Тени и блики
Толпа теней сбегающих огромна,
Они с тобой поговорить хотят…
(Данте. Божественная комедия)
У каждого свои тени… «Третий гражданин» не сотворился и не соткался из воздуха – прочно вбитые ему в голову на лекциях по «философии» на Метростроевской, 38, диалектико-материалистические истины, при всем желании не позволили бы ему этого сделать, – но это не значит, что душой и духом он не был с первыми двумя гражданами.
Все здешние улицы и переулки и особенно усадебное сооружение по указанному адресу – бывший дом-усадьба генерал-губернатора Москвы П.Еропкина, затем Императорское коммерческое училище, затем одно из подразделений Коминтерна… и наконец МГПИИЯ им М.Тореза, более известный как Инъяз, а ныне Московский лингвистический университет кишмя кишат близкими его сердцу и памяти тенями из его столь далеко и вместе с тем столь недалекого прошлого. «Третий гражданин», как на работу, ходил сюда 5 лет кряду, да и до сего дня нет-нет, да зайдет сюда, как в дом родной. Здесь ему знаком каждый закоулок и каждый уголок. Здесь на разных этажах и в разных аудиториях встречает он свое «былое» и тени своих былых учителей. Здесь взяла начало его «та, другая» жизнь, о которой ему и другим счастливчикам было откровение в тот первый в их жизни День Студента, когда они стояли в сквере перед зданием института: «Выучи иностранный язык и тебе будет дано прожить еще одну жизнь».
«С английским у нас уже перебор. Какой другой язык вы хотели бы изучать? Даем вам на выбор: испанский, итальянский, португальский…» – «Итальянский!» – почти не задумываясь, выпалил он. И не ошибся. С того памятного момента Италия прочно вошла в его жизнь, заставив потесниться Англию – трех жизней уже не бывает… И двум-то в одном теле ужиться не так легко. Они постоянно конфликтуют и борются за свое первородство и главенствующую роль …
“La lingua italiana e’ bella e melodiosa” – пропела им на первом же уроке итальянской фонетики Анна Алексеевна Масная, и они, каждый на свой лад, на перемене принялись до одури распевать эту фразу. Песнями, однако, все не ограничилось, и вот уже под строгим и неумолимым взглядом Лидии Ильиничны Грейзбард мы путаемся в бесконечных лабиринтах итальянской грамматики, и выхода оттуда не видно. Лишь бесчисленные кровожадные минотавры поджидают нас за каждым углом. Двое из нас так и пали жертвами грамматики и Лидии Грейзбард.
Ей – Грейзбард, строгому и надменному преподавателю с огромным стажем – пытаются подражать сами не так давно вышедшие из-за студенческой скамьи преподаватели В.Н.Романов, С.С.Прокопович и Н.А.Живаго. Люди, вне всякого сомнения, при всем при том выдающиеся: мы смотрим на них, как на полубогов… Они же чувствуют это и пользуются этим без труда завоеванным у нас авторитетом. У них магическая власть над нами, и каждое их слово, даже дурацкого и дурашливого свойства прочно застревает в наших наивных головах. До сих пор я помню их «харакири с разбега», «за жизнь, за море, за родные параходА», «муо, муы, муи…» Нет, это уже Валентин Уваров – еще один преподаватель и персонаж из какой-то другой, явно не нашей, не советской жизни. «Коровьев, истинный Коровьев – думается мне сейчас. – А, может быть, Фагот?..»
На их фоне блондинка с распущенными волосами – русалка, истинная русалка, и как не увез ее в Италию какой-нибудь итальянец? – Людмила Александровна Петрова представлялась нам просто Мальвиной – La Fata, к счастью, еще и не очень строгой. Понимал, наверное, что, очарованные и зачарованные, мы не были в состоянии в полном объеме воспринимать те знания, что она нам несла.
