Нашего, православного, Рождества и впрямь не дождешься! Уж отшумели корпоративы, уж отметили на работе день рождения сотрудницы, которую угораздило родиться в самый канун Нового года, уж и сам Новый год громко и шумно встретили, уж посетили нас по этому радостному поводу все наши дети и все наши внуки, порядком подуставшие от «елок», уж все выпито и съедено, а то, что осталось, уже не лезет, и все внимательнее прислушиваешься к рекламе разных там мизимов и гасталов по телевизору…
… И вот тогда-то и наступает час православного Рождества… Ну, не кощунственно ли все это? Ну, не придумано ли нарочно, с единственной целью – убить на корню этот светлый праздник?
Лично я поэтому самые светлые и радостные чувства в связи с Рождеством начинаю испытывать одновременно с европейцами и – да, не кривите ваши покрасневшие не от мороза носы! – с американцами, канадцами, австралийцами… И не убеждайте меня в том, что кто-то из православных в состоянии сохранить в душе аж до 7 января свет Рождественской звезды и ощущение праздника. Не верю! К этому моменту столько уже выпито и столько съедено, столько посмотрено праздничных дурацких передач, что ни одна душа и ни один желудок, не говоря уже о печени, не выдержит! Вас уже порядком мутит от всего этого. По вашим глазам вижу и по мешкам под ними…
Другое – правда… Правда то, что под наше православное Рождество хочется уже покоя и отдохновения. Уединения и очищения от всего, что было во все эти предыдущие дни, хочется. Даже тому, кто не пил, да и не особо ел… Не то, чтобы постился, а так: хочется – ем, не хочется – не ем… Хотя и не всегда получается.
Так вот, именно за этим уединением и святостью поехал я в Саввино-Сторожевский монастырь в этот раз не к началу Рождественской службы, не к 10 часам вечера, а к 8.
Бросил машину внизу подальше, сам же, натянув кепчонку по самые уши – двадцать градусов мороза все же – начал взбираться на монастырский холм. Ровным счетом никого, ни души – ни со мною, ни мне навстречу. Чем выше, тем даже не спокойнее как-то: не перепутал ли часом день? Не закрыли ли монастырь на реставрацию? И совсем уж кощунственное – не отменили ли Рождество?..
Наверху, слава Богу, какое-никакое оживление. Но в основном это наряды милиции и ряженых – казаков. Пара торговцев пряничными домиками, да монах мне навстречу: «Со светлым праздником Рождества!» — Ну, слава опять-таки Богу, не ошибся ни днем, ни местом. Просто холодно, и народ, наверное, не спешит приезжать загодя…
Что холодно, так это точно – пока дошел, уши свернулись в трубочку. Зашел – спрятался в главном соборе. Здесь еще полным ходом идет работа – намывают полы, начищают подсвечники и оклады. Самому в работу включиться – не то настроение; молиться тоже – не очень-то помолишься в такой обстановке. Ретировался, чтобы не раздражать трудящихся…
Обошел собор, снова замерз и спрятался на этот раз в монастырской лавке. Люди пишут записочки «О здравии» и «За упокой». Написал и я – прекрасный повод вспомнить и помянуть всех тех, кого месяцами не вспоминаешь. Получилось как раз поровну: 10 и 10 – надо же, само собой получилось, без умысла… Интересный баланс! Что-то будет в будущем году? Заплатил 200 рублей, по 10 за каждое имя, – опять же, каковы расценки будут через год при нынешней-то инфляции? – получил бонус – две просфоры. Уточнил, когда и как потребить. – «Наутро, натощак, прочитав молитву. Знаете хоть одну?» – «Да, «Отче наш»… Удивлено и недоверчиво посмотрела: «Вот прочтете и потребите натощак» – «Спасибо».
Некоторое время побродил еще по монастырскому двору. Начали появляться первые посетители, приехавшие на службу. Служба сегодня не в главном храме почему-то, а в звоннице. Толком никто не ответил, почему так. Жаль, мне этот храм исключительно нравится – в нем такие низкие своды в притворах и приделах и на этом фоне так высок стакан основного нефа! В притворе и приделах темные, потемневшие от времени и от копоти свечей святые с горящими и вопрошающими глазами обступают тебя со всех сторон. Они вровень с тобой и они вопрошают. В отсутствие других людей становится немного жутковато и не по себе. Надо было полы помыть…
Зато в основном помещении все изображенные – святые, ангелы, архангелы – все резко и с ускорением устремляются ввысь, и твои глаза, а вместе с нею и душа тоже устремляются туда же.
Нет, была бы служба здесь, возможно бы, и остался… Но появляются люди, и значит, мне пора домой — не хочется мне сегодня быть с людьми, хочется быть с самим собой и с кем-то еще, кто захочет – явится, не захочет – нет…
Ночью, во сне, что-то было, но что именно не помню. Проснулся, право, с ощущением какого-то счастья. Жена попросила кофе. С радостью и готовностью не понятной тут же вскочил и побежал на кухню готовить. Себя тоже не обидел. Закусил немецким рождественским пирогом. Вкусно!
