Берлин. Машина времени

Порядок и свобода

В музее «Пергамон» на Острове искусств в Берлине выставлен абсолютнейший шедевр позднеэллинистического искусства – скульптурный фриз алтаря в Пергамоне, что в нынешней Турции. Называется он «Гигантомахия» и посвящен битве богов-олимпийцев с гигантами. Точнее – заключительному акту этой борьбы, когда красавцы боги и красавицы богини одерживают верх над получудовищами – первенцами того же Зевса от богини Геи.
Символично, не правда ли? Сколько раз в новейшей истории брат поднимался на брата! Вся история ХХ века буквально пронизана такими примерами, да и по сей день существуют страны, где идеологические, политические и экономические споры до сих пор не нашли окончательного решения. «Разноцветные» революции на Ближнем и Среднем Востоке, похоже, принимают перманентный характер. Россия тоже носит в себе семена грядущего раздора. Да и сама Германия… Двадцать лет спустя после объединения Стена все еще проходит через головы, сердца и судьбы людей.
Но немцы есть немцы – со свойственным им неимоверным упорством они идут к намеченной цели. Сжав зубы и кулаки. Не ропща и не причитая. Не сворачивая ни влево, ни вправо от намеченной цели. Установка для них – приказ. А приказ – это святое. И они многого добиваются на этом пути.
Смысл «Гигантомахии» — триумф порядка над хаосом. Порядок – это то божество, которому испокон веков поклоняются немцы, и поэтому трудно найти более уместного места нахождения для «Пергамона», чем самый центр столицы объединенной Германии, самый центр Берлина, в двух шагах от возрожденного Рейхстага. Рейхстага – символа парламентаризма. Парламентаризм – это еще одно божество, которому молятся сегодняшние немцы.
Удивительная цельность мироощущения и веры в правильность поставленной цели. Горы способна свернуть такая нация! Правда, и голову себе тоже. Как неоднократно показывала история. Вот так и живет немецкая нация в истории цивилизации: то горы свернет, то голову себе, то голову себе, то горы… На данном этапе истории ущерб терпят горы. Головы же, чувствуется, как никогда трезвы и ясны.
Оно и понятно. После II Мировой войны немецкая нация прошла прекрасный курс лечения и реабилитации. Изжив в себе коричневую чуму и счастливым образом избавившись от красной, немецкая нация вернулась к здоровой жизни и в полной мере ощутила все прелести свободы – свободы в первую очередь от «измов». Она вернулась к истокам лютеранства, в основе которого – труд, скромность и совесть. Упорный труд, личная скромность и чистая совесть. Плюс великая цель – стать вновь единым и неделимым народом. Налицо тенденция, обратная той, что мы наблюдаем в других странах и частях света! Есть от чего появиться социальному оптимизму. Эйфория 90-го года, конечно, уже прошла. Более того обозначились проблемы и проблемы довольно серьезные на этом пути, но социальный оптимизм все же налицо. Не нужны ни экономические показатели, а они лучшие по Европе; ни выкладки социальных опросов, ни выводы политических отчетов – чтобы убедиться в успешной поступи великой идеи. Ощущение этого витает в воздухе, оно присутствует повсюду – в настроениях и деяниях людей. Люди всем миром делают одно общее и великое дело. Без громких лозунгов, без лишних речей и бравурной музыки. Но каждый день – это еще один кирпичик на алтарь общего дела.
Алтарем мы начали, алтарем и заканчиваем, начали Пергамонским, заканчиваем общегерманским. Развернувшаяся перед нами в прошедшие дни картина германского возрождения и единства не менее впечатляюща, чем та, что изображена на фризе Пергамонского алтаря. И имя «Гигантомахия» ей тоже подстать. Порядок в очередной раз торжествует в Германии, последствия хаоса ХХ века уходят все дальше в прошлое.
«История Пергамона нам практически неизвестна, — читаю я в нашем путеводителе по Берлину. – Мы знаем лишь то, что в 165 году до н.э. город этот отразил нападения галатов и одержал победу в длительной войне». Собственно говоря, этой-то победе и посвящена скульптурная группа фриза Пергамонского алтаря.
Германскому народу предстоит тем временем еще один исторический вызов – вызов со стороны современных «галатов». Речь о многочисленных иммигрантах – преимущественно турках, по иронии судьбы прибывших из страны, где имеются и Галатские мосты и Галатские башни. Но есть и другие.
«Племена» эти, носители хаоса, многочисленны (в Берлине каждый десятый житель города — турок) и растворены в населении самой Германии. От них не защитят ни высокие стены, ни глубокие рвы, ни сторожевые башни. И проблема это не только Германии, но и всей Европы в целом. Характерно, что немцы, в лице канцлера Ангелы Меркель, первыми публично признали наличие это серьезной проблемы. Презрев предрассудки широко распространенной ныне концепции «толерантности» и «политкорректности».
Как это ни трудно, судя по всему, было, но «ангел» протрубил Европе и миру эту далеко не «благую», но суровую и своевременную весть.
Осознание проблемы – уже начало ее решения. Св.Георгий еще не пошел на змея. Но поступь его коня уже заслышалась и уже завиделось на горизонте его развевающееся знамя. Пока этого достаточно, чтобы змей умерил свои аппетиты, поджал хвост и прикусил язык.
Противоборство, жесткое и кровопролитное, неизбежно, но никто не заинтересован в его скорейшем развязывании. Еще ни Германия окончательно не объединилась, ни другие народы Европы окончательно не проснулись. От сладостного сна, навеянного благосостоянием и потребительством.

