Наташа Крестинская (отец -Николай Крестинский, Министр иностранных дел в первом ленинском правительстве), Лена Рухимович (дочка Первого зама. Серго Орджоникидзе — наркома тяжелой промышленности). Этим девочкам дали поступить в ВУЗы в 1938 г., после окончания школы, по их собственному выбору, а на 2-м курсе арестовали по «комсомольско-молодежному заговору». Они, правда, не боялись собираться вместе и говорить на встречах о невиновности родителей, о несправедливости случившегося. За это и поплатились, видимо, всем-всем (слушайте Галича, он об этом много песен написал). Их одноклассник Юра Каменев, по-моему (все со слов мамы), был расстрелян, когда учился в 9-м классе.
Интересный факт, который подтверждают многие: учителя встали на защиту детей. Никого не отчислили. Всем дали закончить школу. При этом большую поддержку они получили от председателя родительского комитета школы — Ашхен Лазаревны Микоян. Говорят, что Сталин считал ее эталоном женщины-хозяйки дома и каким-то образом прислушивался к ее мнению. Хотя, как она свое мнение могла высказывать вождю? Тем не менее, вспомним об этом человеке. Светлая ей память. С сыновьями ей также пришлось пережить много несчастий. Кто-то из них был сослан в Среднюю Азию по явно сфабрикованному делу. Так, говорят, Сам держал в страхе А.И. Микояна.
Нина Георгиевна Ломова была сослана в Казахстан. В конце 80-х, когда случилась перестройка, я встретился с ней и мамиными одноклассниками в той самой школе. Меня пригласила туда одна из дочерей Веры Александровны Кукуц — бабушкиной подруги и коллеги по тому же родительскому комитету школы. Ее муж был, кажется, послом, а м.б. торгпредом в Японии до войны.Но репрессирован, ка многие дипломат, не был. До сих пор корю себя, что не подошел в тот вечер к Сергею Петровичу и не рассказал ему о маме, которой к тому дню уже не было в живых лет десять, наверное. Как и ее брата, Николая, умершего вслед за ней в 1981 г. Он попал в свои 14 лет после ареста родителей в детоприемник, который располагался в Даниловом монастыре. Он рассказывал мне, что однажды дети, плачущие и рыдающие, забросали большой портрет вождя, висевший в столовой, тарелками с кашей… Сам же, дядя Коля, убежал с баржи — плавучей тюрьмы, в которой детей транспортировали по каналу и далее Волге к месту содержания. Догадался мальчишка, что идут они где-то рядом с Ярославлем. А там, ведь, до Рыбинска недалеко. В Рыбинске жила двоюродная сестра отца тетя Катя и родная тетя — сестра мамы Анна Николаевна. Так и дошел до них. Какое-то время пожил, а потом вновь убежал в Москву, так как не хотел, чтобы родней заинтересовались органы: почему это мальчик чужой в учебный год поселился у родни. В Москве примкнул к какой-то криминальной компании. Смутно помню из его рассказов, что он помогал таксистам крутить колеса машин в обратную сторону и соответственно отматывать счетчик с километражом назад — деньги! Ладно… больно и обидно. Исключительной внешности был человек. Могу сравнить с Олегом Янковским. Рассказчик, художник.
А мама, не поступившая из-за репрессированных родителей в Медицинский институт при всех сданных на отлично экзаменах, по решению спецкомиссии была распределена в Московский институт цветных металлов и золота им. М.И. Калинина (сиреневый корпус МИСиС рядом с гостиницей Варшава). Страна лучше знала, где ей надлежало учиться. Там она встретила моего папу и стала Ириной Николаевной Вольфсон. А это уже другая история. Но, уверяю, далеко не сказка. Им двоим также хватило лиха и несправедливости.
Помнила, Андрюша, конечно, многое помнила и мне рассказывала о многом. Только иногда предупреждала, что об этом можно было говорить только дома.
Она Храм Христа Спасителя сравнивала с «белым лебедем» — таким он ей красивым и величественным казался. И, правда ведь, похож! Когда его взрывали, то стекла во всех домах в округе, включая школу и «дом на набережной», были заклеены бумагой крест-накрест, что бы не разлетелись вдребезги от взрывной волны. Можно себе представить, как на нее и других детей этот варварский акт подействовал. Тем более, что храм-то стоял, буквально, в двух шагах от школы. Прямо аллегория напрашивается — песня «Лебединая верность» Евгения Мартынова. Страна не смогла пережить гибель «белого лебедя» и вслед за ним рухнула «оземь», да еще как!