Вот черт! Не в праздник будет сказано! Но все же действительно черт, черт попутал! – Просфора, натощак, помолившись… Что ж, весь праздник к черту? – Нет, из этой триады отсутствует лишь «тощак», молитва же всегда в памяти и на устах, просфора тоже – вот она, на тарелочке. И все же, и все же… Как же можно было так бездарно забыть? И всего-то знаем и помним столь о немногом по части духовного и душевного, да и это немногое то и дело забываем и не помним…
Молитву прочитал, просфору надкусил… Пресная, черствая, с трудом поддающаяся последним зубам вперемежку с искусственными. Но если разобраться, какая вкусная самой своею невкусностью после всех этих праздничных разносолов. Почти такая же вкусная, как вода вчера, которую пил и все никак не мог напиться. И тоже подумалось: разве может что сравниться по вкусу с водой?
Просто откусывать ее, просфору, нужно по чуть-чуть и пережевывать медленно и со смыслом.
Пока пережевывал, медленно и со смыслом, в голове сложился этот рассказ. Записал, поменял название: «Рождественский рассказ» на «Просфору». Выпил стакан воды. Оделся. Теперь можно и на свет Божий. Вышел на порог. В глаза прыснул яркий солнечный свет. Легкие наполнил свежий морозный воздух. Не менее вкусный, чем простой постный хлеб и простая колодезная вода…
Какое-то странное затишье. Почему-то нет нашей реакции на очередной Сашин «выстрел». А тема-то пикантная. Не потому ли приумолкли все?
Попробую все же что-то написать. Не обессудьте. Вот, что я думаю.
Образ самого автора предстает в рассказе «Просфора» рельефно, по-настоящему ярким, несколько противоречивым. Почему-то вспоминается при этом классическое противостояние Ивана Ильича Обломова и Андрея Ивановича Штольца, которому до всего было дело все было интересно, но он никак не мог «зарядить» своей энергией и интересом к жизни флегматичного и неспособного на поступки друга. (В нашем сообществе под «флегматичным другом» подразумеваю.., ну, в общем, как минимум, себя самого). В эти, уже прошедшие, праздники, действительно много кушали — попробуйте вот, внучат и Боню не покормить, поэтому, не считаю, что здесь мы сильно нагрешили. Еще мы с ними ходили в цирк братьев Запашных, а Марина еще и в консерваторию на детский концерт и в театр Наталии Сац их водила, в ЦДХ А вот в Храме действительно, не были, и спасибо Саше, что он напомнил нам о нашем предназначении и долге.
Еще скажу, что в праздники удалось-таки почитать. Давно отложенную книгу, вдруг, увидел и не смог оторваться. Она очень серьезная. Называется: «Вершины и пропасти» из «Антологии выстаивания…». Там три автора. Три повести. Три жизни и три судьбы и вместе с ними судьбы миллионов наших соотечественников, по которым прошелся каток послереволюционной тирании и полного бесправия. Вспоминая в эти светлые ушедших в Мир иной родных и близких, не забудем о тех родственниках, знакомых и незнакомых, которых никогда уже не вернуть, о которых по-прежнему говорим полушепотом, стесняясь… Не отсюда ли все наши беды и наказания нам?
Что касается самого построения рассказа «Просфора», то, мне кажется, его первая часть выдает внутреннее состояние личности, борьбу автора с самим собой: «А надо ли? А то ли я делаю? А вовремя ли я пришел в Храм?». Таким образом, имеет место некая самоподзарядка, как перед сложным экзаменом в ВУЗе, который в итоге, можно сказать сдан на «ВУД».
Вторая его часть свидетельствует о самокритическом настрое, с одной стороны, и полном невежестве, с другой стороны, и не только автора, а почти, уверен, каждого из нас в области православных религиозных традиций и самых простых знаний. Очевидно, надо догонять.
И третья часть рассказа — это просветление автора после всех пройденных «кругов», радость от общения с ближним, от возможности и желания творить добро. Светло и вкусно! Жаль, что надкусывать просфору приходится с осторожностью!
До Иосифа я не писал, потому что считал тему рассказа не столько пикантной, сколько монопольно-авторской в рамках Контрапункта. Любые же вялые попытки навязывания дискуссий, как правило натыкались на булгаковское «Он меня чуть с ума не свел, пытаясь доказать мне что меня же нет». Поэтому последнее время, в том числе и по просьбам автора оппонирование по этой теме значительно уменьшилось.
После же Иосифа писать вдвойне бессмысленно, потому что он обладает редким даром истинного ученного закрывать поднятые темы наглухо, подробно, спокойно и терпеливо объясняя что к чему и почему. Как нам раньше не хватало такого соблогера!
Тем, не менее, два слова к рассказу.
Любое движение от «казаться» к «быть» похвально, даже, если оно греховно. В конце концов всегда есть возможность покаяния, нотки которого в рассказе можно было бы (на мой слух) озвучить чуть громче. Но то, что они хотя бы зазвучали событие не рядовое. Любое внутреннее сомнение в творчестве лучше языка агиток, проповедей и рубленных сентенций типа «Женщина является доказательством существования Бога».
Поэтому понравилось, а оставшиеся вопросы и замечания, в связи с вышеизложенным, даже поднимать не захотелось.