По инициативе своей боевой, юной подруги, намедни мы посетили выставку эротического искусства Древней Японии, что сейчас проходит в Ветошном переулке.
Впечатление неожиданно оказалось глотком свежего воздуха после последних «христианских» споров между Аллой и Сашей, особенно, в аспекте рёскинских «Искажений нравственной природы».
Дабы не пересказывать своими словами особенности японских взаимоотношений в столь пикантной теме, предлагаю, кому интересно, ознакомиться с выдержками из аннотации к выставке и некоторыми экспонатами.
Сюнга.
В традиционной японской религии – синтоизме, никогда не было понятия первородного греха. Сам мир был плодом любви двух божеств: Идзанаги и Идзанами, и таким образом плотская любовь является воплощением космической гармонии. Потребность в любви и интимных отношениях была также естественна, как потребность в пище.
Долгое время в Японии отношения между мужчинами и женщинами были достаточно свободными, и единственным условием для них была обоюдная симпатия. Было распространено многобрачие и если чувства охладевали, оба супруга с легкостью находили новых партнеров. Таким образом, любовь в первую очередь воспринималась как наслаждение, как мимолетная прихоть. Подобное восприятие любви нашло свое отражение в изобразительном и поэтическом искусстве.
Для общего обозначения японских произведений искусства эротического содержания и сейчас используется выражение — Сюнга, что в дословном переводе означает «весенние картинки».
Свитки эротического содержания были неотъемлемой частью свадебного подарка для невесты высшего сословия: они были наглядным учебным пособием для юной девушки.
Табу на поцелуй
В Японии же до XX века поцелуй оставался невидимым для посторонних глаз. Возможность поцелуя на людях невозможно было представить даже теоретически, потому что он существовал исключительно как действие однозначно сексуального характера. Даже на свитках сюнга сцена поцелуя встречается очень редко и воспринимается как разновидность интимного извращения.
В 1930-е годы вышел целый скандал, связанный с публичной экспозицией известной скульптуры Родена «Поцелуй». Экспозиция была под угрозой запрета, однако впоследствии было найдено дипломатическое решение. Скульптура была представлена в варианте, щадящем нежную психику японцев – с материей вокруг голов целующейся пары. А вот их обнаженные тела никого не смутили.
Любовь просветленная.
Профессия жрицы любви никогда не считалась в Японии позорной. Наоборот, прекрасные куртизанки, изысканные, одетые по последней моде, образованные и утонченные, славились по всей стране. Наиболее талантливые девушки получали статус «таю» — он был равен 5-му рангу, как и ранг князей дайме. Они имели право на посещение императорского дворца, а император отнюдь не чурался общества куртизанок: они были частыми гостями при дворе, где девушки развлекали государя приятной беседой, песнями и танцами.
Как ни странно, профессия куртизанки имела сходство с призванием буддийского монаха. Один из самых известных проповедников буддизма, монах Иккю, утверждал, будто куртизанки наиболее близки к достижению просветления, потому что они находятся в состоянии мусин – состоянии безмыслия. Девушка, принимающая клиента, на самом деле далека от земных страстей и вовсе не думает о вожделениях, в отличие от самого посетителя. Таким образом, куртизанки становятся не ниже, а выше мирян: у них не было привязанности к собственному дому или семье, не было возлюбленного. Они стремились отрешиться от страстей, абстрагироваться от бытовой жизни публичного дома и потому дальше других продвинулись на пути осознания бренности сущего. Наверное, поэтому монахи вовсе не пренебрегали посещением веселых домов и любили там проповедовать.
Ближайшей подругой монаха Иккю была прославленная куртизанка Дзигоку-таю, ставшая впоследствии канонизированной буддийской святой. Иккю часто беседовал с ней о буддийской философии. Встречи их не ограничивались возвышенными разговорами – ведь именно посредством соединения мужского и женского начал можно достичь особой разновидности духовного просветления, посредством смешения своей сущности с чьей-то еще. Плотские отношения, отделенные от вожделений – не распутство, а разновидность религиозного опыта.
Отношения между мужчиной и женщиной – священны, как это было определено еще Идзанаги и Идзанами, первой парой богов. И впоследствии богам ханжество было чуждо: на изображениях можно увидеть, как боги посещают веселые кварталы, танцуют с куртизанками, предаются любовным утехам. Помимо откровенного смысла подобных изображений, в них существует и философский подтекст: любовь божественна, и даже в веселых кварталах, где, казалось бы, торжествует порок, возможно достичь духовного просветления.
Любовь вожделеющая.