Инга Александровна Щекина и первые муки перевода. Успокаивал же нас всех на этот счет Альдо Биндович Канестри – первый настоящий итальянец, с которым я познакомился в своей жизни накоротке: у него я писал сначала, курсовую, а потом и дипломную работу и один раз даже сподобился побывать у него дома. Без визы… «Не спешите переводить, – поучал он нас, – подумайте. Час, два… надо так и целый день подумайте… и ночь… И откажитесь!» Его, Альдо Биндовича, перу принадлежит целый ряд словарей, а также множество максим, регул и афоризмов на тему переводческой деятельности. «Переводчиками не рождаются и не становятся, а умирают», – сделал он мне памятную надпись на одном из купленных у него словарей. Настанет время – проверим, но уже загодя я почему-то верю ему. Как и всегда верил каждому сказанному им – в шутку или всерьез? – слову. У Альдо Биндовича никогда нельзя было этого понять.
Еще одна яркая личность – Казимир Владиславович Кобылянский. Патриарх перевода: кого только и с каких только языков он не переводил… Нам же, будучи уже чуть ли не 90-летним, но по-прежнему живым и бойким, далеко не «мафусаиловым» старцем, преподавал историю и страноведение. Недаром. Ведь он и сам был ходячей историей. Но мы тогда этого не понимали и нередко подшучивали на ним. Простите нас, Казимир Владиславович, едва оперившихся в ту пору юнцов. Ведь на ком-то мы должны были срывать активно насаждаемые в нас другими преподавателями комплексы…
Еще одним реликтом и отголоском куда более древней истории была Елена Павловна Соколова – преподаватель латинского языка. Истинный «божий одуванчик»… Она понимала, что основы латинской грамматики недоступны нам, детям ХХ века, и особо не мучила нас. Я же так и вовсе «выехал» аж на «четверку» благодаря знанию большого количества латинских пословиц и поговорок. Которые были для меня просто божественной музыкой сфер какой-то. Позже в среде уже настоящих итальянцев благодаря этим латинским словам и словечкам я прослыл чуть ли не «интеллектуалом».
Все эти люди, безнадежно «отравленные», каждый на свой лад, итальянской культурой и итальянским языком, стояли у истоков этой моей «второй» жизни и, подобно Вергилию Данте, послужили мне проводниками туда. Другое дело, что это была особая итальянская жизнь и культура – академическая и неживая… Застывшая и покрытая библиотечной пылью жизнь… Но другой тогда не было, а, может, и слава богу, что получилось именно так, как получилось. Пришедшая уже позже, яркая и настоящая итальянская жизнь, полная красок, шума, света, музыки и шуток, захвати она меня и всех нас сразу и закрути нас в вихре музыки и карнавала, не оставила бы она нас на этом ярком, но поверхностном уровне восприятия действительности? На уровне «стрекозы» – ведь в случае Италии это так просто происходит! И так часто случается в наше время! Кто не был в наше время в Италии! И что?..
Нет, в свое время мы порядком поработали «муравьями»; мы в Италию вошли не через парадные ворота, а через кладбища и катакомбы чуть ли не древних римлян. В чем-то мы прожили жизни и прежних поколений итальянцев. Приобщились к их жизням и к их памяти. И поэтому с особым, думаю, чувством приезжаем ныне в Италию и по-особому ощущаем себя в ней. Это особое чувство – чувство причастности. Мы не приехали в Италию. Мы выстроили ее в себе…
Потревоженные тени, а многие из упомянутых здесь, и не фигурально выражаясь, стали уже тенями, отошли в сторону, и из-за их спин появились новые, к Италии имеющие условное, а то и вовсе не имеющие никакого отношения.
Преподаватели философии Герман и Кочетков, ранее освобожденные от работы в МГУ в числе прочих преподавателей и сотрудников кафедры «как не справившиеся с работой и слабые в теоретическом отношении». Мы, тогдашние студенты, тоже, должно быть, были слабы и малоопытны и поэтому валом валили на лекции этих двух ревизионистов, как на праздник. Каждая их лекция была для нас откровением. Пятерками, полученными у Германа по диамату и истмату я до сих пор горжусь, как иные гордятся медалями и орденами.