А на моих глазах взрывали церковь Казнской Богоматери — в нашем детстве к-т «Авангард». Я ходил туда очень часто. Просто любил это здание. Сейчас прочитал в Интернете, что взорвали церковь в 1972 году перед приездом Ричарда Никсона…
Еще немного, ребята, и вы родными братьями окажетесь!
А вот в отношении Остоженки было бы интересно почитать воспоминания твоего деда, Андрей. Ведь там прошла добрая часть моей жизни. Одно сказать, пять лет только в институт туда отходил. Ну и позже тоже многое связывало. Правда, мы тогда не знали, что это Остоженка, для нас она была Метростроевской! Хотел сказать, что в чем-то еще и осталась, но это не совсем так: за эти последние лет 20-30 она претерпела радикальные изменения в плане архитектурном и вообще. Так что правильнее было бы сказать по-другому: от Метростроевской ныне мало чего осталось… Не завести ли нам новую рубрику — «Записки старожилов» и не публиковать ли там воспоминания старшего поколения? У меня от папы кое-что осталось, у Юли — от мамы, вот и у Андрея — от деда… Ну и от себя тоже кое-что можно добавить, если кому не зазорно оказаться в кругу «старожилов»…
Главное здание гимназии № 1529 (2-й Обыденский пер., 9) было построено в XVIII веке на месте усадьбы дворян Зиновьевых. Здание сменило нескольких владельцев, пока в 1903 году Екатерина Констан на основала здесь женскую гимназию, пансион и детский сад. После Октябрьской революции в здании разместилось Российское общество по изучению Крыма и редакция журнала «Крым». Затем здание передали школе-коммуне № 32 имени Пантелеймона Николаевича Лепешинского. В 1930-е годы в этой школе учились лётчик-испытатель Степан Микоян, физик Сергей Капица, писатель Анатолий Рыбаков и другие. Школа-коммуна № 32 прекратила своё существование в 1941 году. В её здании разместился военный госпиталь[1].
Cпрошу-ка я сегодня дядю, знает ли он эти подробности. Так и напишу, «Cкажи-ка дядя…»
Cаша, мы вроде бы вместе с тобой видели такую табличку в подворотне на Маросейке, когда шли в старое помещение Акрополя. Я тоже слышал об этом начинании, но больше таких табличек нигде не видел. А номер дома в Бескудниково я уже и не помню да и спросить не у кого, хотя собирались по 15 человек…
Молодцы, ребята! Горжусь вами! Именно каким образом вы вспоминаете своих родных, как интересуетесь их судьбами… Этим вы протягиваете нить истории жизни ваших семей и подаете пример вашим детям! Они это оценят, вот увидите…
Добрый день. Спасибо Вам большое. Перечитывала своему отцу Ирхену Игорю Федоровичу два раза. Дядя Сережа очень похож с Федором Васильевичем. Мой отец — Игорь Федорович очень на них похож, порода Ирхенов прослеживается. Мои родители Ирхен Игорь Федорович и Неля Николаевна были знакомы и с дядей Сережей и с тетей Машей. На днях пришлю Вам фотографии родителей дяди Сережи, дедушки Федора и воспоминания моей тети Евгении Федоровны Получаевской (в девичестве Ирхен). Юлиана Ирхен
Благодаря Контрапункту удалось найти связи с родственниками С.В.Ирхена — на публикацию откликнулась внучатая племянница деда Сергея, которая живет в Смоленске. Мы списались, обменялись фотографиями и воспоминаниями. Обогатился некоторыми интересными подробностями из жизни деда. В частности, то, что, будучи в Казахстане, он был хорошо знаком и неоднократно выпивал с Л.И.Брежневым. Надо сказать, что уже не в первый раз Контрапункт помогает найти родственные связи — вспомним публикацию о Минервиных и отклики на нее. Это большое дело. Спасибо отцу-редактору-вдохновителю да всем отцам-основателям тоже.
А Отца Небесного не забыл?