Потребность в наслаждении заложена в самой человеческой природе и высшим удовольствием считалось ожидание близости, влечение, которое потом реализовывалось в интимных отношениях. Любовные отношения проистекали в атмосфере публичности, — в хрупком японском доме, состоящем из ширм и занавесей, достаточно трудно достичь полного уединения. И поэтому интимные встречи всегда проходили по определенному, максимально эстетизированному обряду. Если кому-нибудь постороннему и случалось становиться свидетелем свидания, он мог бы лишь воскликнуть: «Как прекрасна их любовь!».
В синтоизме никогда не существовало института монашества и, даже несмотря на проникновение буддизма, традиция давать обеты целомудрия в Японии так и не обрела популярности. Сексуальные отношения вне брака не считались порочными и воспринимались, скорее, как акт, гармонизирующий мироздание, как священное действо, порождающее жизнь.
И все же ощущалось, что желание мимолетно, что обладание – преходяще. Череда утех, по сути, лишь подчеркивала хрупкую неустойчивость мира и не давала душевного покоя. Поэтому утонченные поэтические произведения, посвященные любовным отношениям, всегда печальны: вслед за расцветом первого чувства неизбежно должно настать увядание, таков закон природы.
Чувственная составляющая в культуре Японии необыкновенно сильна. Для европейцев такое спокойное, лишенное стеснения отношение к наготе и половым связям, было абсолютно непонятным. Столь разное восприятие телесности было обосновано разными религиозными традициями: в синтоизме человеческое тело не считалось воплощением греха. Из единения мужчины и женщины родился мир, и благодаря любви мир продолжает существовать.
Японцы, любовь моя!
В Японии люблю все: от цветения сакуры, буддизма с синтоизмом, гравюр и поэзии до созерцательного кино. Любовь моя началась с «Ветки сакуры» В. Овчинникова, откуда я, пропуская все, так или иначе связанное с политикой, выколупывала только факты об этой стране.
Меня подкупает, что в Японии эстетика и религия не отделимы друг от друга и взаимозаменяемы, что японцы ничего не делают и не создают из страха, только из восторга. А этот совершенно естественный, искренний эстетизм, настолько связанный с образом жизни и мысли японцев, что не кажется ни вычурным, ни назойливым! Женщина, замыслившая самоубийство, свяжет себе ноги, чтобы не выглядеть недостойно, то есть, безобразно. Ну что здесь скажешь!
Мне кажется, японец ничего не отвергнет, во всем найдет гармонию, стремясь к достижению равновесия в своей душе прежде всего.
В эротике японцев, не только на гравюрах, но и в поэзии, наивность и целомудрие сохранены именно отсутствием сознания греха в том, что есть жизнь.
Поэтому хотела бы проиллюстрировать гравюры, представленные Левоном, чтобы совсем уж погрозиться в чарующий мир Японии:
Бабочки
Словно живые цветы
Порхают над морем цветов
Выгнула тела для сбора росы
Красавица Кумано
Снова по бедрам
Взбегаю губами
Стан твой лаская
В трепете быстрых крыл
Ласточка промелькнет
Нынче вплываю в тебя
На утлом челне
Не спеши рассмеяться
Под кимоно
Кацураки
Ты отдаешь себя
Без колебанья
Стремглав ложишься
Как птица с ветки
Слетело платье
Вчера пополудни
Испили мы чашу блаженства
Зимнее солнце
Стоит одиноко
Над Фудзи
(баловник Рубоко Шо)
И да достигнем мы все хонгаку*! :-))
*хонгаку- состояние изначальной просветленности.
P. S.
Левон, не извращай суть моих споров. Я не претендую на высокое звание христианина, поэтому и вступила в сговор с Гоголем. Я вообще еще пока не определилась с вероисповеданием. Все больше склоняюсь именно к синтоизму (мои хрупкие, тронутые уже остеопорозом плечи не выдерживают груза христианских, а особенно православных, понятий греховности). В христианстве же более всего мне близок призыв к человеколюбию. А что другое помогло бы читать моего оппонента? :-))
Отсутствие, как такого обобщенного понятия греха в буддизме, перенесенное в «утежеление» кармы деятеля, — является одним из основных факторов, тоже уводящим меня постепенно от христианства, последние годы.
…Так и не смог, к примеру, разобраться в Первородном грехе, по крайней иере. до уровня логической статьи.
Количество библейских противоречий могут преодолеть исключительно глубоко верующие христиане, пропускающие эти противоречия или интерпретируя особым образом, мне же это никак не удается.
Каюсь.
??????????????????