Дорофеева Татьяна Сергеевна… После ее лекций русский язык и литература засверкали для меня новыми красками. Она же открыла мне двери в волшебный мир итальянской литературы, где эстафетную палочку перехватила у нее Нина Генриховна Елина.
Ну и, конечно же, Инна Павловна Крылова, которая всеми силами пыталась удержать меня сначала на стезе английского языка, а затем и просто в институте, когда, поддавшись соблазнам открывшегося мне «Сада земных наслаждений», я чуть было не свернул с пути познания. We don’t need your education / We don’t need your thought control / No dark sarcasm in the classroom / Teacher leave us kids alone… Не оставила меня в покое Инна Павловна, заставила вновь поверить в свои силы, когда вера уже практически оставила меня… Никогда не забуду этого своего доброго ангела… На том отрезке моего жизненного пути, как в той притче про ангела, следы лишь одной пару ног – Инны Павловны, которая несла меня на руках. Или на крылах? Раз уж фамилия у нее такая – Крылова…
Эка меня разобрало! И потянуло… В первую очередь почему-то на преподавательский состав, хотя ведь много чего еще из студенческой жизни вспомнить можно… А, знаю: это, наверное, оттого, что тему мы сейчас такую на «Акрополе» проходим: про учителей, учеников и ученичество. Вот бытие и определило сознание. Один – ноль в пользу диалектического материализма!
Были, конечно, и другие преподаватели, но нет смысла особого их вспоминать, поскольку преподать-то мне они что-то и преподали, но вот научить чему-то по-настоящему жизненно важному не научили. Учитель и преподаватель – понятия довольно разные. Учитель формирует личность, а преподаватель лишь наполняет ее знаниями, да и то не уверен, что это можно сделать достаточно эффективно, не подготовив соответствующую почву. Так что учитель, он и – преподаватель, как правило, куда более искушенный и успешный…
В другое время напишу и о чем-нибудь другом, что связано у меня с Остоженкой и прилегающими к ней улицами и переулками. А связано действительно много. В этом смысле – и только в этом смысле – прав, конечно же, Левон: Москва – кладезь и ни в какое сравнение не идет ни с «берегом турецким», ни с какой другой «чужой землей». Здесь каждая улица и каждый дом рождает если не воспоминания, то ассоциации.
Когда-нибудь наступит время, и только это нам и останется. Ну и что! Меня это нисколько не страшит: слава богу, есть что вспомнить и есть что с чем проассоциировать…
Тени и блики
Так просыпается Мудрость…
Но здесь, на севере, день короток, поэтому скоро она, Мудрость… идти почивать…
На севере летом день долог, «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса». Но даже если ты не так далеко на севере, и ночь длится дольше, будет завтра новый день…
Прочитал с утра да так зачитался, что почти опоздал на встречу. Все же успею написать отзыв. Вспомнилось высказывание кого-то из великих, кажется Левона, сказанное по другому поводу: «… и оказывается можно писать не кровью, а добротою и любовью…»
Захотелось написать что-либо подобное про свою альма-матер, но воспоминания будут не такими мудрыми и душевными, отчасти от того, что меня не очень привлекали инженерные науки, и в инженерный ВУЗ я попал скорее случайно. Поэтому и запомнились больше всего не технические преподаватели, а философы (профессор Роберт Симонгулян) и учительница английского (профессор Татьяна Красовская). А из инженеров — молодой тогда доцент Эдуард Мысловский, будущий первый советский покоритель Эвереста. Впрочем, я уже реально опоздал на встречу, поэтому заканчиваю. Спасибо Саше.
На встречу я все же успел, хотя и не до конца привел себя в порядок, даже не успел смахнуть с ботинок вчерашнюю пыль Воробьевых гор.
