«Мой очерк в качестве вольной-невольной реплики на недавний очерк-рассказ Аллы Лаппала «По дороге из Флоренции в Сиену». Скорее всего невольной. Общего здесь лишь жанр — «роуд-муви». Мой, полагаю, — в духе Вима Вендерса и Джима Джармуша. Аллин — затрудняюсь ответить…»
А. Бабков
Трасса «Москва-Дон». Конец октября. Наш путь лежит, к сожалению, не на Юг, где все еще зелено, где тепло, где природа только-только, как бы спохватившись, вспоминает о грядущем увядании…
Нет, мы едем лишь в Киреевск., что в двухстах километрах от Москвы, и нам не вырваться из объятий осени, здесь, в наших широтах, уже вступившей в свои права и не намеревающейся ими поступаться.
Я не за рулем, как обычно, и поэтому у меня есть возможность присмотреться повнимательнее к происходящим в природе переменам. Собственно говоря, перемены эти уже произошли.
Это в городе природа – лишь часть пейзажа, причем малая его часть. Каменные джунгли не знают времен года, а иной раз – и смены дня и ночи. Здесь же, в чистом поле, природа – полноправная хозяйка, и редкие творения рук человеческих лишь подчеркивают эту истину.
Только здесь в полной мере отдаешь себе отчет об истинном масштабе и сути происходящего – природа умирает… Если уже не умерла. Все атрибуты по крайней мере налицо… Ни одной живой краски, зато на выбор любые оттенки серого и любые оттенки коричневого… Я даже представить себе не мог, что их столько! Неба тоже нет. Небо – это полог, где светло-серые тона сменяются на более темные. А не наоборот, как это бывает весной. Леса и перелески утратили свой убор и стали тенью самих себя, прежних. И тенью же прорезают серо-коричневое пространство… Смерть геометрична – она заостряет и углубляет; она фиксирует и обездвиживает; она накладывает печать. Кубизм, несомненно, уловил и использовал все эти моменты. Природа, однако, не столь категорична. Она умирает – да, но при этом оставляет надежду. Эти вытянутые слева направо линии, эти вырисованные неопытной детской рукой горизонты – это не твердость и не прямолинейность рейсшины и рейсфедера, да и безграничность пространства отрицает непререкаемость кульмана или мольберта. Уже сама по себе безграничность эта – свидетельство наличия других горизонтов. Пространственных и временнЫх.
Но сейчас время сна, и в природе все подчинено этой цели. Я и сам, еще полчаса назад, прекрасно выспавшийся, взбодренный пробежкой и утренним кофе, настроенный на эту важную деловую поездку… Оказавшись же один на один с засыпающей природой, – не за рулем, а значит и не у дел, – проникаюсь этим вечным покоем. Завораживающим, обволакивающим, убаюкивающим… Человеческая воля кажется не более, чем простым детским капризом, вся наша лихорадочная жизнь – не более чем суетой, философия жизни и судьбы – всего лишь частным случаем философии Жизни и Смерти…
Мы, русские, все же ближе к природе, чем люди на Западе. Мы хуже от нее «защищены», да и сама природа не так милостива к нам. Не знаю, чем мы это «заслужили»…
В этом масса минусов, но есть один несомненный плюс. Мы более смиренны и более покорны судьбе. Экзистенциальный ужас не стучится постоянно в наши души. Наблюдая из года в год умирание и возрождение природы, умирание взаправдашнее, а не театрализованное как в других, более теплых странах, мы не можем не примеривать так или иначе этот саван и на себя. Из года в год, из года в год. До тех пор пока он не срастется с нами, не станет частью нашего существа…
В недавнем фильме М.Скорцезе о Джордже Харрисоне герой в духовном плане, как известно, гораздо более глубокий и последовательный, чем остальные члены «Великой четверки», рассуждает о жизни и о смерти. Он сожалеет о том, что его друга Джона Леннона постигла мгновенная смерть, что он не успел проникнуться идеей и философией смерти, являющейся едва ли не важнейшим событием жизни. Сам он, Джордж, по его словам, давно задумался об этом и старался жить сообразно этому принципу. Отсюда его постоянные увлечения йогой и прочими восточными практиками. Ему, человеку западной цивилизации, для успешного продвижения по этому пути то и дело приходилось идти на всевозможные ухищрения: ездить в Индию, окружать себя разными гуру, вникать в музыкальную культуру восточных народов, читать соответствующую литературу…
У нас, людей, живущих на Севере, все это проще. Идея смерти поселяется в нас с самого рождения и с течением времени укореняется в нас все прочнее и прочнее. Короткое лето не успевает растопить снега в наших душах и льды в наших сердцах.
Мы как озеро Байкал – растаяв лишь в июле, в сентябре оно уже снова примеряет свои хрустальные холодные доспехи…
Завораживающе красиво и очень глубоко! Получила очень большое удовольствие от соприкосновения со свежими образами, глубоким чувством и мыслью.
Саша, я присоединяюсь к Алле. Лучше, чем Алла, я не смогла бы выразить свое отношение к твоему очерку. Здорово!!!
Мысль о смирении в связи с северным (?) местоположением сначала показалась оригинальной и захотелось по-казачковски отписаться коротко — «понравилось», тем более во всем этом, слава богу, в кои века оказались не кубисты с битлами виноваты…
Однако, потом вдруг подумалось об египтянах «несчастных», которые как-то со своим постоянным климатом и вполне «прагматичным» отношением к смерти явно не вписывались в мысль рассказа.
Если на это не обращать внимание (наверно, и не надо), то мне понравилось.
Автор чутко передал видение, «ощущение» местности. Проникся сам, и как мне видится, донес до читателя некий образ этого пейзажа. Но чтобы так «глубоко» почувствовать и описать (как было сказано в комментарии) серость происходящего, это некоторое уныние от окружающего вида, и саму умирающую природу… наверно надо быть очень расстроенным. Весь этот завораживающий и убаюкивающий покой… столь мрачен, что появляется ощущение безнадежности, безысходности. Где же надежда на луч света в темном царстве?
Нет, Тим, здесь вы не найдете света… Но вы найдете его во многих других моих материалах. Мне даже вменяют в вину, что у меня слишком много света…
Каждая моя работа – это мозаичный элемент картины. В ином из них только свет, в другом, как в этом, – только тьма, в третьем есть и то, и другое. Сами по себе эти элементы ничего не значат или значат только то, что значат на момент их создания в зависимости от внешних обстоятельств и настроения автора.
Даже если собрать их все вместе, то все равно картина будет не полной и не завершенной. Здесь фрагмент, там фрагмент – нет, целое не представляется возможным увидеть. Даже стиль трудно поддается определению. Неделю назад это был романтизм, вчера — импрессионизм, сегодня – невообразимый фовизм, а завтра… кто знает, что будет завтра? Надеюсь, правда, что не пресловутый квадрат. Хотя кто знает…
Кто-то, правда, думает, что уже все понял и что автор не в состоянии более сказать ему ничего нового. Редкостная самоуверенность! Надеемся, что она будет наказана.
Знает ли сам автор, куда он идет или хочет в итоге придти? Возможно, догадывается… Возможно, надеется… Возможно, мечтает… Но вряд ли абсолютно уверен, что получится или что завтра не захочется сменить направление. Дух витает, где хочет… Как раз сегодня меня спросили: «То, что вы пишете – это ваше кредо или ваша цель?» Я вынужден был переспросить… Оказывается, имелось в виду: живу ли я уже сообразно тем принципам, которые проповедаю, или только декларирую их и только стремлюсь к жизни в соответствии с ними…
До сих пор над этим вопросом размышляю…