Андрей! Я не устаю вам удивляться! Неужели и японский вам по плечу?! Или пару раз кликнули мышкой? Я не поленилась перевести… ура транслейтору! Но интрига не только не исчезла, а даже усилилась…
Алла, насчет японского это я, конечно, кликнул мышкой. Хотя был у меня товарищ-одногруппник, который выучил достаточно хорошо японский и любил в компании поговорить. Сейчас этот мой товарищ, увы, говорит уже на языках на этой планете неизвестных. Но что касается хокку, то здесь вы меня с Левоном подзадорили. Я вспомнил одно свое незаконченное хокку, начало которого идет еще с восьмидесятых, и через несколько недель как раз будет случай его представить
При переводе у меня получилась красивая, хоть и незаконченная фраза, даже в таком виде удивляющая внутренним напряжением. Так что интрига по-прежнему сохраняется, а мое любопытство еще более возросло.
Я хотел сказать Nihon ni sunde iru koto ga yokatta no, что можно перевести как «Хорошо жить в Японии»
Забыв о токи
Годами хокку писал
Всего лишь одно
(Токи — ?)
Не надо токи
Друзей за узду судить,
в которой держат себя
Левон-доси, Алла-кун
Мое хокку написано и ждет весны
Вот и доверяй транслейтору! Мне выдал: То, что ты живешь в Японии, было настолько хорошо…. Что само по себе уже рождает массу версий:-))
Вот как вышло, сочинял хокку, а получилась танка.
Танка, видно, под влиянием баловника Шо получилась.
Андрей, я тоже попытался перевести и даже написать ответ, но, когда я вставлял для проверки обратный перевод, текст был абсолютно другой…
Решил не экспериментировать, а лучше предложить вашему вниманию байку по вопросам популярного языкознания (правда там не о японском, а китайском).
Русский, французский и китайский лингвисты решили написать имена друг-друга каждый на своем языке.
— Моя фамилия Ге — сказал француз китайцу.
— В китайском языке два иероглифа Ге, но, к сожалению, ни один из них не подходит для фамилии.
— Почему?
— Потому что один имеет значение «колесо», а другой передает звук, с которым лопается мочевой пузырь осла.
— А что плохого в колесе?
— Мужское имя не может быть круглым, все будут считать тебя педиком. Для твоего имени мы возьмем иероглиф Шэ, означающий «клавиатура», «корнеплод», «страница» а также прилагательное «бесснежный» и дополним его иероглифом Нгу, означающим мужской род. В конце я пишу иероглиф Мо — «девственный».
— Но.. это, мягко говоря, не совем так..
— Никто не будет считать тебя девственником, просто без иероглифа Мо иероглифы Ше-Нгу означают «сбривающий мамины усы»
— Хорошо, теперь я напишу твое имя.
— Моя фамилия Го.
— Отлично, я начну твою фамилию с буквы G.
— Что означает буква G?
— У нас, европейцев, сами по себе буквы ни хрена не значат, но чтобы проявить к тебе уважение я поставлю перед G букву H — во французском она все равно не читается.
— Отлично! Дальше O?
— Нет, чтобы показать, что G — произносится как Г, а не как Х, надо после G поставить букву U, а также H — чтобы показать, что U не читается сама по себе, а только показывает, как правильно читать G, и буквы EY, показывающие, что слово не длинное и скоро кончится.
— Hguhey.. дальше O?
— Нет, О во французском произносится как А или Ё, в зависимости от стоящих по соседству букв, ударения и времени года. Твое чистое О записывается как AUGHT, но слово не может кончаться на T, поэтому я добавлю нечитаемое окончание NGER. Вуаля!
Русский лингвист поставил бокал на стол, взял бумажку и написал «Го» и «Ге».
— И всё?
— Да.
Француз с китайцем почесали в затылке.
— Хорошо, как твоя фамилия, брат?
— Щекочихин-Крестовоздвиженский.
— А давайте просто бухать? — первым нашелся китаец.
Русский кивнул и француз с облегчением поднял тост за шипящие дифтонги.
Из моих городских хокку (попытки приближения).
Смотрю из окна
На двор, коляску и мать
Как в прошлом году
Молчат и курят
Любовники на кухне
Утомленные
Холодный город
Стирает серой губкой
Загар с приезжих
Ребенок зимой
Долго смотрит на небо
Не видя солнце
Левон, здесь утешением тебе может быть сам Садаиэ, считавший, что «даже и некрасивая вещь, если она становится предметом поэзии, не может не быть прекрасной». (Видно, наша начитавшаяся Рескина уборщица не любила хокку :-) Сами же слова японского поэта, произнесенные в 12 столетии, не могут не поражать проницательностью. И заметьте, никто не предрекал в связи с этим скорой гибели самой поэзии и «извращения нравственной природы» японцев, никто не грозил мусорщиками.