Запомнился Роланд Григорьевич грозной воландовской внешностью (хотя «Мастера и Маргариты» в 1972-73 годах я еще не читал), громовым голосом и стремительной походкой. В просторах интернета я нашел строчку о нем «…на его лекции, далеко выходившие за рамки официального марксизма, собирались студенты разных потоков этого интеллектуального ВУЗа…»
Очень жалею, что утратил записи его лекций, вспоминаю только, что практически все философские доктрины он объяснял покручивая в руке пачку «Явы» c красным кругом посередине. «Вы видите пачку Явы? Если вы видите, значит она есть, а когда я положу ее в карман, она перестанет для вас существовать». При этом иногда он еще и закуривал, объясняя это действие с философской точки зрения.
Лекции проходили в аудитории с поднимающимися наверх рядами парт, и профессор, который очень не любил, когда кто-то на его лекциях разговаривает, поднимал бывало свой орлиный взгляд на верхние ряды и кричал с характерным акцентом: «Эй ви там, навэрху, нэмэдленно прэкратите!»
А говорил, что не писатель.
Лукавил, явно.
А ворчал поводу увлечения других мемуаристикой…
Саша, мы с тобой одной крови, сколько бы ты не пытался свою очистить.
И хоть упоминаемых людей я не знал, читать было крайне интересно.
Спасибо.
Cпасибо Левону и всем в его лице: хоть время от времени какие-то слова одобрения и поддержки. А то все критика да критика! Правда, критика мне тоже на пользу: она горячит кровь и заостряет ум, а как следствие и перо.
Мемуаристика… Здесь, Левон, ты не прав. Если ты внимательнее посмотришь, то в моих работах найдешь немало эскурсов в прошлое… Да по-другому и быть не может: мы все на 90 процентов сотканы из нашего прошлого. Но просто одни с этим как-то уже смирились, а другие еще пытаются вырваться из сетей, сотканных временем… В которые мы попали…
Я с большим удовольствием прочитала воспоминания Саши о его учителях. С возрастом начинаешь ценить преподавательский дар. Как важно было встретить в юности талантливых умных педагогов, которые открывали для тебя мир, формировали твое мировозрение. Саша, тебе очень повезло….
Скажу с большой грустью, у нас в институте таких преподавателей было очень мало. Пропагандстов на экономическом факультете было полно… Я еще со школьной скамьи любила химию, но преподавателя по химии в институте не помню. А остальные инженерные дисциплины мне были мало интересны. Однако, деваться было некуда. Надо было продолжать учиться, защищать диссертацию, писать статьи, доклады и прочее, прочее, прочее…
Жизнь все расставила по своим местам, пришлось лет 25 глубоко вникать в технологические процессы, в механику и оборудование. Без любви разобраться в работе насосов, компрессоров, колонн и реакторов было просто невозможно. А, когда ты начинаешь понимать то, что ты делаешь, ты начинаешь любить свое дело. Жизнь оказалась моим главным учителем. Да простят меня мои педагоги по социалистической экономике… Не тому они меня учили… Экономика не развивается по их законам….
Глубокоуважаемый Александр! Я занимаюсь биографией К. В. Кобылянского. По неисповедимым путям интернета случайно заглянула на эту страницу. Мне у Вас хотелось бы спросить: известно ли Вам что-нибудь о дате кончины Казимира Владиславовича и месте его захоронения? Мне известно, что он скончался в 1993 году. Мелькнула информация о том, что он был похоронен в Италии… И это вполне возможно, но пока никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть. Возможно, Вы знаете, кого спросить? Заранее благодарю Вас за любую информацию. С уважением, Елена Соснина, к. и. н., Пьемонт. P. S.: Его младенцем держала на коленях мать Марины Цветаевой. Вы знали?
Елена, вы не общались с руководителем ассоциации культуры «Максим Горький» в Неаполе Луиджи Марино?
Он говорит в интервью, что до сих пор общается со вдовой К.В. Кобылянского.
А я занимаюсь биографией Осипа Лазаревича Лунца, деда К. В. Кобылянского, и — как следствие — биографией родителей и самого К. В.
