На один-единственный вечер Винный завод, эта Мекка современного российского искусства в центре Москвы и на задворках Курского вокзала, превратилась в Храм Благовещения Богородицы, ну типа того, что в Назарете. Здесь, в студии Михаила Королева и по инициативе проекта «Платформа» и Центра исследований русского искусства — ну и Ц.И.Р.К! — собрались люди искусства и околоискусства с целью поговорить и помолиться о чуде – о том, чтобы российская культура зачала и понесла нечто новое и судьбоносное, подобно тому как это уже было с русским искусством рубежа 19 и 20 веков.
Кто-то, правда, робко заикнулся, что мол не дай Бог – что, мол, ничего хорошего из этого не родилось в 20 веке, а если и родилось, то какой-то сплошной кошмар… Что, мол, не хотелось бы повторения и что, мол, ничего хорошего в нынешней России не может родиться уже по определению… И что, наконец, мол, не нужно никаких ни молений, ни заклинаний… Но на кликушествующую тут же зашикали – мол, не за тем собрались, чтобы тут же закрывать, и что столы, мол, накрыты и что пока все не съедим и не выпьем, будем призывать и молиться.
На первых ролях здесь, как и в Храме Благовещения в Назарете, были женщины. БОльшая часть выступивших художников были дамы, да и среди слушателей наибольшую активность проявляли они же. Мужчин-художников выступило лишь двое, да и то один из них, боюсь, среднего рода и, по-моему, не вполне был адекватен и не потому, что бесконечно пил пиво.
Первый же выступающий представил ряд симпатичных, но далеко не новаторских картин и все никак не мог понять, чего от него требуют и каких еще слов ждут – мол, разве картины не говорят сами за себя? То, однако, что картины могли сказать, они сказали уже давно. И даже за них их предшественницы еще сказали.
Про мужчин больше ни слова, не то вновь навлеку на себя праведный гнев Аллы.
Женщины-художницы были великолепны. Каждая из них на свой лад, но чувствовалось, все они готовы к зачатию и чуду деторождения. Более того, они уже в процессе и крайне удивлены, что этого никто не хочет замечать. На это вышел один то ли нейро-, то ли психолингвист и сказал, что, мол, родить им не выродить, потому что «родить» это глагол, а все глаголы русского языка, кроме «хотеть» и «мочь», несовершенного вида. То ли это был ответ предыдущим женщинам-ораторам – мол, вы только хотите, но не можете, то ли приговор всему русскому искусству. Эту свою сокровенную мысль лингвист все никак не мог толком донести до аудитории, все ходил и ходил вокруг да около, путаясь в словах и склонениях, пока его чуть ли не силой не вытолкали со сцены.
А поднялся теперь на нее уже не художник, а фотограф – страстный поклонник красного на красном. Знать, не у всех еще в России аллергия на красный цвет. Кто-то даже в квадрат его возводит. И недаром. Сказанное и запечатленное на фотографиях выступавшего носило явно выраженный то ли апокалиптический, то ли апоплексический характер — таким становится мозг и все видимое и воображаемое им в результате соответствующего кровоизлияния… Страшное зрелище! И цвет, и изображенное на этих фотографиях. Создатель, уже не дарящий, а отбирающий жизнь у первого человека путем извлечения чеки из лимонки, которая у того в руке… Полная авоська звезд как символ избитых и опошленных идей, уносящаяся куда-то в бесконечные пространства космоса – в никуда… Люди в виде патронов или снарядов – все один в один и в одной общей обойме-патронташе, готовые к употреблению…
Да, Россия беременна – таков был диагноз пророчествующего фотографа, но беременна она войной… И к сожалению, это горькая и суровая правда. И спасти Россию, — завершил фотограф, — может только чудо.
Вот так вечер, начавшийся чудом зачатия и деторождения, по крайней мере, заявленный в качестве такового, завершился молением о чуде спасения даже не искусства, а нас самих…
Диагноз же самому российскому искусству – и диагноз, на мой взгляд, совершенно правильный – поставил Левон, когда мы с ним, подобно двум сперматозоидам, пробирались по фаллопиевым трубам каких-то бесконечных тоннелей к сооружению с сияющей буквой «М». В каком-то смысле и с целью должного завершения начатого ассоциативного ряда это сооружение можно было бы назвать тем женским органом, в котором зарождается новая жизнь.
Левон, правда, был настроен куда более скептически. О каком рождении и о рождении чего может идти речь применительно к нашему искусству? – вопрошал он. – Ведь оно насквозь коммерциализировано и продажно. Продажная девка,– обрадовался он удачному сравнению, — вот что такое наше искусство! И функция его соответствующая, а то туда же – беременно, родить…
Это был тот редкий случай. Когда мне не захотелось спорить с Левоном…
С извинениями за возможно излишнюю физиологичность,
Ваш А.Бабков