Записки отсутствовавшего
(С литературного дебюта Ю.Цхведиани в «Бостонских вечерах в Москве»)
Трудно писать по поводу того, чему свидетелем не был. Но в отсутствие других свидетельств…
Сначала мыслей нет почти никаких, но затем включается воображение, и мыслей уже хоть отбавляй, правда, все они какие-то отрывочные и трудно вяжутся одни с другими в единое целое.
И, наконец, вчера на очередной лекции по философии, историософии на этот раз, прозвучало выражение, которое помогло мне свести все концы с концами и написать этот очерк. Выражение это – «по аналогии».
Любое произведение, в моем понимании, это замкнутая конструкция – цепочка разрозненных фактов и впечатлений, которые при определенных обстоятельствах выстраиваются в ряд и могут приобретать самую различную форму: от линейной до самой замысловатой – с обязательным условием, чтобы все в итоге сошлось в одной общей точке, скрепленное «последним звеном». В данном случае этим звеном оказался принцип и выражение «по аналогии».
Дело в том, что на вечере меня действительно не было, но мы с Юлей так долго жили этим событием, такое придавали ему значение и так много в последние дни по этому поводу было сказано, что какую-то черту все же нужно было подвести – дабы все в конце концов улеглось и этот факт нашей жизни нашел себе успокоение на полке семейной истории.
Мне уже приходилось бывать на подобного рода вечерах в годах прошлом и позапрошлом. Я примерно представлял себе формат и уровень проведения «Бостонских вечеров» в Москве. Я был в этом зале Дома Актера с полгода назад на вечере авторской песни одного своего приятеля, и поэтому вполне был в состоянии представить себе атмосферу, здесь царящую. И наконец, я был свидетелем рождения Юлиного таланта и его довольно быстрой эволюции. Я знаю Юлю, слава богу, давно и могу представить себе тот тон и дух, который она одна в состоянии придать вечеру.
Труднее было представить себе Юлю, вынужденную играть пассивную роль в столь важном для себя событии. Вот это мне было бы действительно любопытно понаблюдать. Но думаю, что и, будучи вне сцены, Юля все же незримо присутствовала на ней, а одновременно – и в зале, где продолжала играть роль радушной и гостеприимной хозяйки вечера. «Салон Анны Павловны…»
Сам я в момент «свершения действа» возвращался в Москву из командировки в Питер, счастливый как результатами ее, так и даже в большей степени тем, что мне наконец-то удалось стать обладателем томика рассказов Михаила Блехмана – моего заочного знакомого, по счастливой случайности тоже из Бостона, рассказ которого «Монета», прочитанный в Интернете с год назад, прочно засел у меня в голове, а может быть, в сердце или в печенках.
И вот теперь я предвкушал более близкое знакомство с автором, который произвел на меня столь сильное впечатление одной-единственной небольшой, всего в какие-то полстранички, вещью. По правде говоря, я не помнил ни названия рассказа, ни содержания его, и даже совместными усилиями с Михаилом мы не могли восстановить истины. Какое-то тоже представление… или выступление. Кто-то поет или читает. Дорога откуда-то и куда-то. Смена планов, декораций, смыслов… Смыслов зыбких и нестойких – появляющихся и исчезающих…
В поезде, однако, я почти сразу же раскрыл томик «Непрошедшего времени» на нужной странице и погрузился в необычную атмосферу блехмановского стиля, именуемого им «субъективным реализмом».
Прозу Блехмана трудно пересказать «своими словами», еще и потому, что это скорее стихи в прозе, чем проза. Поэтому ограничусь лишь тем, что скажу, что речь в рассказе, как и параллельно в жизни, в Москве, в ЦДА, тоже о некоей женщине – певице, правда, что исполняет некую вещь – песню в полумраке то ли бара, то ли ночного кафе. Автор же забивается подальше в темный угол, дабы не мешать посетителям не слушать «свою песню»… И вообще непонятно, то ли он там, этот автор, то ли уже не там и спешит по направлению к «своей деревне» — малой родине, я так понимаю, на которой не был чуть ли не с детства или с отрочества.
Я тоже возвращался в свою «большую деревню» — Москву, но это не особо меняло сути дела.
Как уже сказано, звучавшая со сцены песня принадлежала автору или его «альтер эго». Рассказы Юли, принадлежали, конечно же, ей, но в них я чувствовал и свою долю участия – поданный мною Юле пример «писательства», малая толика вдохновения, надеюсь, и некоторая помощь в редактировании текстов. Не было, к моему великому сожалению, участия с моей стороны лишь в одном – в выборе самих рассказов для этого вечера. Здесь Юля, со свойственной ей доверчивостью, целиком и полностью положилась на организаторов вечера, которые, как выяснилось позже, отнеслись к выбору довольно формально.
Мне также не трудно было представить себе аудиторию – в основном это были наши друзья и знакомые. И уж совсем не трудно – саму «певицу» – Юлю, которая даже молча (вот уж действительно несвойственная ей роль!) могла владеть вниманием аудитории. Гораздо сложнее мне было представить, как Юлины вещи читает кто-то другой. Дело в том, что ее рассказы – это ее рассказы в прямом смысле этого слова, в них очень много от изустного творчества, а рассказчица она известная, и звучать поэтому они должны не чьим-то, а ее собственным голосом и в ее собственной, личной манере повествования. Для меня эти рассказы неотрывны от Юлиного облика, голоса, манеры… От ее «туфель цвета недопитого вина», по выражению Блехмана.
Само вино и цвет его мне и представлять не надо было – вот оно плещется в фужере моего соседа по купе. Еще одно забавное совпадение…
По мере нашего приближения к Москве вино убывает. И в это же время, наверное, и в Москве литературный вечер тоже подходит к концу, и кто-то уже начинает наполнять бокалы, предназначенные для фуршета.
Страницы же Юлиных рассказов, напротив, одна за другой, прочитанные, отлетают в сторону… Пока не прочитана самая последняя. Она же, эта последняя страница, открывает и новую страницу нашей жизни и, надеюсь, Юлиного творчества.
Доведись мне произнести тост на предстоящем фуршете, я бы выпил за лучшие Юлины рассказы – еще ненаписанные. Судя по тому, как быстро Юля в своем творчестве растет, у меня нет сомнения в том, что они будут, и в том, что они будут действительно лучшими.
Со своей же стороны, я готов внести в это благое дело свою посильную лепту – свою, по выражению Блехмана, «монету».
«Ваше вино еще не допито» — с сомнительным оптимизмом успокаивает автора героиня рассказа Блехмана. «Твоя бутылка едва почата» — хотелось бы мне сказать нашему автору, вступившему на стезю публичности и общественного признания. И добавить: «Но это еще не повод к почиванию на лаврах. Напротив, это только первые капли, упавшие на ниву, где лавру суждено взойти и зацвести».
А цветут ли лавры? – Да неважно, когда речь идет о таком дебюте и о таком авторе…