Где бы найти его книгу «Nato rivoluzionario. Da Lenin a Trotzkij a Togliatti»… По-русски она, похоже, не издавалась.
Рад, что эта история может иметь продолжение, и особенно буду рад чем-то помочь. Удивительно, что и сто, и сто с лишним лет спустя кто-то интересуется судьбами людей, чей и прах-то давно истлел. Причем не каких-то там людей известных и чем-то знаменитых, а людей, по-своему, конечно, интересных и значимых, но в общем-то самых обычных, как мы сами. С удовольствием поспособствую и чем смогу, помогу.
Левон, сообщи мне, пожалуйста, элю-почту Вадима. Спасибо
Он не был похоронен в Италии. Вдова — это женщина, с которой он прожил два-три года перед смертью. Женами были совершенно другие женщины.
Уважаемый Александр (не знаю отчества).
Я, Волхонский Юрий Григорьевич, друг Елены Сосниной. Мы сейчас интересуемся судьбой семьи Кобылянских и, в частности, судьбой Казимира Владиславовича. Мне удалось кое-что найти в архивах Санкт-Петербурга. Лена мне сообщила, что у Вас в Москве 7 октября предстоит встреча выпускников МГПИИЯ. Я с 6 по 14 октября буду находиться в Москве. Очень хотелось бы с Вами встретиться после того, что Вы узнаете о Казимире Владиславовиче на встрече выпускников. Можно назначить встречу и 7 октября у МГЛУ…
Про «колени Цветаевой» Казимир Владиславович нам как-то на рассказывал, а вот про «колени Плеханова» — было дело, на о. Капри, когда навещали Горького…
Среди тех, кто держал его на коленях, наверняка был и Скрябин! Родители К.В. Владислав Александрович и Ольга Осиповна (ученица композитора) помогали ему с выбором места жительства в Италии.
У кого только это Казимир Владиславович на коленях не сидел! То ли время было такое, что к кому ни сядь, оказывался знаменитостью; то ли сам Казимир Владиславович тот еще пострел был…
Не успел упомянуть про тень Михаила Булгакова в районе Остоженки, как «нарисовались» и некоторые другие – из тех времен, что описаны в Моих «Тенях и бликах».
В момент написания этого очерка я на всякий случай поискал у себя фотографии того времени. Но по большей части так, для очистки совести: знал почти наверняка, что ничего не осталось, да и вряд ли когда было. Не было принято тогда, как сейчас, «фоткаться» (какое ужасное слово, но как верно передает оно смысл данного «акта»!) по каждому поводу и без повода. Мы тогда жили моментом, а в основном – будущим, которое интересовало нас куда больше, чем настоящее. Почти как большевиков 20-х годов…
Настоящему мы придавали мало значения. Впереди была вся жизнь, а это почти что вечность. Зато теперь с каким интересом и любопытством мы ловим любую весточку из нашего прошлого! Вот как я сейчас эти фотографии, что передал мне товарищ по институту – Толя Климов в прошлую пятницу на встрече выпускников Итальянского отделения ИнъЯза. Меня при виде их как «пыльным мешком по голове» шарахнуло. Как будто и впрямь встали передо мной «тени забытых… ну, не предков, а товарищей. И моя собственная — тоже.
Такому впечатлению соответствовало и способствовало качество фотографий. Изображенные на них люди, я и мои одногруппники, действительно лишь бледные тени от нас тогдашних – молодых, задорных, счастливых: институт позади, результаты прекрасные, распределение вполне сносное… Перед нами – широкая дорога, большак, в неведомую пока, но такую многообещающую жизнь…
Что ж, в основном, жизнь оправдала эти наши надежды, но где теперь мы – те прежние? – Скупая, бледная тень… “Whiter Shade Of Pale”, как сказал бы Гарри Брукер. Такими наверное, все мы живем: в чужих и наших собственных воспоминаниях… Символично, очень символично…