Передо мной серая зимняя панорама Берлина. Раннее-раннее утро, и город действительно еще спит. Серый в серой дымке. Серо-белый колорит – это, похоже, вообще предпочтительный цвет немецкого бюргерства. Как ни пытаются немцы доказать обратное, у них не очень-то это получается. И открывшаяся передо мной панорама это доказывает.
Небо под стать городу – тоже все серо-белое и в каких-то темных разводах. И только далеко на горизонте – полоски оранжевого цвета.
В кутерьме этих последних дней я утратил чувство времени. Иной раз замертво валился в 9 вечера, иной раз, наоборот, вскакивал в 6 или даже в 5 утра и потом еще долго ворочался в постели.
Поэтому я смотрю в окно и не могу понять: лучи ли это еще заходящего или уже восходящего солнца…

Мост куда?

Берлин – город в экологическом отношении вполне благополучный. На крыше Кафедрального собора там даже пчелы живут. Немцы трогательно заботятся о них, как и о любых других животных и птицах. «С людьми вот только как-то не задалось в немецкой истории», — так и хочется не по-доброму добавить. Но, правда, здесь на мою сторону становится человек, получивший в германской истории звание «Великий» — сам Фридрих II. Незадолго до смерти он произнес: «Чем дольше я живу, тем меньше мне нравятся люди и тем больше собаки…» Он и похоронить-то себя велел не в семейной опочивальне – в некрополе упомянутого уже Кафедрального собора Берлина, а в своем летнем дворце Сан-Суси в окружении любимых собак.

На мысли об экологии меня навела наша с сыном поездка в музей группы «Мост» (“Die Brucke”) на   самой окраине Западного Берлина. Всего полчаса езды от центра и вы – в совсем другом мире – мире покоя и абсолютного порядка. Ровные улочки, аккуратно уложенная брусчатка тротуара, ровно, как по линейке, подстриженные газоны и кусты… Сами домики – будто пряничные, вышедшие к нам из сказки. Сосны, платаны, еще какие-то неизвестные мне деревья, спутавшиеся своими ветвями – то ли руками, то ли змеями. Тишина, покой, отдохновение…

А вот и сам музей, гармонично вписавшийся в окружающую природу. Черным по белому – “Die Brucke” – мост. Мост между чем и чем? – Сейчас увидим. Стеклянные двери гостеприимно  распахиваются и уже с порога видны первые залы с развешанными по стенам картинами. Я всегда с благоговением отношусь к этому первому моменту встречи, как бы предвзято я ни относился к тому или иному художнику, течению или школе. Экспрессионизм никогда мне особо не нравился, но и сказать, что я знал его хорошо, я тоже не мог. Так что это своеобразная ставка очного характера.