Но лично мне в хокку нравится то же, что в цветении сакуры: легкость, воздушность, кажущаяся недолговечность и быстротечность бытия, иллюзорная хрупкость, когда кажется, сейчас прочтешь, и стих сам улетит стрекозой.
Мне бы хотелось больше ассоциативных связей, аллюзий, большей многозвучности, как здесь:
И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу
Или здесь:
Чужих меж нами нет!
Мы все друг другу братья
Под вишнями в цвету
Этого бы Садаиэ, да к нашим давним спорам о красоте в искусстве…
Такие хокку, как приведенные тобою (понравились), я не напишу никогда по следующим причинам:
1. Я не японец.
2. Я живу не в 17-м веке.
2. Я житель мегаполиса (не самого благополучного).
3. Я не отличу хризантемы от георгинов.
3. Бабочку я не видел (или не замечал) уже лет сто…
4. И даже «под вишнями в цвету» (тоже могу только представить) буду одолим нескончаемой проблематикой современного бытия.
Разве для поэта не самое главное писать ПРАВДУ о том, что ОН видит и чувствует?
Представь, что я бы написал (как надо) про бабочек и цветочки, был бы это я, поверила бы ты мне?
По поводу ассоциативных связей, аллюзий, большей многозвучности — мне бы тоже хотелось… Но это уже вопрос таланта и мастерства.
Хотя… за курящих любовников заступлюсь, там столько мне (уже, как читателю) видится аллюзий — на повесть хватит…
Во всех случаях спасибо, всегда ценю твое мнение.
Не уверен, надо ли «пытаться приближаться» дальше, ну, как пойдет…
Левон-доси, во-первых, я не сказалала, что твои хокку не хороши, более того, я нашла у них связь с любимым мной японцем, поверь, это хороший знак! :-)) Во-вторых, я не считаю, что мои вкусы и пристрастия эталон, соответствовать им не обязательно. И конечно же, художник должен писать и правду, и что он чувствует, но так, чтобы и читатель увидел эту правду и пережил это чувство. Пожалуй, для меня чувство все же важнее: хочется через эмоцию воссоздать картинку.
В этом смысле, мне первое хокку твое больше нравится: здесь мне увиделась история человека, несколько отстраненного от жизни, который вдруг понял, что однообразие за окном, то есть, в жизни, кажущееся, что это уже другая мать, другой ребенок, что жизнь продолжается, хоть он и выпал из ее круговорота.
А вот в любовниках мне недостает этого второго плана: мое женское любопытство не удовлетворено: курят, утомлены, молчат потому что утомлены. Мне чего-то не хватает, чтобы проникнуть за …, вглубь… Не услышала скрытого послания; возможно, это моя вина, не твоя…
А вот для того услышать такое послание в последнем хокку, которое я привела в качестве примера в своем комментарии, не надо быть японцем:
Чужих меж нами нет
Мы все друг другу братья
Под вишнями в цвету
Это было мое скрытое обращение и к тебе и ко всем: несмотря на наши споры, различия в эстетических пристрастиях, мы остаемся близкими под «вишнями в цвету» наших поисков, нашей любви к прекрасному, нам не надо притворяться, среди братьев можно быть самим самим собой, а это такое счастье…
Алла-кун, во-первых, я тоже не сказал, что ты сказала…, эх, сколько нам еще у японцев учиться не только изложению своих мыслей, но и восприятию…, во-вторых, когда мне все же удается «угодить» твоим вкусам (пусть и не всегда совпадающим), считаю для себя маленькой победой.
Спасибо за мать с коляской — очень близко к тому, что хотелось сказать (ура!).
По поводу же несчастных любовников.
Это не твоя вина — это твое счастье: дом, семья, размеренный быт, уверенность в завтрашнем дне, благополучие, хорошая экология (если переборщил или чего не хватает — желаю непременно).
А у этих курящих, видимо, все наоборот, потому и молчат, задумавшись. А утомление не от того что только что было, а от того, что будет (я так думаю)…
(компилятивное приближение)
Чужих меж нами нет
Мы все друг другу братья
На кухне разговор
(И совсем не хокку)
…На кухне пьем портвейн
Вот! Оно самое! Так захотелось на кухню!
Welcome! В 6-метровую на Планерной сколько поместится «братьев»?..
Да нам не привыкать! А кухня для нас и правда то же, что для японцев ветка сакуры! Это всем понятно, вот на таких образах-символах и строится хокку!
Не к месту, но по теме.
С очередной выставки, всем, интересующимся графикой сюрреалистов очень рекомендую: «СЮРРЕАЛИЗМ И LIVRE D’ARTISTE».