«Поразительно!» или «В тот самый час…»

В тот самый час, когда стены и башни Кремля содрогались от мощной поступи тяжелых орудий и громогласных речей кремлевских политиков… В тот час, когда весь народ – внуки и правнуки триумфаторов, а на деле лишь жалкая их тень – жадно прильнули к экранам телевизоров… В тот час, когда у страны захватило дух от сознания своего «величия», но лишь на миг и лишь затем, чтобы в следующий же вновь забиться в пароксизме страха и ненависти по отношению ко всему тому, что есть в мире по-настоящему успешного и великого…
… В этот час он сидел на террасе своего дома в Сосенках – далекий и отстраненный от всего того, что происходило в стране и в мире. Мир, его мир, обуяла поразительная тишина и покой, которые были тем более поразительны и непривычны на фоне происходившего в том, другом, «не его» мире.
Ни дуновения ветерка… День выдался на редкость теплым и погожим. И на небе ни облачка, а солнце, ласковое еще, майское солнце, дарило миру свой свет и свою нежность.
Природа ожила после зимних стуж и весенних погодных сюрпризов и выпустила первые свои ростки и всходы. Нежно-салатовые, местами светло-изумрудные, они ласкали взор одинокого наблюдателя и поразительно – да, этому не устаешь поражаться! – на редкость гармонично сочетались с иссине-голубым небом и проплывающими по нему редкими белесыми облачками…
И тишина… Не менее поразительная на фоне сознания, что дачный сезон уже начался и что триумф, всенародный триумф, казалось бы, должен нестись и доноситься из каждого окна и из каждой щели даже. Нет, ничего такого не было, и даже самолет, пролетавший где-то вдали, оказался пассажирским, а не военным, и летел он по своим делам, а не на парад…
«Поразительно! Какой покой и какая тишина! Какой мир и какое умиротворение! Почему же только я должен быть свидетелем этого великолепия и этого мира, в то время как все, даже жена в спальне переде телевизором, должны заходиться в приступе незаслуженной нами гордости и замирать от ни на чем не основанного восторга?.. Почему все ныне там, на военном параде, а не здесь, не на природе?.. На празднике войны, а не на торжестве мира и порядка?..»
«Ведь, казалось бы, настолько все очевидно, и как же все остальные могут не понимать? Ведь вот есть свет и вот есть тьма, вот это благо, а вот это зло, вот красота – вот уродство… Вот это правда, а вот это – ложь… Что это, массовое заблуждение и повреждение рассудка? Триумф всемирного зла и поражение всемирного блага? Но вот ведь оно, это благо! Оно буквально разлито вокруг, оно так же безмерно и велико как мир… как океан… В нем можно даже утонуть…»
Он ущипнул себя за руку. Нет, все это очарование осталось на прежнем месте и даже стало еще прекраснее…
«Кто спит? Кто сошел с ума? Я или весь мир? Как разбудить этот мир, как достучаться до сознания людей? Как докричаться?..»
Он вдруг с ужасом и невыразимой тоской осознал свою мизерность и беспомощность этого своего крика… «Если даже сам Эдвард Мунк…»
Окружающий его мир стал вдруг суживаться и сокращаться с неимоверной быстротой. Не утрачивая и своей гармонии, ни своей красоты, все такое же ладное и пригожее, тихое и светлое, – все это стало резко уменьшаться в размере, равно как и он сам… Через какую-то секунду-другую все это искрящейся каплей летело в мрачном и холодном пространстве. Навстречу еще большему мраку и холоду…
Тарковский… Солярис… Крис Кельвин… Рембрандт… Музыка Баха в переложении Артемьева…
Но это ощущение длилось лишь минуту. Уже в следующее мгновение он встряхнулся и сбросил с себя это странное наваждение. И мир снова обрел былую масштабность и былые краски. «Чур, чур меня!» – засмеялся он и пошел натягивать кроссовки…