Кирхнер, Хеккель, Блейль, Пехштайн, Шмидт-Ротлуф, Эмиль Нольде… В принципе я неплохо   к этой встрече по имевшимся у меня материалам – туристическим брошюрам и путеводителям.

Первые картина конца XIX и самого начала XX вв. несколько озадачивают меня – я вижу в них и Ван Гога, и Гогена, и Матисса, и Делоне… Более поздние тоже не особо оригинальны: Пикассо, Кандинский, Явленский иронично подмигивают с них. Заигрывания с Сецессионом , о чем я читал в брошюре, не видно и следа. Да и откуда ему тут взяться! Совершенно разные цели, задачи и уровни мастерства. Представители Сецессиона были высокообразованными в художественном смысле людьми, в то время как экспрессионисты все как один дилетанты и самоучки. Напрашивается явная параллель с художниками Парижской школы, о которых мне уже приходилось писать.

В поисках новых форм и средств самовыражения многие художники той поры ломали не только форму, но и самих себя. Экспрессионистам же этого даже не надо было делать. Они просто не могли, не умели лучше, ну разве что только чуть-чуть.

Вот так и получилось, что мастера и недоучки  в какой-то момент сравнялись в своем «мастерстве» и в своем «недомастерстве».

Естественно, что при таком подходе из арсенала экспрессионистов ушел, а точнее просто так и не появился там целый ряд традиционных художественных средств, таких в частности, как композиция, перспектива, цвет, светотень… Не говоря уже о более тонких, таких как нюанс, мазок, фактура…

Все крайне примитивно и облыжно. И все это похоже на своеобразное соперничество – недаром же это «группа» — но не по принципу «кто лучше», а по принципу «кто хуже». Как игра в «поддавки» в шашках. Обратная логика, обратная перспектива, а почему не обратная красота, не обратная гармония? Зазеркалье… Все с точностью до наоборот… Не в этом ли смысл искусства ХХ века? Искусства, по иронии судьбы, получившего название авангарда, т.е. передового… НО в стремлении куда?  Назад? В прошлое? К примитивным цивилизациям, которые так вдохновляли всех этих «авангардистов» от Гогена до Пикассо и того же Нольде со товарищи. Нольде даже съездил куда-то  — то ли на Новую Гвинею, то ли еще куда в не менее экзотичное место в Южном полушарии; другие же ограничились этнографическими музеями , благо в Германии богатейшие коллекции.

Так «Мост» в будущее или в пошлое? Сами экспрессионисты считали, что в будущее, но, похоже, что шли они вперед с лицом, обращенным назад. А, может быть, наоборот – с ужасом отступали назад с лицом, обращенным вперед? Прозрев пророческим взглядом там, впереди, в будущем, все ужасы, предстоящие человечеству в ХХ веке? Их картины – не образы ли это из грядущих времен, не картины ли из не столь отдаленного уже будущего? – Первая Мировая, Веймар, вяло текущая гражданская, Вторая Мировая, две Германии, стена, социализм…

Только в таком ракурсе могу я воспринять  и где-то оправдать экспрессионистов. Но тут же сам собой напрашивается вопрос: а не готовили ли они сами своим искусством почву для всех этих чудовищных коллизий и перемен? Не рыли ли они сами яму себе и своим коллегам по цеху искусств, искусству в целом? Культуре, цивилизации?..

Искусство, настоящее, высокое искусство есть иммунитет человеческого общества. Нанося ущерб иммунитету, трудно надеяться, что это останется без последствий.

Мы вновь на чистых и опрятных улочках пригорода Берлина. Немцы, столь щепетильные в вопросах чистоты и порядка, как позволили они плевать в колодец чистого искусства? И затем еще более кощунственная мысль: «А не является ли весь этот внешний лоск лишь средством замолить, а то и просто скрыть те черные мысли и те черные чувства, что скрываются в глубинах немецкой души?

И вот уже на стенах пряничных домиков мне чудятся тени ужасной старухи и ее не менее ужасных подопечных и слуг, а за стенами домов – орудия пыток и жерла не потушенных окончательно, а лишь притушенных печей…